Такого согласия добродетель не знает. (19) Представь себе, к примеру,
разумность; как может она дать согласие: "пора мне гулять"? Этого приро-
да не допускает: разумность предвидит для того, кому принадлежит, а не
для себя самой. Ведь она не может ни гулять, ни сидеть; значит, согласия
она не знает, а без согласия нет и разумного существа. Если добродетель
- существо, то существо разумное; но она не принадлежит к разумным, а
значит, и к одушевленным существам. (20) Если добродетель - одушевленное
существо, а всякое благо есть добродетель, значит, всякое благо - оду-
шевленное существо. Наши это и признают. Спасти отца - благо, внести в
сенате .разумное предложение - благо, решить дело по справедливости -
благо; значит, и спасенье отца - одушевленное существо, и разумно выска-
занное предложение - одушевленное существо. Тут дело заходит так далеко,
что нельзя не засмеяться. Предусмотрительно промолчать - благо, хорошо
поужинать - благо, значит, и молчанье, и ужин - одушевленные существа!
(21) Право, мне хочется подольше пощекотать себя и позабавиться этими
хитроумными глупостями. Если справедливость и мужество - одушевленные
существа, то они и существа земные. Всякое земное существо мерзнет, хо-
чет есть и пить; значит, справедливость мерзнет, мужество хочет есть,
милосердие - пить. (22) И еще, почему бы мне не спросить, каков облик
этих существ? Человеческий, лошадиный, звериный? Если они припишут им
круглую форму, как богу3, я спрошу: а что, жадность, мотовство, безрас-
судство тоже круглы? Ведь и они - одушевленные существа. Если они их то-
же округлят, я опять-таки спрошу: а гулянье в меру - одушевленное су-
щество? Им придется согласиться, а потом сказать, что и гулянье, будучи
существом одушевленным, кругло.
(23) Впрочем, не думай, будто я первым из наших стал говорить не по
предписанному, а по своему разумению. И между Клеанфом и его учеником
Хрисиппом не было согласья в том, что такое гулянье. Клеанф говорит, что
это дух посылается руководящим началом4 к ногам, а Хрисипп - что это са-
мо руководящее начало. Так почему бы каждому, по-примеру самого Хрисип-
па, не заявить о своей самостоятельности и не' высмеять все это множест-
во существ, которого и весь мир не вместит? (24) "Добродетели - это не
многие существа, но все же существа. Как' человек бывает поэтом и орато-
ром, оставаясь одним человеком, так и-добродетели - существа, но не мно-
гие. Душа справедливая, и разумная, и мужественная - это все одна душа,
только состояние ее меняется-соответственно добродетелям". - (25) Ладно,
вопрос снят. Ведь и я покамест признаю душу существом одушевленным, а
потом погляжу, какого суждения мне на этот счет держаться; но вот что
деянья души суть одушевленные существа, я отрицаю. Не то и все слова
окажутся одушевленными, и все стихи. Ведь если разумная речь - благо, а
благо - существо одушевленное, значит, и речь тоже. Разумные стихи -
благо, благо - одушевленное существо, значит, и стихи тоже. Выходит,
что" "Битвы и мужа пою" - одушевленное существо, только его не назовут
круглым, коль скоро оно о шести стопах5. - (26) Ты скажешь: "Вот уж,
право, занялся хитросплетеньями!" - А я лопаюсь со смеху, когда вообра-
жаю себе одушевленными существами и солецизм, и варваризм, и силлогизм,
и придумываю для них, на манер живописца, подходящие обличья.
