"Мне не нравится, что к Платоновым законам приложены их основания: ведь
закон должен быть краток, чтобы невеждам легче было его усвоить. Он -
как божественный голос свыше, приказывает, а не обсуждает. По-моему, нет
ничего холоднее и нелепее, чем закон со вступлением. Вразумляй меня, го-
вори, что я должен делать! Я не учусь, а подчиняюсь". - Законы поистине
полезны: ведь мы видим, что в государствах с дурными законами и нравы
дурные. - "Но полезны-то они не для всех". - (39) И философия так же,
однако от этого она не становится бесполезной и бессильной образовать
наши души; а что такое философия, как не закон жизни? Но допустим, что
законы бесполезны; из этого не следует, что бесполезны и увещанья. Либо
тогда уж признай, что утешать, разубеждать, ободрять, порицать, хвалить
также бесполезно. Ведь эти речи - разного рода вразумления, благодаря им
достигаем мы совершенного состояния души. (40) Ничто так не облагоражи-
вает душу, ничто так не возвращает на прямой путь колеблющихся и склон-
ных к порочности, как общенье с людьми добра. Часто видеть их, часто
слышать - все это постепенно проникает в сердце и обретает силу настав-
ления. Право, даже встретить мудреца полезно: есть в великом человеке
нечто такое, что и без слов действует благотворно. (41) Я затрудняюсь
сказать тебе, откуда это действие, но понимаю, что оно есть. Как говорит
Федон6, "укус мелких тварей нечувствителен, до того тонка и обманчива их
вредящая сила; место укуса вспухает, но и в опухоли не видно ранки. То
же самое - и общение с людьми мудрыми: ты и не заметишь, как и когда оно
принесло тебе пользу, но пользу от него заметишь". - (42) Ты спросишь, к
чему это все. - Добрые наставления, как и добрые примеры, если они всег-
да с тобой, принесут пользу. Пифагор говорит, что иной становится душа у
входящих во храм, созерцающих вблизи изваянья богов, ожидающих голоса
некого оракула.
(43) Кто станет отрицать, что некоторые наставления поражают даже са-
мых неискушенных? Например, эти изреченья, такие короткие, но такие ве-
сомые:
Ничего сверх меры! Для тех, кто жаден, всякая корысть мала.
Что ты другим, того же от других ты жди.7
Слыша это, мы чувствуем некий удар, и нельзя уже ни сомневаться, ни
спрашивать "почему?". Вот до чего захватывает, даже и без всякого обос-
нованья, истина. (44) Если благоговение смиряет души и обуздывает поро-
ки, то почему же неспособно на это поучение? Если порицание может усты-
дить, почему и поучение, даже прибегая к одним лишь наставленьям, не в
силах добиться того же? Конечно, действует больше и проникает глубже та-
кое поученье, которое подкрепляет наставления разумными доводами, при-
бавляет, почему надо сделать то или это и какая награда ждет сделавшего
и послушного наставнику. Если есть польза от приказов, то и от вразумле-
ний тоже; но от приказов польза есть, - а значит, есть она и от поуче-
ний. (45) Добродетель разделяется на две части: на созерцание истины и
поступки. Созерцать учит образованье, действовать - поучение. Правильные
поступки и упражняют, и обнаруживают добродетель; если убеждающий посту-
пить так полезен тебе, то полезен будет и поучающий тебя. Итак, если
правильно поступать необходимо для добродетели, а как поступать пра-
вильно, указывает поучение, стало быть, и оно необходимо. (46) Две вещи
больше всего укрепляют дух: вера в истину и вера в себя. И то. и другое
дается поучением, потому что ему верят, и, поверив, чувствуют в душе ве-
ликое вдохновение и веру в себя; значит, вразумление вовсе не излишне.
Марк Агриппа8 из всех, получивших от гражданской войны славу и могущест-
во, один был удачлив не в ущерб народу, и он говорил, что многим обязан
такому изречению: "Согласием поднимается и малое государство, раздором
рушится и самое великое"9. Благодаря этим словам, он стал, как сам гово-
рит, и добрым братом, и другом. (47) Если такие изреченья, глубоко восп-
ринятые в душу, образовывают ее, то неужели неспособна на это та часть
философии, которая слагается из таких изречений? Добродетель дается от-
части обучением, отчасти упражнением, - ибо нужно и учиться, и закреп-
лять выученное делом. А если это так, полезны не только постановления
мудрости, но и наставленья: они словно указом сдерживают и обуздывают
страсти.
