Но как мать Бобби я имею полное право удостовериться, что она отдает себе отчет в том, во что ввязывается.
– Что ты имеешь в виду, Али?
Александра заставила себя продолжать: открыла сумку и извлекла пухлый конверт.
– Я написала ей письмо. – Она с трудом перевела дух. – Больше, чем письмо. Всю историю. Полный отчет. Здесь все сказано.
Андреас промолчал.
– Я могу не отдавать ей письмо, – отчетливо проговорила Александра. – Это зависит от тебя. От твоего решения.
– Шантаж? Вообще-то это не твой стиль.
– Да, не мой.
– Тогда почему?
– И ты еще спрашиваешь? – Александру била дрожь. – Я в отчаянии, Андреас.
Его лицо окаменело.
– И ты считаешь, что поступаешь правильно?
– Правильно? – вдруг вскричала она. – Ничего тут правильного нет! А разве с твоей стороны было правильно лгать мне?
– Я никогда тебе не лгал.
– Черта с два ты не лгал! – Голос у нее задрожал. – Ты обещал, что, если у нее нет способностей, ты ее остановишь.
– А кто сказал, что у нее нет способностей?
– Да практически все так говорят! – Ей уже было все равно, она больше не боялась причинить ему боль: ведь речь шла о Бобби, о ее жизни и безопасности. – Я знаю, Руди считает, что у нее нет способностей. Даже Люсьен беспокоится о ней. Он хотел ехать с ней на пару, чтобы уберечь ее от ошибок. И еще я знаю, что большинство людей считают твой план возвращения в большой спорт полным безумием. Они считают, что ты…
– Мне бы следовало догадаться, – с горечью перебил ее Андреас. – Как я мог так обмануться, как мог предположить хоть на минуту, что ты мне поверишь? Мне надо было предвидеть, что ты будешь шпионить за мной.
– Называй как хочешь, – ответила Александра. – Но дай себе время немного подумать, и, возможно, ты поймешь, что это называется любовью.
– Любовью?
– Да.
– Ты называешь уничтожение всего, что нам с Бобби удалось наконец построить, «любовью»?
– Нет, это я называю трагедией. Я бы весь мир отдала, чтобы этого избежать. Но если ты не оставишь мне иного выбора, Андреас, мне придется это сделать. – Она спрятала конверт обратно в сумку и взялась за ручку дверцы. – Я подожду, пока вы оба не вернетесь в город. Хочу, чтобы у тебя было время обо всем подумать хорошенько.
– Как это мило с твоей стороны.
– Пожалуйста, постарайся понять, – умоляюще произнесла она, чувствуя, что силы покидают ее, и открыла дверцу. – Если захочешь поговорить со мной, ты знаешь, где меня найти.
Александра быстро обогнула машину, прошла мимо швейцара, мимо мраморных колонн и вошла в отель. Она не оглянулась, но услыхала, как завизжали шины, до нее донесся даже запах паленой резины, когда «Мерседес» сорвался с места по Пятой авеню и скрылся в темноте.
52
Для Даниэля четыре дня, проведенные Александрой в «Розовой шляпе», стали сладкой пыткой. Она чувствовала его боль, понимала всю остроту его сожаления. Просто удивительно, размышляла она, как некоторые чувства живут годами, а другие тускнеют, забываются, уходят из памяти. Теперь она знала, что какой-то частью души Даниэль всегда был влюблен в нее, но она предпочла этого не замечать из-за своей любви к Андреасу. Это никак не сказалось на его чувствах к бедной милой Барбаре, которая дала бы ему только счастье и радость, подарила бы ему его собственного ребенка. Если бы Барбара не умерла, любовь Даниэля к Александре постепенно превратилась бы в дружескую привязанность, согревающую душу, и не более, но теперь, много лет спустя, любовь опять ожила, терзая душу, заставляя его недоумевать и страдать. Он страдал, зная, что она по-прежнему любит Андреаса, и недоумевал, потому что считал себя больше не способным на подобные чувства: он думал, что они умерли вместе с Барбарой и их ребенком.
«Мы соединены друг с другом, – поняла Александра, – все трое. Мы переплетены так, что разорвать эту связь невозможно».
Все это окончательно стало ясно для нее лишь тогда, когда она описала всю историю для Бобби.
«Развод ничего не значит; время ничего не значит; точно так же, как все эти годы, проведенные вдали друг от друга, ничего не значили для Даниэля и Андреаса».
На пятый день ее пребывания в «Розовой шляпе», когда завтрак в самой солнечной комнате дома с дверями, распахнутыми в розовый сад, уже подходил к концу, горничная позвала Александру к телефону.
Звонил Андреас.
– Я вернулся, – сказал он. – И Бобби вернется завтра утром.
Александра почувствовала, как время остановилось.
– Ты принял решение?
– Принял.
Она ждала.
– Я не уступлю шантажу, эмоциональному или любому другому.
Боль ударила ее с такой силой, что она не могла говорить. Она была так уверена, так твердо убеждена, что он прислушается к голосу разума и уступит.
Он вновь заговорил.
– Возможно, тебе небезынтересно будет узнать, что мой отец вылетел в Нью-Йорк вчера вечером.
