Перепуганные криками мать и Лаура вышли и стали успокаивать ее.
Заспанный Херделя показался из пчельника и ворчливо спросил:
— Да что у вас тут? Что случилось? Почему она
так ревет?
Гиги плакала уже не от боли и от испуга, а от досады, что раздуется губа и ей нельзя будет пойти на вечер танцев в воскресенье.
Утешил ее Херделя, уверив, что до воскресенья все заживет и она еще будет царицей бала.
Потом учитель водрузил на нос очки и стал изучать телеграмму, едва скрывая радость.
— Ну и отлично... Милости просим, а уж мы его примем честь честью! — заключил он, аккуратно сложил телеграмму и спрятал в карман, чтобы похвалиться потом знакомым.
До вечера они успели обсудить все предстоящие хлопоты, связанные с приездом жениха. Где остановиться Пинте? Вот важный вопрос. У себя приютить нельзя, их самих много, а комнат только три. Да будь и больше — неудобно жениху оставаться на ночь в доме невесты. Значит, ему придется ночевать в Армадии. А столоваться он может и у них и проводить весь день тут, так он лучше освоится с Лаурой. Конечно, все это большие расходы. Но что поделаешь? Дочь выходит замуж только раз. Нужно будет прирезать несколько кур, это уж непременно. И без говядины не обойтись, хоть она и вздорожала. Как бы то ни было, а без мяса обед не в обед. Насчет пирожных постараются дочери. Лаура ведь такая мастерица... Хорошо бы знать, в котором часу он приедет в субботу. До обеда или после? Может, телеграмма подскажет?.. Нет. Жалко, что он не уточнил, тогда бы знали, как распорядиться со столом. В воскресенье, разумеется, они вместе поедут на танцы. Уж не для того ли он и приезжает в субботу, чтобы вместе с Лаурой быть на балу, похвастаться перед всеми, какая у него хорошенькая невеста. Лаура покраснела до ушей и подумала, что скажут девицы, когда узнают о ее помолвке? Наверное, очень многие позавидуют ей. Да, вероятно, в Армадии уже известно это, не может быть, чтобы отец не раструбил...
— А знаешь, он ведь из-за танцев и приезжает именно в субботу! —воскликнула Гиги. Она не переставала думать об этом вечере и все прикладывала к лицу носовой платок, смоченный в холодной воде.— Я сразу угадала!.. Вот и хорошо ! По крайней мере, у нас есть верный кавалер!.. Я буду танцевать до упаду, пока не изорву туфли!.. Только бы не распухла моя злосчастная губа!..
Все жалели, что Титу нет дома, его советы насчет приема Пинти очень пригодились бы. Но Титу с некоторых пор больше бывал в Жидовице, чем дома.
Пока порешили на том, что Херделя вместе с Гиги прямо с утра пойдут за покупками. Для этой цели учитель должен был взять аванс в счет жалованья, чтобы не спасовать перед расходами, потом сговориться с мясником Штрулем из Жидовицы, у которого они брали в долг, чтобы он не подвел их и не оставил без говядины.
Титу, по обыкновению, подоспел к трапезе, не премину и воскликнуть: «До чего милая женщина госпожа Ланг!» это значило, что он опять встретил ее и был вознагражден. Потом ОЯ исследовал телеграмму с таким видом, как будто давно ожидал се, одобрил, с небольшими оговорками, план встречи, сумев и тут неоднократно помянуть Розику, сияя глазами, точно ему не терпелось поведать всем, что он любим очаровательной женщиной и вот-вот станет подлинным героем чувствительного романа.
Когда уже собрались вставать из-за стола, в дверь робко постучали.
— Кто бы это так поздно? — спросил Херделя и громко добавил: — Войдите!
Гланеташу прошмыгнул в дверь с такой юркостью, словно спасался от погони. То и дело сбиваясь, он рассказал, как досталось Иону в суде, и попросил Хер-делю научить их, каким способом бедному парню спастись от тюрьмы. Известие это как громом поразило их, негодовали всем домом. Но что же Ион? Почему он сам не пришел? Старик смешался. Иону стыдно, что не пришел к ним раньше, как он сам ему советовал,— лучше было бы, может, и не пострадал бы эдак. Да, видно, с Ионом что-то неладное, он сам не свой... Все семейство затребовало Иона.
Вскоре Гланеташу вернулся вместе с Ионом и Зе-нобией. Парень подробно рассказал, как все происходило, а Зенобия поминутно перебивала его и кляла на чем свет стоит и попа, и Симиона, и судью.
- Помело! — вскричала жена учителя, кипя от возмущения.
Все сочувственно помолчали, потом Ион с жадным вниманием спросил:
Как же теперь быть, господин учитель?
— Я тогда сочиню тебе жалобу самому министру юстиции, пусть и верхи знают, как здешние господа поступают с людьми... Настрочу, Ион! Только прежде получи приговор, он через несколько дней придет, мы посмотрим, что там говорят эти господа!
Зенобия, в благодарность, перекрестилась множество раз, бухнулась на колени и поспешно отбила десяток поклонов, приведя всех в веселье. Потом все трое ушли, благословляя Херделю за то, что он избавил их от лихой напасти.