- (48) "Философия двояка: это и знания, и душевные свойства. Кто при-
обрел знания и понял, что следует делать и чего избегать, тот еще не
мудрец, если его душа не преобразилась в соответствии с выученным. А
третья часть философии - наставленья - исходит из первых двух: из осно-
воположений и свойств души; и коль скоро их обеих довольно для совершен-
ной добродетели, третья оказывается излишней". - (49) Но так и утешение
окажется излишним, потому что и оно исходит из тех же частей, и поощре-
ние, и убеждение, и само доказательство, потому что источник всех их -
свойства души сильной и сохраняющей свой строй. Пусть они и берут начало
от наилучших свойств души, но эти наилучшие свойства и создают их, и
создаются ими. (50) И потом все, что ты говоришь, относится только к му-
жу совершенному, поднявшемуся на вершины человеческого счастья. А к ним
приходят медленно; между тем и всякому, не достигшему совершенства, но
стремящемуся к нему, нужно показать, какую дорогу избрать в своих пос-
тупках. Мудрость, быть может, выберет ее и без вразумления, - она ведь
привела уже душу к тому, что та иначе как верным путем не двинется. А
кому послабее нужен кто-нибудь идущий впереди: "Этого избегай, делай
так". (51) Кроме того, нельзя ждать, покуда такой человек сам узнает,
что лучше всего делать, тем временем он будет блуждать, и заблужденья не
допустят его прийти к тому, чтобы ни в ком не нуждаться. Значит, его
нужно направлять, пока он не сможет направлять себя сам. Мальчиков учат
по прописям: охватив детские пальцы, чужая рука водит ими по изображению
букв, потом детям велят подражать образцам, улучшая по ним почерк; так и
наша душа получает пользу, обучаясь по прописям.
(52) Вот чем доказывается, что вся эта часть философии вовсе не лиш-
няя. Дальше спрашивается, довольно ли ее одной, чтобы создать мудреца.
Этому вопросу мы посвятим особый день; а пока и без всяких доказательств
разве не ясно, что нам нужен некий помощник, чьи наставления противо-
борствовали бы наставленьям толпы? (53) Ни один голос не доносится до
нашего слуха безнаказанно: нам вредят, желая нам блага, вредят, прокли-
ная, - потому что и проклятья сеют в нас ложные страхи, и добрые пожела-
ния любящих учат дурному. Они отсылают нас к благам далеким, неверным и
ускользающим, хотя мы можем добыть счастье и дома. (54) Невозможно, я
повторяю, идти правильным путем: в сторону тянут родичи, тянут рабы.
Никто не заблуждается про себя, всякий заражает безумием ближних и зара-
жается от них. Каждый в отдельности вмещает все пороки толпы, потому что
толпа наделяет ими каждого. Любой, делая другого хуже, становится хуже и
сам; обучившись низости, всякий учит ей; а в итоге получается та безмер-
ная гнусность, в которой собрано воедино все худшее, что известно каждо-
му. (55) Пусть же будет при нас некий опекун, который и за ухо дернет, и
даст отпор людским толкам, и окриком заглушит похвалы толпы. Ты ошиба-
ешься, полагая, будто наши пороки рождены с нами: они нас настигли, вне-
сены в нас извне. Так пусть частые вразумления оборонят нас от мнений,
провозглашаемых вокруг. (56) Природа не навязывает нам ни одного порока,
она производит нас на свет незапятнанными и свободными. Ничто разжигаю-
щее нашу алчность не поместила она на виду, но бросила нам под ноги и
золото, и серебро, давая попирать и топтать все то, из-за чего попирают
и топчут нас. Она подняла наше лицо к небу, пожелав, чтобы мы, глядя
вверх, видели все, что она создала величавым и дивным: восход и закат, и
плавный ход мчащейся вселенной, днем открывающий взору земное, ночью не-
бесное, и движенье светил, медленное, если сравнить его с бегом целого,
но быстрое, если вспомнить, какие пространства обегают они с никогда не
перемежающейся скоростью, и все прочее, достойное восхищения, что либо
появляется в свой черед, либо мелькает, движимое внезапными причинами,
как, например, огненные борозды в ночи, и зарницы в разверзающемся без
всякого шума и стука небе, и огни в виде столпов, балок и еще многого.
(57) Все это она поместила над нами, а вот золото и серебро и железо,
никогда не знающее из-за них мира, она скрыла, ибо к нам в руки они по-
падают на горе. Мы сами извлекаем на свет то, из-за чего будем сра-
жаться, мы сами, раскидав груды земли, вы капываем и причину, и орудие
своей гибели; мы вручили нашу пагубу фортуне и не стыдимся ставить выше
всего то, что лежало в земле ниже всего. (58) Ты хочешь убедиться, что
блеск, ослепивший тебе глаза, обманчив? Пока металлы погружены в грязь и
облеплены ею, нет ничего отвратительнее, ничего тусклее! Когда их вытас-
кивают из тьмы длиннейших копей, покуда они не отделены от родной грязи
и не стали тем, что есть, нет ничего безобразнее! Наконец, взгляни на
мастеров, чьи руки очищают этот род бесплодной, безобразной земли! Ты
увидишь, сколько на них копоти! (59) А ведь душу эти металлы пачкают
больше, чем тело! Больше грязи на их владетеле, чем на изготовителе!
