Александру пригласил Титу заехать и к ним, в Джурджу, еслл он соскучится в Бухаресте.
— Только приезжайте, бездомным в Румынии не останетесь! — заключила Атена.
— С такими высокими покровителями ты наверняка угодишь в министры, Титу! — воскликнул Хер деля, забывая про свою беду, на радостях, что устраивается счастье сына.
Несколько дней спустя Гогу и Александру, заговорив как-то о Титу, рассудили, что было бы вернее найти ему какое-то прочное место, а то он будет чувствовать себя неловко, живя без дела. Порешили определить его в газету; Гогу, как депутат, постарается устроить ему местечко, хотя бы в партийной газетке. — О да, в газету бы! — сказал Титу, сияя от радости.—Я об этом и мечтал... Именно об этом... Радужные перспективы изгладили из его памяти мрачные слова Йонела. Мысли его были обращены к лучезарной цели, она уже близилась, и жизнь казалась ему теперь сущим раем.
Между тем Гогу проникся любовью к «юноше с глубокомысленным и загадочным взором», как он называл Титу. Они подолгу гуляли вместе, разговаривая о национальной политике, а иногда и о румынской литературе, хотя дома Гогу обычно гордился, что всю свою жизнь читал только на французском языке. С Титу депутат зажигался:
— Вы должны набраться терпения, бороться, устоять! Настанет и избавление! Должно настать!.. Вы думаете, нам там не больно за вас, за вашу мучительную жизнь?.. Вы — наша надежда, так же и мы должны быть вашей надеждой!
— Почему вы даже никакого жеста не сделаете, чтобы нас ободрить? — спросил Титу, давно мучась этой мыслью.
— Мы стремимся к вам всей душой, но уста должны быть немы! — важно сказал румынский депутат.— О, политика!.. Какая бессмысленная вешь на свете — политика!
8
Ион вскоре прослышал, что Василе Бачу ходил к адвокату в Бистрицу и нанял его, чтобы оттягать обратно всю свою землю. Он испугался еще и потому, что сам чувствовал, как со смертью ребенка ослабело его упорство. Хотя он и видел опасность, мысли его не сосредоточивались на ней, а беспомощно метались. То он твердил себе, что ни клочка не уступит, а потом опять раздумывал, как бы поладить с Василе, заткнуть ему рот... Зато сердце у него билось все нетерпеливее от желания, которое прежде долго заглушалось, а теперь так и рвалось наружу. Когда на мысль ему приходила Флорика, он забывал обо всем, даже о тесте, точно так, как в былое время позабыл ее за хлопотами о земле.
На другой день после того, как он узнал, что Василе Бачу был у адвоката, Ион увидел Флорику, когда она несла обед мужчинам. Быстрая, улыбающаяся, она поздоровалась с ним так, как будто подзывала к себе:
— Как поживаешь, Ионикэ?.. Здравствуй!
— Здорово! — откликнулся он, сам пугаясь того, как рад ей.
В тот же вечер, возвращаясь с поля, он остановился у ворот дома Джеордже потолковать с ним, как теперь быть с тестем. А пока Джеордже выкладывал ему свои соображения, Ион только и смотрел в сени, на Флорику, которая крутилась у огня, стряпая ужин, и с трудом подавлял желание броситься к ней, подхватить ее на руки и унести, чтобы уж никто не смел и притронуться к ней и заглядываться на нее.
На следующий день он думал опять сходить к Джеордже, но не отважился, боясь, что тот по глазам догадается о его страсти. А повидать ее не терпелось, и он бегал, как безумный, пока не разведал, на каком поле жнет Флорика, прошел мимо и увидел ее.
Теперь Ион поражался и проклинал себя: как это он допустил, что она вышла за другого, не женился на ней сам. Но потом начинал утешать себя, говоря: «Все равно мне Флорику сам бог судил...»