— Я бы мог и сейчас написать ему жалобу, — сказал учитель после их ухода, — но ведь вам на бал понадобится коляска Белчуга...
— Отлично рассудил! — заметил Титу с довольной улыбкой, помышляя о Розике...
4
Пинтя приехал под вечер, в дождь, на желтой бричке, заложенной парой шустрых, сытых лошадок.
Гиги, чуть не весь день караулившая на улице, следя за дорогой, еще издали завидела бричку, и хотя она не звала Пинти, догадалась, что это должен быть он, и с жаром забила тревогу: вдет!.. Скорей, скорей!
Все семейство выстроилось у дверей. Херделя шепнул Лауре, чтобы она стала впереди, пусть, мол, человек видит, как она ему рада. Держа над головой зонт, по которому нещадно барабанил осенний дождь, Пинтя чинно снял шляпу и поклонился с победительной улыбкой.
— Смотри, какой симпатичный юноша! — прошептала жена учителя, вгоняя в краску Лауру.
Бричка остановилась на улице перед домом.
— А ну, Титу, открой ворота! — крикнул Херделя.
Титу побежал прямо с непокрытой головой, бричка
въехала во двор, Пинтя выбрался из нее и направился к галерее, еще выше подняв зонт и стараясь не ступать в грязь. Все возгласили хором:
— Здравствуйте, с приездом!
— Здравствуйте, рад вас видеть! Рад, вас видеть! — повторил он, заходя на галерею и отряхивая о балюстраду зонт.— Вот дождик, насквозь вымочил... От самой Лекинцы и до вас ни на минуту не переставал... Ну хорошо, что доехал...
Херделя обнял его и по-родственному расцеловал в обе щеки. Пинтя приложился к руке г-жи Хердели, та была очень растрогана и, чтобы овладеть собой, с холодным видом сказала: «Здравствуйте, сударь!» Лаура грациозно протянула ему руку с кокетливой улыбкой, которой она желала еще больше пленить его; он думал сказать ей какую-нибудь любезность, но, не смея назвать ее на «ты», как привык в письмах, только долго целовал ей руку и потом, чтобы скрыть смущение, перешел к Гига, галантно сказав ей:
Мне столько говорила о вас... ваша сестра... я вас сразу узнал...
Титу помог кучеру распрячь лошадей. Так как у них не было ни навеса, ни сарая, он посоветовал накрыть бричку попоной, а лошадей занести в хлев, там найдется немножко сена, в если понадобится еще, можно спросить у соседей,—год выдался урожайный на корма... Титу промок до нитки, тем не менее он крепко, по-мужски пожал руку Пинте, который вместе с остальными все еще был на галерее.
— Я думал, вы уж не приедете в такой мерзкий дождь!.. Но что же вы тут все стоите, сыро ведь... Идемте в комнаты!.. Снимите вы наконец свою крылатку, Джеордже, и зонт поставьте, с них вон течет!..
Пинтю провели в гостиную. Вопросы не прекращались: когда он выехал, где останавливался, благополучной ли была дорога? И, засыпая его вопросами, так что он едва поспевал отвечать, все с нескрываемым любопытством приглядывались к нему.
Ему было лет двадцать пять, наружность он имел приятную, глаза черные, маленькие, но бойкие, усики смоляные, холеные. Жесткие, зачесанные кверху волосы были ровно подстрижены под щетку. Быстрый в движениях, одетый в длинноватый редингот поверх жилетки, наглухо застегнутой до белого тугого воротничка, охватывавшего короткую шею, он ничем не походил на духовное лицо — ни обликом, ни манерами, ни речью.
Он видел, как его изучает вся семья, и это стесняло его, однако он говорил без умолку, тщательно подбирая слова и часто взглядывая на Лауру, которая сидела рядом, молча смотрела на него и краснела как рак, встречая торжествующие взгляды стариков.
Пинтя распространялся, главным образом, о своих родителях, — он их очень любил. Отец его был священником в Лекинце, а Лекинца это примерно такой же городок, как Армадия, только народ там самый разноплеменный и нет того румынского колорита, как здесь. Херделя припомнил, что ему тоже довелось бывать в Лекинце лет восемнадцать тому назад на съезде учителей, вместе с Титу, который тогда был еще мальчуганом пяти лет. Он даже вспомнил и отца Джеордже, как тот на прощальном банкете держал пламенную речь... Потом Пинтя рассказал, что у него много братьев и сестер, почти все они уже обзавелись семьями и рассеялись по всем уголкам румынской земли. Теперь вот пришла его очередь строить свое счастье... Сказав это, он смелее взглянул на Лауру, она совсем застыдилась и живо встала, притворясь, будто ей понадобилось что-то поискать у зеркала; там она погляделась в него и поправила волосы на висках.
— А ну, дочки, — вступил опять Херделя, энергично потирая руки, — принесите-ка нам чего-нибудь, мы немножко подживим Джеордже, а то, я вижу, он совсем продрог в такой дождь и холод... Думаю, что ты, зятек, не откажешься выпить доброго шнапсу, знаешь, нашего, румынского?