Значит, необходимо, чтобы тебя вразумляли, чтобы при тебе был благо-
мыслящий защитник, чтобы среди великого шума и суматохи лживых речей
слышался хоть один голос... Какой голос? Да тот, что шепнет тебе на ухо,
оглушенное криками честолюбцев, спасительное слово; что скажет: (60)
"Нечего завидовать тем, кого толпа зовет великими и счастливыми; незачем
из-за плеска рук терять здравый ум и спокойствие духа; незачем тебе гну-
шаться собственной безмятежностью из-за вон того, шествующего среди фас-
ций в пурпурном одеянье, незачем считать его счастливее себя потому, что
перед ним расчищают дорогу, а тебя ликтор прогоняет с пути. Если хочешь
власти, и тебе полезной, и никому не тягостной, - изгони пороки! (61)
Много найдется таких, что подожгут города, разрушат то, что было неприс-
тупным много веков и благополучным много поколений, взгромоздят насыпь
вровень с крепостным холмом, возведенные на невиданную высоту стены сок-
рушат таранами и другими орудиями. Есть много таких, что погонят прочь
войска, будут неотступно грозить неприятелю с тыла, дойдут, залитые
кровью, до великого моря; но и они, победители, побеждены алчностью. При
их приближении никто не в силах сопротивляться, но и они не в силах соп-
ротивляться честолюбию и жестокости; когда казалось, что они гонят вра-
гов, их самих гнали. (62) Несчастного Александра гнала и посылала в не-
ведомые земли безумная страсть к опустошению. Или, по-твоему, здрав умом
тот, кто начал с разгрома Греции, где сам был воспитан? кто отнял у каж-
дого города то, что там было лучшего, заставив Спарту рабствовать, Афины
- молчать? кто, не довольствуясь поражением многих государств, либо по-
бежденных, либо купленных Филиппом 10, стал опрокидывать другие в других
местах, неся оружье по всему свету? чья жестокость нигде не останови-
лась, уставши, - наподобие диких зверей, загрызающих больше добычи, чем
требует голод? (63) Уже множество царств он слил в одно; уже греки и
персы боятся одного и того же; уже носят ярмо племена, свободные даже от
власти Дария; а он идет дальше океана, дальше солнца, негодует, что
нельзя нести победу по следам Геркулеса и Либера10 еще дальше, он готов
творить насилие над самой природой. Он не то что хочет идти, но не может
стоять, как брошенные в пропасть тяжести, для которых конец паденья - на
дне.
(64) И Гнея Помпея не разум и доблесть убеждали вести войны, междоу-
собные и внешние, а безумная страсть к ложному величию 12. Он шел то на
серторианские войска в Испании, то против пиратов, чтобы установить мир
на морях; (65) но все это были только предлоги продлить свою власть. Что
влекло его в Африку, что на север, что против Митридата, что в Армению и
во все уголки Азии? Конечно, бесконечная жажда подняться еще выше, - хо-
тя только ему одному его величье казалось малым. Что толкало Цезаря к
роковому для него и для республики исходу? Жажда славы и почестей, не
знавшая меры страсть возвышаться над всеми. (66) Он не мог потерпеть над
собою даже одного, хотя государство терпело над собою двоих. По-твоему,
Гай Марий 13, однажды консул (ибо одно консульство он получил, остальные
взял силой), когда разбил кимвров и тевтонов, когда гонялся за Югуртой
по африканским пустыням, разве шел против опасностей по веленью доблес-
ти? Нет, Марий вел войско, а Мария вело честолюбие. (67) Эти люди, нико-
му не дававшие покоя, сами не ведали покоя, будучи подобны смерчам, ко-
торые все захватывают своим вращением, но прежде приведены во вращенье
сами и потому налетают с такою силой, что сами над собою не властны.
Явившись на беду многим, они на себе чувствуют потом ту губительную си-
лу, которой вредят другим. И не думай, будто кто-нибудь стал счастливым
через чужое несчастье.
(68) Нужно распустить эту ткань из примеров, окутывающую нам глаза и
уши, нужно опорожнить сердце, наполненное пагубными речами. Пусть расчи-
щенное место займет добродетель, - она искоренит все поддельное и
прельщающее вопреки истине, она отделит нас от толпы, которой мы слишком
уж верим, и вернет нас к правильным сужденьям. В том и состоит мудрость,
чтобы обратиться к природе и вернуться туда, откуда изгнало нас всеобщее
заблужденье. (69) Большой шаг к исцелению - покинуть подстрекателей бе-
зумья, подальше отойти от людей, которые толпятся, заражая друг друга.
Хочешь убедиться, что это правда, - погляди, как по-разному живут на-
показ народу или для себя. Само по себе одиночество не есть наставник
невинности, и деревня не учит порядочности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80