Только после того, как парень, ворча, уходит, он опять дает волю злости, крича по-цыгански музыкантам.
Парни обнимают девок, благодарят за танцы. Девки пожимаются, робко и радостно шепчут:
— Спасибо...
Ион прижимает к груди Ану и бережнее и дольше.
— Пусти меня, Ионикэ! — лепечет девушка разнеженным голосом.
Приходи потом, Ануца... на то место, ты знаешь...— медлительно говорит Ион.
Ана не отвечает, но глаза ее сияют радостью. Она пробует вырваться из объятий и мягко шепчет: -- Пусти меня, Ионикэ... Ну правда, пусти! Парень с возбужденной улыбкой привлекает ее еще ближе, стискивает ей грудь, Ана чуть не вскрикивает от боли.
-- Смотри же, приходи! —повторяет Ион, так и впиваясь в ее глаза властным, ищущим взглядом.
Ана стремглав убегает к девкам, вся раскрасневшаясь, отряхивая юбку от пыли. Потом, отдышавшись, она заговаривает с Маргаретой, дочерью Козмы Чокэнаша, угрюмой здоровенной девахой, у которой ноги как квашни, мужицкие руки и ширококостое, багровое лицо.
-- Ну Ионикэ... заладил... право...
Но, смешавшись, она тут же переводит разговор:
— Ой, вот жарынь-то! Я прямо вся взмокла...
Маргарета не плясала и потому злилась на девок, которым повезло. Она ничего не ответила Ане, а все продолжала жадно смотреть на ватагу парней, ко-торые тем временем угощались ракией, раскуривали цигарки; видимо, она беспокоилась, как бы не прозе-вать, если ее пригласит кто-нибудь...
Ион несколько минут следил глазами за Аной. Было что-то странное в его взгляде: и какая-то озадаченность, и неприкрытая хитрость.
Тогда же он заметил в стороне дочь вдовы Максима Опри, Флорику, с которой до сих пор гулял, она была чуть пасмурная, но еще красивее, чем всегда. Ион быстро заморгал, точно хотел отогнать какую-то мысль, и окликнул одного из мальчишек:
— Эй, приятель, принес?
— Принес, дядя Ионикэ, — деловито ответил мальчик.— Отдал ее тетке Зенобии подержать...
Ион направился к кучке баб, где была его мать, а мальчик продолжал:
— Корчмарь ее крепкую сделал, дядя Ионикэ, десять кусков сахару положил, так и говорит, что она слаще меду...
Зенобия, с бутылкой ракии в руках, жаловалась вдове Тодосии, что у ней поясницу словно ножом режет вот уж несколько дней и все никак, окаянная, не проходит.
Дай-ка мне посудину, мать! — отрывисто сказал Ион и духом хлебнул из бутылки. — А ты маленько выпьешь ?
— Обо мне не пекись, я не на сносях,— ответила Зенобия, но все же взяла бутылку и приложилась.— Ай-ай, а ведь хороша, знаю толк... Смотри, сынок, много не пей, а то ударит в голову, еще наведет тебя на какой грех... Человек во хмелю, упаси господи...
Ион взял у нее бутылку, повернулся и пошел, не дослушав ее наставлений.
Все то время мальчик стоял как вкопанный, глядя на бутылку горящими глазами. Когда Ион ушел, он как будто бы огорчился. Но ненадолго. Ловко выдернув из рук у Маргареты букет цветов, он улепетнул стрелой, напутствуемый страшными проклятьями девки, которая все ждала, что ее пригласит кто-нибудь...
4
Ион не спеша миновал перелаз возле хлева и оглянулся на Ану, та не спускала с него глаз и через несколько минут пошла за ним торопливым шагом, красная как рак от стыда, думая, что все так и следят за ней.
За сараем начиналась небольшая левада, засаженная фруктовыми деревьями, посредине ее перерезала тропинка, которая спускалась к Попову протоку и обрывалась как раз за корчмой Аврума. Недавно скошенное сено, сметанное в стожки, подпертые слегами, наполняло воздух опьяняющим запахом.