Вот о чем мы рассуждаем, нахмуря брови и наморщив лоб. Тут я не могу
не сказать вместе с Цецилием6: "О глупости унылые!" Смешно все это! Луч-
ше займемся чем-нибудь полезным и спасительным для нас, поищем, как нам
пробиться к добродетели, где ведущие к ней дороги. (27) Учи меня не то-
му, одушевленное ли существо храбрость, а тому, что ни одно существо не
бывает счастливым без храбрости, если не укрепит себя против всего слу-
чайного и не усмирит в мыслях все превратности еще раньше, чем испытает
их. Что такое храбрость? Неприступное укрепление, обороняющее человечес-
кую слабость; кто возвел его вокруг себя, тот безопасно выдержит осаду
жизни: ведь у него есть свои силы, свое оружие. (28) Тут я хочу привести
тебе изреченье нашего Посидония: "И не думай, будто оружье фортуны изба-
вит тебя от опасностей, - бейся твоим собственным! Фортуна против себя
не вооружит. Значит, даже" снаряженные против врага - против нее безо-
ружны". (29) Александр разорил и обратил в бегство и персов, и гиркан7,
и индийцев, и все племена, сколько их есть на востоке вплоть до Океана;
а сам, одного друга потеряв, другого убив8, лежал в темноте, один раз
горюя о своем злодеянии, в другой - тоскуя об утрате. Победитель
стольких царей и народов поддался гневу и печали: ведь он старался под-
чинить своей власти все, кроме страстей. (30) Какими заблужденьями одер-
жимы люди, которые жаждут распространить за море свое право владения,
считают себя счастливей всех, если займут военной силой множество про-
винций, присоединив новые к старым, - и не знают, в чем состоит безгра-
ничная богоравная власть! Повелевать собою - вот право величайшего из
повелителей. (31) Пусть научат меня, сколь священна справедливость, блю-
дущая чужое благо и ничего не добивающаяся, кроме одного: чтобы ею не
пренебрегали. Ей нет дела до тщеславия, до молвы: она сама собой до-
вольна. Вот в чем каждый должен убедить себя прежде всего: "Я должен
быть справедлив безвозмездно!" Мало того! Пусть убедит себя вот в чем:
"Этой прекраснейшей из добродетелей я рад буду пожертвовать всем!" Пусть
все помыслы отвернутся прочь от твоих собственных выгод! Нельзя смот-
реть, будет ли за справедливое деяние награда помимо самой справедливос-
ти! (32) Запомни и то, что я говорил тебе недавно: неважно, многие ли
знают о твоей справедливости. Кто хочет обнародовать свою добродетель,
тот старается не ради добродетели, а ради славы. Ты не хочешь быть спра-
ведливым, не получая взамен славы? А ведь тебе, клянусь, придется быть
справедливым и получить взамен поношенье! И тогда, если ты мудр, тебе
будет отрадно дурное мнение, которое ты снискал добром. Будь здоров.

Письмо CXIV
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты спрашиваешь меня, почему в те или иные времена возникает род
испорченного красноречия, как появляется в умах склонность к тем или
иным порокам, - так что иногда преобладает напыщенное произнесение,
иногда - томное и протяжное, словно песня? Почему иногда нравятся мысли
смелые и неправдоподобные, иногда - выражения недоговоренные и загадоч-
ные, в которых приходится больше постигать умом, чем слухом? Почему была
пора, когда бессовестно злоупотребляли переносными значениями? - Причина
в том, о чем ты часто слышал и что у греков даже перешло в пословицу:
"Какова у людей жизнь, такова и речь". (2) И если у каждого оратора ма-
нера говорить похожа на него самого, то и господствующий род красноречия
иногда подражает общим нравам. Если порядок в государстве расшатан, если
граждане предались удовольствиям, то свидетельством общей страсти к ним
будет распущенность речи, коль скоро она присуща не одному-двум орато-
рам, а всеми принята и одобрена. (3) Не может быть душа одного цвета, а
ум другого. Если душа здорова, если она спокойна, степенна и воздержна,
то и ум будет ясным и трезвым; развратят душу пороки - ум станет напы-
щенным. Разве ты не видел: у кого в душе томность, тот волочит ноги и
двигается лениво; у кого душа порывиста и жестока, тот ускоряет шаг; у
кого душа охвачена неистовством или так похожим на неистовство гневом, у
того все телодвижения беспорядочны, тот не ходит, а мечется? Так неуже-
ли, по-твоему, того же самого не будет и с умом, тем более что он слит с
душой воедино, ею создается, ей повинуется, от нее получает закон?
(4) Как жил Меценат, известно настолько хорошо, что мне нет нужды
здесь об этом рассказывать: как он разгуливал, каким был щеголем, как
хотел, чтобы на него смотрели, как не желал прятать свои пороки. Так что
же? Разве речь его не была такой же вольной и распоясанной, как он сам?
Разве его слова - под стать его одежде, слугам, дому, жене - не должны
были больше всего удивлять? Он был бы человеком большого дарования, если
бы повел его правильным путем, если б не избегал быть понятным, если бы
знал границы хотя бы в речи. Его красноречие - ты увидишь сам - это
красноречие пьяного, темное, беспутное и беззаконное. Есть ли что позор-
нее? [Меценат, "О моем образе жизни"] (5) "По реке вдоль берегов, что
лесами курчавятся, взгляни, как челны взбороздили русло, как, вспенивши
мели, сад заставляют назад отбегать". Или это: "Завитки кудрявой женщины
голубит губами, - начинает, вздыхая, - так закинув усталую голову, бе-
зумствуют леса владыки". - "Неисправимая шайка: на пирах они роются жад-
но, за бутылкой обыскивают домы, и надежда их требует смерти". - "Гений,
который свой праздник } едва ли заметит, нити тонкого воска, и гремучая
мельница, - а очаг украшают жена или мать". - (6) Разве не сразу по
прочтении ты увидишь, что это тот самый, кто всегда расхаживал по Риму в
неподпоясанной тунике (даже когда он замещал отсутствовавшего Цезаря,
пароль получали 2 от распоясанного полководца)? тот, кто и на суде, и на
ораторском возвышенье, и на любой сходке появлялся с закутанной в плащ
головой, оставляя открытыми только оба уха, наподобье богатых беглецов в
мимах? 3 тот. кто в разгар гражданской войны, когда город был в страхе и
все вооружились, ходил по улицам в сопровожденье двух скопцов - больше
мужчин, чем он сам? кто тысячу раз женился - и брал ту же самую жену? 4
(7) Эти слова, так беззаконно соединенные, так небрежно расставленные,
употребленные вопреки общепринятому смыслу, свидетельствуют о нравах не
менее невиданных, извращенных и странных. Больше всего его хвалят за
незлобивость: он не касался меча, не проливал крови, и если чем и выс-
тавлял напоказ свое могущество, так только вольностью нравов. Но он сам
подпортил эту свою славу затейливостью чудовищных речей. (8) По ним вид-
но, что он был изнежен, а не кроток.