Девицы упорхнули, как ветер, радуясь, что могут хотя бы накоротке поделиться впечатлениями. Уставляя на подносе рюмки и бутылку горячей подслащенной ракии, Лаура с замиранием сердца спросила:
— Ну что, Гигица?.. Как ты его находишь?
— О, знаешь, он просто премилый, — от души заверила ее Гиги. — Право, Лаура, он во сто раз симпатичнее Унгуряну... Я даже удивляюсь, как это он тебе не нравился? Неужели ты не видишь, какой он элегантный, не в пример прочим богословам, которые вечно расхаживают с зонтами под мышкой. Он как будто и не богослов, а скорее инженер!
— Правда? —не сдавалась просиявшая Лаура.— А не очень он маленький?
— Маленький? — поразилась Гиги. — Да он как раз с тебя... А с чего ты выдумала, что он непременно должен быть таким дылдой, как Унгуряну?.. И потом, ты заметила, какая у него великолепная бричка? Это сразу говорит, что они люди богатые, видные!
— А мне все-таки кажется, что он слишком маленький, — опять начала Лаура, которой хотелось услышать побольше похвал, чтобы уж окончательно убедить себя и разогнать все сомнения, еще смущавшие ее душу.
— Перестань, не ворчи! Вы будете чудесной парой ! — с одушевлением заключила Гиги.
Пинтя выпил самую малость, чтобы люди не сочли его пьяницей. Зато язык у него развязывался дальше больше. Он вообще был словоохотлив, да ему и самому нравилось, как он рассказывает. Так что когда он немного освоился и поборол свою робость, опять разговорился о своих родственниках, потом о знакомых и общих друзьях, после о себе самом, о своей лицейской и семинарской жизни... Только о Лауре не проронил ни слова. Впрочем, все нашли, что так и полагается, это дело слишком серьезное, заводить о нем разговор нужно обдуманно и в благоприятный момент...
Когда Пинтя умолк, девицы подкинули тему. о предстоящем бале и до ужина разбирали се. Конечно, Джеордже с тем и приехал, чтобы не пропустить знаменитого увеселения в Армадии. Лаура и Гиги ни за что на свете не хотели ему сказать, в каких нарядах они будут, зато тем больше он изумится, когда увидит их там... Галантный Пинтя предложил поехать всем вместе на его бричке, и Херделя настроился было одобрить его план, радуясь, что избавится от забот о коляске. Лаура отказалась наотрез: что станут говорить в Армадии? Да потом они и не поместятся все в одной бричке, — с ними должен поехать и Титу, и надо еще везти коробки с платьями, нельзя же прямо из дома отправиться в бальных нарядах, они никакого вида иметь не будут, когда приедут. Наконец они уговорились, что поедут к Эльвире Фи липою и там будут наряжаться. Лаура с радостью согласилась на то, чтобы Пинтя заехал за ними, а от Филипою они уже вместе поедут на бал...
Юноша не заговаривал о том, где думает ночевать, и чтобы он не вообразил, будто ему можно остаться у них, Титу, по поручению матери, улучив момент, порекомендовал ему остановиться в Армадии у Аугус-тина, державшего извоз, человека очень приличного, у него хороший дом, и он ничего не возьмет за ночлег, если сказать, что к нему послал Херделя. Пинтя об этом раньше не задумывался, он немножко оторопел и попросил Титу проводить его туда, пообещав доставить его домой на бричке. Титу, разумеется, согласился, в надежде, что ему посчастливится хотя бы мимоездом повидать Розу Ланг.
За столом Пинтя почти не ел, Лаура и всегда-то ела, как птичка, а теперь едва притронулась к лакомствам, которые им обоим подкладывала Гиги, досадуя, что как раз те, для кого это готовилось, привередничают.
В поздний час юноша наконец-таки собрался ехать. Будь на то его воля, он бы остался и проговорил тут до утра... Херделя посветил ему лампой, а женская половина кричала вдогонку, чтобы он не забыл, что его завтра ждут к обеду. Кстати, дождь перестал, и небо чуть-чуть прояснилось,—наверно, выдастся чудесный день...
Девицы, спавшие в гостиной на одной постели, прощебетали и просовещались далеко за полночь. Лаура несколько раз всплакнула, а когда подумала о второй кадрили и первых турах вальса, поплакала и по-настоящему. Но Гиги всячески нахваливала Пин-тю, говорила, что он соединяет в себе все качества идеального мужчины, не забывала попутно и подсмеяться над Унгуряну, над его комичной угловатостью, вечно потными руками, над его нелепой самонадеянностью и была страшно довольна, когда ей удавалось рассмешить Лауру.
И все же в эту ночь Лауре снился только Аурел, будто бы он ее безумно любит и собирается застрелиться из-за Пинти, будто с Аурелом она танцует вторую кадриль, совершенно счастливая, все девицы завидуют ей, а Пинтя, надутый, стоит в углу, как мрачный призрак...
5
В воскресенье, когда колокола отзвонили выход из церкви, Титу поспешил к священнику Белчугу просить на вечер коляску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63