Ион прошел по тропинке несколько шагов, потом свернул влево и сел под старым дуплистым орехом на корневище, изогнутое наподобие кресла.
Подошла и девушка, дрожа от волнения, но с радостным блеском в глазах.
— Ты вот где?! — проговорила она, усаживаясь и не глядя на него.
— Да здесь вроде как лучше, — медленно ответил парень, потом поднял бутылку и сказал: — Ну, будем здоровы, Ануца!
— На здоровье, Ион! — ответила она, опасливо посматривая на тропинку, где сновали люди, кто в корчму, кто оттуда.
Выпей и ты, Ануца, для тебя ведь брал, сладкая, как твои губки!
--По мне, хоть и не будь этой ракии, — сказала Ана, чуть успокоившись. — Мне от одного ее запаху тошно, потому что отец ни единого дня не пропустит без хмельного, да чтоб допьяна не напиться... Прямо и не знаю, что это будет с нами...
— Оно так с досады пьет человек, — сказал Ион,
а после прибавил другим тоном: — Пей, Ануца... На
меня раз эдак тоже накатило...
Ана пригубила, скривилась и сразу отдала бутылку, кашляя и смеясь.
— Ой, не могу... как отрава...
-- Да нет, хороша,-- сказал Ион. опять прикладываясь к бутылке.
Оба помолчали, не глядя друг на друга. Потом Ион обнял ее за талию и вздохнул.
-- Эх, Ануца, гакая у меня тоска на сердце!
Длинноватое загорелоелицо Аны, носившее печать страданий, омрачилось.
— А мне что приходится терпеть, не приведи бог никому,— пожаловалась она.— Ведь отец как забрал себе в голову выдать меня за Джеордже Булбука, так Джеордже у него с языка и не сходит. А каково, господи, молча-то сносить это, когда не мил тебе человек...
Ион смотрел, как шевелились ее тонкие губы, приоткрывавшие белые, точно сахар, зубы с прорединка-ми и розовые десны. Он и сам знал, что Василе Бачу с придурью и уж коль закусит удила, так и будет переть напролом, хоть пропадай все на свете. Но это как раз и подстрекало его.
Прежде он не испытывал любви к Ане, да и теперь толком не сознавал, нравится ли она ему. Он давно любил Флорику и всякий раз, когда видел ее или думал о ней, чувствовал, что все любит ее. Он носил в душе ее теплый смех и весь ее образ — полные, сочные губы, нежные, как персик, щеки, глаза синие, как небо весной. Но Флорика была еще бедней его, тогда как у Аны и поля, и дома, и скота вдоволь...
Ион слушал ее плаксивый голос и проникался жалостью, а сам думал о Флорике. Потом вдруг встрепенулся, прижал ее к груди и не произнеся ни слова, стал целовать в губы. Девушка обхватила его руками за шею, податливая и разгоряченная, сердце у нее колотилось так буйно, что даже Ион слышал.
— Ловко, ловко, Ион! — раздался чей-то резкий голос со стороны тропинки.
Ион гневно вскинул глаза и увидел Илие Ону, возвращавшегося из корчмы с бутылкой ракии, тот басисто и зло смеялся.
— Иди ты к... Прости меня, господи! — нахмурясь, ругнулся Ион.
Илие Ону дошел до сарая и пропал из виду. Он был побратимом Джеордже Булбука и при всяком удобном случае старался подгадить Иону за то, что на одной свадьбе тот усмирял его и избил в кровь.
Ион начал ругаться и кипятиться, но унялся, встретив взгляд карих глаз Аны и увидя слезы, навернувшиеся от счастья и от испуга...
Пока Илие ходил за ракией для Джеордже, тот усердно разучивал с Бричагом новый мотив, слышанный им от бистрицких музыкантов на попойке, которую задавал доктор Филипою в самой известной пивной Армадии. Пристально глядя на губы парня, насвистывавшего мелодию, Бричаг неуверенно пиликал на скрипке, а верный Холбя тоже пытался вторить ему. Джеордже надувался, прикрывая глаза, и свистел все рьянее, так как вокруг столпились парни, восторженно глазевшие на него.