Он старался вырваться из этой петли, затягивавшейся все туже, обратить все помыслы на свою землю, на которую упорно посягал Василе. Но когда он начинал ругать себя, как и в былые времена, что лишится имущества из-за проклятой бабы, в уме его не-прошечшо являлся вопрос: какой прок от земли, если та, кого любишь, не твоя? И тут уже чередой набегали мысли. Хоть бы ребенок жив был, тогда бы он знал, для кого работает, надрывается... А так, кому все оставишь, если вдруг приберет господь,—человек ведь как вешний лед.
В пустой беготне он запустил полевые работы. Все управились со жнитвом, а у него на двух полях хлеб еще стоял на корню. Только после крупной перебранки с Зенобией он снарядил Гланеташу с тремя работниками на самое большое поле, а делянку у старой дороги взялся сжать сам.
Был четверг. С того места, где работал Ион, видна была вся дорога, по ней непрерывно шли бабы с корзинами, с переметными сумами на базар в Армадию. Лесная яблоня, под которой в прошлом году родила Ана, вся была увешана плодами и отбрасывала густую тень, хотя зеленая кукуруза закрывала ее до самых ветвей.
Ион работал с великой охотой, какой уже давно не испытывал, словно в предчувствии большой радости. Изредка он взглядывал на дорогу, опасаясь, как бы кто не отвлек его разговором. Впрочем, время подошло к завтраку, и ни одна душа не показывалась... Он стал вязать снопы и, кончив, уставил их в крестцы, потом бросил взгляд в сторону Припаса. Тут он завидел вдалеке торопливо идущую женщину с переметными сумами на плече. Он вздрогнул и огляделся, радуясь, что кругом пустынно и он один.
- Флорика! — прошептал он, следя глазами за приближавшейся женщиной.
Чем ближе она подходила, тем жаднее он всматривался в нее и тем красивее она ему казалась. Флорика была в белой, задорно повязанной косынке. Она тоже заметила его, удивилась, и сердце у ней замерло. Но она не потерялась и, поравнявшись с ним, крикнула, улыбаясь:
— Люди с базара, а я на базар, Ионикэ!.. Известно, у кого много забот, тому трудно вырваться из дому!
Ион хотел ответить ей, но у него словно отнялся язык. А Флорика прошла, не остановилась. И тут его взял страх, что он упустит удобный случай, так и не заговорит с ней, не выльет душу. Он шагнул к пустынной дороге и почти в отчаянии крикнул:
— Куда бежишь так, Флорика?.. Погоди минутку, стой, я тебе что скажу... Да поди сюда, никуда не денется твой базар...
Та словно ждала, что ее позовут. Вернулась обратно и пошла к нему с пылавшим лицом, слабо отнекиваясь:
— Ах ты, господи... ты только долго не держи меня, Ион, а то Джеордже убьет...
А когда подошла к Иону, добавила тише:
— Шла вот продать грушки-скороспелки, нам деньги нужны... И Джеордже никак не дает мне...
Ион молча смотрел на нее, задетый тем, что она ему говорит про Джеордже. Флорика вопросительно вскинула на него голубые глаза и, глянув в глубину его смятенных глаз, поняла, недосказала свою мысль и ласково спросила:
— Ну что ты хотел-то, Ион?..
Тогда он сказал, стиснув зубы, как будто боялся, что и вся душа его, одержимая страстью, рванется к ней:
— Да отдохни ты... Ну что бы не отдохнуть тебе?
Их зачарованные взгляды сливались.
Флорика медленно прошептала:
— Тороплюсь я, Ионикэ... Правда... Дай уж, я пойду... правда...
Но в то же время продолжала идти рядом с ним, прижимаясь плечом к его плечу. Они прошли кукурузным полем и остановились под яблоней, где в тени был разостлан его суман, как готовое ложе. Они сели, засматривая друг другу в глаза, блестевшие от долгожданного счастья. Ион хотел попрекнуть ее, зачем она помянула Джеордже, шумно дохнул ноздрями и только пропыхтел:
— Эхе-хе, Флорика...