Это станет ясно любому, кто увидит его кудрявый слог, и перевернутые
слова, и мысли, нередко величавые, но теряющие силу еще прежде, чем выс-
казаны до конца.
Чрезмерное счастье вскружило ему голову; иногда в этом повинен сам
человек, иногда - время. (9) Там, где счастье широко разливает страсть к
удовольствиям, роскошь начинается с заботливого ухода за телом: потом
хлопочут об утвари; потом с усердьем занимаются домом, стараясь, чтобы
он был обширнее поместья, чтобы стены сверкали заморским мрамором, чтобы
кровля сияла золотом и штучным потолкам отвечали блеском плиты пола. По-
том изысканность распространяется и на обеды; тут ищут отличиться новиз-
ной блюд и переменой обычного их порядка: чем принято обед заканчивать,
то подают сначала, что раздаривалось при входе, то дарят при выходе.
(10) Когда душа привыкнет гнушаться всем общепринятым, а обычное считать
слишком дешевым, - тогда ищут новизны и в речах, то вытаскивают на свет
старинные забытые слова, то выдумывают новые или переиначивают общеиз-
вестные, то принимают за верх изящества частые и смелые переносы смысла,
которых стало так много в последнее время. (11) Есть такие, что обрывают
мысль, видя всю прелесть речи в недоговоренности, в том, чтобы дать слу-
шателю только намек на смысл. Но есть и такие, что каждую мысль тянут и
не могут кончить. Есть такие, что не случайно подходят вплотную к пороку
(для всякого, кто отваживается на что-нибудь великое, это неизбежно), но
этот самый порок любят. Словом, где ты увидишь, что испорченная речь
нравится, там, не сомневайся, и нравы извратились. Как пышность пиров и
одежды есть признак болезни, охватившей государство, так и вольность ре-
чи, если встречается часто, свидетельствует о падении душ, из которых
исходят слова.
(12) И не приходится удивляться, если испорченность речи благосклонно
воспринимается не только слушателями погрязнее, но и хорошо одетой тол-
пой: ведь отличаются у них только тоги, а не мнения. Удивительнее то,
что хвалят не только речи с изъяном, но и самые изъяны. Первое было
всегда: без снисхождения не понравятся и самые великие. Дай мне любого,
самого прославленного мужа - и я скажу тебе, что его век прощал ему и на
что намеренно закрывал глаза. Я укажу тебе много таких, кому изъяны не
повредили, и даже таких, кому они были на пользу, - укажу людей самых
прославленных, которыми принято восхищаться; кто попробует что-нибудь
исправить, тот все разрушит: изъяны здесь так неотделимы от достоинств,
что потянут их за собою. (13) Прибавь к этому, что для речи нет строгих
правил. Их изменяет привычка, господствующая среди граждан, а она никог-
да не задерживается долго на одном. Многие ищут слова в далеких веках,
говорят языком Двенадцати таблиц; для них и Гракх, и Красе, и Курион
слишком изысканны и современны, они возвращаются к Аппию и Корунканию5.
Другие, наоборот, признавая только избитое и общепринятое, впадают в
пошлость. (14) И то и другое - порча, хотя и разного рода, - не меньшая,
право, чем желанье пользоваться только словами яркими, звучными, поэти-
ческими, а необходимых и общеупотребительных избегать. По-моему, и то, и
другое неправильно. Один холит себя больше, чем нужно, другой небрежен
больше, чем нужно: один и на бедрах выщипывает волосы, другой даже под
мышками не выщипывает.
(15) Перейдем к слогу. Сколько примеров всяческих погрешностей могу я
тебе привести! Некоторым по душе слог изломанный и шероховатый: где речь
льется плавно, там они нарочно приводят ее в беспорядок, не допуская ни
одного заглаженного шва; что задевает слух своей неровностью, то им ка-
жется мужественным и сильным. А у некоторых - не слог, а напев, до того
мягко скользит их речь и ласкает уши. (16) А что сказать о таком слоге,
где слова переставляются подальше и, давно ожидаемые, появляются перед
самою концовкой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80