— Ну, теперь понял? — спросил Джеордже, оборвав напев на середине.
— Ладно, поймал, — пробормотал Бричаг, принимаясь наигрывать более твердо.
— Я прибыл, Джеордже! — крикнул Илие, протягивая ему бутылку.
— Скоро же ты вернулся, — сказал тот, отпил и отдал ракию Илие, намереваясь опять заняться музыкантами.
— А нам не дашь стаканчик, голуба?— подольстился Холбя, щекотнув Джеордже смычком.
— Так и быть, дам, шут с вами, дьяволы, — засмеялся Джеордже, страшно довольный, что все увидят, как он угощает цыган.
— Пейте уж всю, — добавил он, обращаясь к Гэва-ну, когда тот хотел вернуть ему бутылку.
Но тут Илие наскочил, как петух.
— Э, нет, хватит, дайте и нам выпить, куда этим чертям столько горелки, лопнут...
Последовала долгая перебранка между Илие и цы-ганами, которые вовсе не желали отказываться от выпивки и, и уже затевалась драка, потому что Илие вго-рячях все порывался разбить ногой контрабас.
5
Внезапно все обернулись к улице. Мужчины поснимали шляпы, сидевшие на приспе поднялись... Сюда шел священник Белчуг, с ним г-жа Мария Херделя, супруга учителя, барышня Лаура и Титу... Примарь и деревенские тузы вышли за ворота встречать господ.
-- Развлекаетесь, развлекаетесь? — спросил священник, благосклонно улыбаясь.
--Да что ж делать, батюшка,—отвечал примарь, держа шляпу в руке, -- господь на то дал праздники, чтобы и простонародье повеселилось.
Конечно, конечно,— проговорил Белчуг, расплываясь в улыбке.
Л отчего сами не пожалуете поглядеть на наше гулянье? — благостным голосом продолжал Флоря Танку, надевая шляпу.
Крестьяне тоже один за другим стали надевать шляпы; священник зашептал что-то г-же Херделе, она раздельно ответила ему, горделиво вскинув голову:
— Да, можем и мы взглянуть... Мне так даже нравятся народные гулянья.
Мария Херделя была дочерью крестьянина из Мо-нора, по поскольку она всегда носила немецкое платье и, главное, вышла замуж за учителя, она считала себя гораздо выше простолюдинов и испытывала слегка презрительную жалость ко всему крестьянскому.
— Милости просим сюда, поближе! — засуетился обрадованный примарь и начал расталкивать толпившихся крестьян: — Ну-ка, дайте пройти, мужички!.. Посторонитесь!
Кое-кто из почтенных поспешил ему на подмогу, покрикивая:
— Посторонись!.. Посторонись!..
Белчуг степенно прошел во двор и остановился неподалеку от ворот. Набожные старухи тотчас кинулись к нему целовать руку.
— Будет вам! Будет! — бормотал священник, однако подставлял руку с явным удовольствием, оживлявшим его иссушенное лицо.
Усталые и все еще помышлявшие о танцах парни так и не отходили от музыкантов. Один только Джеордже, всегда старавшийся выказать свою расторопность, втерся в кучку стариков и стал проталкиваться поближе к попу и семье учителя. Илие и тут увязался за ним, как собачонка.
Титу Херделя, молодой человек лет двадцати трех,, опрятно и бедно одетый, в лазоревом галстуке поверх высокого стоячего воротничка, без усов, длинный как жердь, едва завидел Джеордже, дружелюбно протянул ему руку в серой нитяной перчатке.
— Здорово, Джеордже!.. Больше не будете плясать? А мы было зашли на вас посмотреть...
— Как не будем, барчук?! Вот только чуть передохнут 'цыгане, они уж до тех пор играли, у них поди и сердце-то зашлось, — смягченным голосом ответил парень. Потом, подступив ближе, он добавил: —А вы не хотите потанцевать с нами, барчук?