— Уф, до чего жарко-то... я прямо истаяла от жары, — сказала она, отодвигая сумы с грушами. — А тут хорошо, прохладно... право, прохладно...
— Прохладно, — бессознательно повторил Ион спустя несколько минут.
Оба замолчали, прислушиваясь к биению своих сердец. Потом вдруг Ион, словно хищный зверь, обхватил ее под мышки и впился ей в губы. Флорика со стоном мягко откинулась на спину...
— Все равно моя будешь! — сказал Ион после, когда Флорика повязывала косынку, собираясь идти...— Хоть л до смертоубийства дойду, а все равно моя будешь!
- Эх, Ионикэ, мало ли что говорится! — ответила она, не глядя на Иона. — Когда можно было, ты не хотел, когда ты захотел — уж нельзя!
Ион остался сидеть на сумане, глядя вслед Флори-ке, скрывшейся в кукурузе.
— Нет, можно, — проговорил он себе в ободрение. — Пускай даже дойду...
Он вдруг осекся. Листья на яблоне зашелестели, как бы в укор ему. И этот укор напомнил ему про Ану. Он вскочил, как ужаленный. Не смел и взглянуть на яблоню, под которой год назад другая родила ему ребенка. Он пошел на жнивье, не оглядываясь, как будто за спиной ему грозила незримая рука.
Флорика удалялась по дороге; она шла величаво, покачивая бедрами. Сердце у Иона снова затрепетало, а губы упрямо шептали:
— Нет, можно!.. Хоть и до смертоубийства дойду!
Глава XII
ДЖЕОРДЖЕ
1
Подобно тому, как парни ходят к девушкам каждый вечер, что в погожее, что в ненастное время, и разбитые от усталости после будничных трудов, и отдохнувши, по случаю праздника,—так же неизменно ходил теперь Ион к Джеордже, прямо как к родному брату, — то спросить совета, то ему подать совет, всегда находя причину, чтобы оправдать свой приход... Он уже не боялся Джеордже, иногда мимоходом перекидывался словечком и с Флорикой, как и обходятся со всякой мужней женой, когда бывают у семейного в доме.
А Джеордже лестно было, что тот постоянно ходит, и он гордился, что за советом к нему обращается такой смекалистый мужик, как Ион, который умом и хитростью выбился в зажиточные, а ведь беден был, как церковная мышь.
Только калека Сависта, жившая у Джеордже, раз от разу все больше бурчала и злилась. За то, что Джеордже пригрел ее, шутил с ней и, главное, принося домой ракию, не забывал поднести ей стаканчик, Сависта любила его с дикой исступленностью, свойственной калекам, и готова была за него хоть кому горло перегрызть. Ее кормили, а вся ее обязанность была сидеть целыми днями на приспе и кшикать на кур, чтобы они не забегали в сени. По четвергам в ясные дни Джеордже позволял ей выбираться на Большую улицу, выпрашивать медяки, чтобы и у ней были свои деньги... И с той же самой страстью она возненавидела Иона, когда почувствовала, что он преследует Флорику и, стало быть, хочет обмануть Джеордже. На время она успокоилась, после того как отругала Ану, а Ион тогда сразу перестал бывать у них; она даже гордилась собой, что сумела отвести опасность, грозившую ее божку. Но теперь Ион зачастил к ним, и ее одолевала тревога, она даже не давала себе задремать в самые знойные полдни. Чуть только появлялся Ион, она так и прилипала к приспе, навостряла уши, чтобы не пропустить ни словечка; глаза у нее странно сверкали, точно стеклянные бусины; она ловила каждое его движение, взгляд, не теряя из виду и Флорику, к которой у нее не было веры,—она не забыла, что та готова была когда-то выйти за Иона, захоти он жениться на ней... Ее злило, что она ни на чем не может поймать Иона, только вот Флорика терялась, чуть краснела, и у ней не раз убегало варево, наполняя весь дом чадом и смрадом пригоревшей подболтки.
Соскучась от долгой напрасной слежки, как-то раз, когда Флорика была дома одна, Сависта вдруг пришла в ярость, разоралась и стала грозить:
— Все скажу Джеордже... Паскуда ты... ты... ты... Чего ходит Ион? А? Кто тебе Ион? Муж?.. Тьфу!..
Она плюнула в сторону Флорики, вся посинела от бессильной ярости, стала рвать себя за волосы, глаза у нее налились кровью, так страшно она рычала:
— Срам!.. Паскуда!.. Убьет Джеордже!..
Флорика сперва напугалась, думая, что на нее напала падучая, но потом сообразила, куда она клонит, и пристыдила ее. Калека тотчас угомонилась, словно ее окатили холодной водой. Она уже пожалела, что выдала себя, и, желая поправить дело, притворилась, будто пошутила, начала смеяться, выставив длинные желтые зубы:
— Шутила я, тетя... Право... Дай мне щей... Есть...
Но однажды Ион нагрянул в обед, когда Джеордже не было дома. Сависта окаменела на приспе, видя, как он заходит во двор. Ион остановился у калитки и спокойно сказал:
— Здорово, Сависта! Все молодцом?.. А Джеордже дома?
— Одна Флорика дома! — скороговоркой ответила та, горя желанием подпустить его к Флорике, чтобы оправдались ее подозрения.
Ион постоял в раздумье несколько минут, потом медленно сказал, метнув глазами на сени:
— Надо бы с Джеордже потолковать... жалко, что его нет.
И ушел с озабоченным видом, качая головой и все оглядываясь.
Сависта ликовала от радости. Она была уверена, что Ион приходил к Флорике с умыслом, что застанет ее одну. И с того дня, чуть только Джеордже отлучался из дома, она уже не сидела у сенных дверей, а пряталась в укромном уголке, за кучей кукурузных початков, выжидая, не появится ли Ион.
Спустя несколько дней Ион и вправду пришел опять, все так же в обеденный час. Прежде чем открыть калитку, он оглядел двор. Калека из своего тайника видела, что он ищет ее. Потом Ион быстро прошел и скрылся в сенях. Сависта, стараясь не шуметь, подползла к двери. И тогда услышала любовный голос Иона и испуганный голос Флорики. Однако она так тряслась от радости, что ничего не разобрала, хотя разговаривали в сенях довольно громко.
Ион тотчас вышел и, увидя Сависту, побледнел. Но быстро овладел собой и небрежно сказал ей:
— Пришел вот опять и опять не застал Джеордже... Не везет мне, да и только! Счастливо оставаться, Сависта!
Калека не ответила, но во взгляде полыхала такая ненависть, что Ион пошел прочь, не оборачиваясь. Она была без ума от радости и еле дождалась вечера, чтобы рассказать все Джеордже.
— Дядя!.. Дядя!.. Поди-ка! — окликнула она, завидя его.
Джеордже, хоть и устал до смерти, подошел к ней, за кучу початков.
— Ну что? Опять куры набедокурили? —в шутку спросил он.
Сависта начала говорить сперва медленно и с расстановкой, но потом так разволновалась, что у ней ничего нельзя было понять.
— Ион? Ну, и чего Ион хочет?.. Был тут? — перебил он ее, вытирая с лица пот и въевшуюся пыль.
— Ион был... Флорика... была... Злодеи... Убей, убей! — в отчаянии простонала калека, заливаясь слезами и давясь от всхлипываний.
— Хорошо, Сависта, хорошо... Знаю, и ладно... хорошо ! — спокойно заметил Джеордже.
Только после ужина, улегшись возле Флорики, он задумался над словами Сависты и содрогнулся. Он вдруг вспомнил выражение глаз Иона на свадьбе, испугавшее его тогда. Потом он и забыл про это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63