Титу засмеялся и взглянул на Лауру, она смущенно улыбнулась.
— Я?.. Нет, Джеордже. В другой раз. Сейчас неудобно.
Но тот настойчиво продолжал:
— Я вам такую девушку подберу, пальчики оближете. Легкая, как перышко, а красивая — вот как барышня... Но и барышня Лаура должна потанцевать...
Сестра Титу сразу сделалась серьезной и испуганно уцепилась за руку матери, прошептав:
— О, что за идея!.. Удивляюсь, как вам не...] Священник разговорился с примарем и крестьянами о видах на погоду, все сошлись на том, что xopoшо, кабы дал бог дождичка, земля бы получше отмяк-ла, иначе кукурузу второй раз уже не окопаешь... А Джеордже пристал к Титу и Лауре как репей, к великому негодованию г-жи Хердели, которая ни под каким видом не позволила бы своей дочери якшаться с крестьянами.
Желая перевести разговор, а то уже и другие подходили послушать настойчивые упрашиванья парня и подсмеивались, Титу вдруг оглянулся по сторонам, точно вспомнил что-то, и потом спросил:
— А где же Ион?
Джеордже, хотя и знал, что Титу дружен с Ионом больше, чем с кем другим из местных парней, услышав вопрос, почувствовал себя задетым. Он нехотя ответил:
-- Тут должен быть...
Илие Ону, стоявший за его спиной, живо вмешался в разговор:
--Нет, он в саду, под орехом, с Аной...
--Где? переспросил Джеордже, круто обернувшись, точно получил пощечину.
- Там, где сказал, - отрезал Илие с довольной ухмылкой.
IДжеордже понурил голову и замолчал. Никто больше не заговаривал, а Титу, радуясь, что так ловко и назойливых приглашений, ложе подошел к Бечугу, который теперь рассказывал, как в больнице в Клуже ему удаляли почку крупнейшие доктора.
Слова Илие поразили Джеордже в самое сердце. Ана Бачу была обещана ему в жены. Она — девушка имущая, он — сын богача, чем не пара. Родители их сговорились давно, да Ана и нравилась ему. Не ска-зать, чтобы она была раскрасавица, но ведь и он не заляденье. Был он грузный, плечистый и здо-ровенный, как бык, ходил вразвалку, не разгибая колен.
Он так и кипел. Только и думал — махнуть бы самому в сад, поглядеть, как она там сидит глаз на глаз с Ионом. Но тут же спохватился, говоря, что эдок скорее испортишь дело, а не поправишь,— не вышло бы драки. Ион ведь злющий, как голодный волк. Да и девушка, если узнает, что ему все известно, еще хуже ожесточится. Лучше уж оставить их в покое. Тут СИЛОЙ не возьмешь, нужна смекалка.
Но Ион, чего ему надо? Зачем он старается закружить девке голову?..
Джеордже невольно метнул глазами на Флорику, дочь Максимовой вдовы. Та тоже стояла понурая, как и он. Видно, и она знает и ее одолевают те же мысли... Это чуть умерило его досаду. Когда ты не одинок, все-таки легче страдать. Он вздохнул всей грудью, надвинул на глаза шляпу, сказав себе:
— Теперь только с Флорикой и буду плясать... По крайней мере, пускай и он побесится от злости!..
6
Скрипачи шумно настраивали инструменты, возвещая начало танцев, особенно стараясь для тех, ктс уединился в саду. Парни нетерпеливо постукивали каб луками, весело покрикивали и все чаще взглядывали на девок, которые с замиранием сердца ждали приглашений.
В этот момент с улицы появился Василе Бачу, напевавший «гулевую» песню, в съехавшей набок шляпе, с красными и мутными от перепоя глазами. Он пошатывался на ходу и размахивал руками, точно препирался с воображаемым противником.
Завидев группу с господами в центре, он стал в задумчивом оцепенении, потом ринулся прямо к священнику Белчугу и начал:
— Я, батюшка, правду сказать, великий грешник... Ве-е-ликий! И пьяница и беспутник, каких свет не видел, вот те крест!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63