«Роберто… – подумала Александра. – Теперь мне придется причинить боль и ему тоже».
– Бобби будет у меня дома завтра к десяти утра. Мы с отцом уйдем. Ты сможешь поговорить с ней наедине.
Голос Александры зазвучал хрипло, когда она наконец заговорила:
– Ей… потребуется время, чтобы прочесть…
– Ничего страшного, – ответил он. – Можешь оставить сообщение для меня в конторе на Парк-авеню. Я не вернусь домой, пока не получу его.
В трубке зазвучали частые гудки.
«Я не могу! – подумала она в отчаянии. – Я просто не могу позволить этому случиться! Я должна дать ему еще один шанс!»
* * *
Она ждала в такси у дома на Саттон-плейс, пока не увидела темно-синий «Мерседес», нырнувший в подземный гараж. Когда Андреас появился с ключами в руке, она уже стояла, дрожа, у парадной двери.
– Мне нужно с тобой поговорить.
– Говорить больше не о чем. – Он вставил первый ключ в замок, повернул его, вставил второй… Дверь открылась.
– Андреас, прошу тебя, нам надо поговорить.
Он помедлил.
– Ладно.
– Роберто здесь?
– Нет, он обедает с друзьями.
Они вошли в прихожую, маленькую, но красивую, обшитую дубовыми панелями.
– Идем в библиотеку. Похоже, ты замерзла, а там всегда тепло. Ее картина висела над потухшим камином, в точности как писала Бобби. Александра опять содрогнулась. Пять фигур. Интересно, понял ли Андреас, что она означает?
– Выпьешь что-нибудь?
– Нет. Спасибо.
– Ну а я выпью. – Он открыл шкафчик между двумя книжными шкафами и налил себе большую порцию шотландского виски.
– Я думаю… – начала Александра.
– Да?
Андреас повернулся к ней. Вид у него был воинственный и непримиримый, как ей показалось.
– Я думаю… Я надеялась, что мне все-таки удастся тебя убедить.
– Нет, – жестко ответил он.
Она беспомощно всплеснула руками.
– Но разве можно платить такую чудовищную цену за нечто столь…
– Банальное? Никчемное?
– Нет! Я так не говорила и никогда не думала! Ничего банального в этом нет, Андреас, уж тем более для тебя! Но по сравнению с возможностью потерять ее…
– Это твоя дилемма, Александра, а не моя. – Он отхлебнул большой глоток виски. – Все просто. Ты отнимаешь одной рукой то, что давала другой. Это твое исключительное право. Ты ее мать.
– Все совсем не так.
– Нет? – Андреас направился к ней, и в эту минуту она поняла, что он по-настоящему ее ненавидит. – Ты поступаешь в точности как моя мать. Тебе плевать на нужды Бобби, они для тебя куда менее важны, чем твои собственные. Ты считаешь, что у нее нет способностей, хотя ни разу даже не видела ее за рулем!
– У меня нет ничего общего с Анной! – возмутилась Александра. – Все совсем не так. Бобби юная девушка, а не мальчишка, обуреваемый желанием продемонстрировать миру свои мужские качества. Гонки были в крови у тебя, а не у нее!
Он угрюмо взглянул на нее.
– Думаешь, я хочу вернуться к гонкам, чтобы продемонстрировать миру свои мужские качества? Ты наслушалась сплетен, Али! Я «бывший», думаешь, я этого не понимаю? Но одного ты еще не знаешь, Александра: я так и не разучился быть гонщиком!
– Тогда делай это без Бобби.
– Не могу.
– То есть не хочешь! – Александра попыталась сдержать прорывающийся в словах жгучий гнев. – Ты все еще отказываешься понять, Андреас, что твоя связь с дочерью не сводится к генетике! Вас объединяет нечто куда более значимое. Ты всегда был отцом Бобби. Почему же ты не хочешь удовлетвориться любовью? Почему требуешь чего-то еще?
– Потому что есть кое-что еще, – ответил он. – Потому что Бобби – совершенно самостоятельно – ощутила в себе страсть к скорости, к мощным моторам. В точности то же самое произошло со мной, когда я был мальчишкой. То же самое произошло и с моим отцом. Причем заметь: она была бесконечно далека от меня, от моего влияния. – Его глаза блеснули. – Я не могу это объяснить, и ты тоже не можешь, но это, безусловно, перечеркивает все законы биологии.
– Андреас…
– Все, Александра, я больше ничего не хочу слушать. Ей это нужно, она этого хочет. И уж кто-кто, а я не стану это у нее отнимать. – Он повернулся на каблуках и с такой силой опустил свой стакан на стол, что тот чуть не треснул. – Она будет здесь завтра к десяти утра, как я тебе уже говорил.
– Да, – подавленно кивнула Александра.
Андреас гневно дернул ртом.
– Делай свое черное дело.
Такси остановилось на углу Второй авеню и 57-й улицы. Александра заплатила водителю и вышла из машины. Остаток пути она решила проделать пешком. Ей требовалось время. Стоял прекрасный июньский день. Мягкий воздух ласкал щеки подобно шелку, деревья зеленели сочными молодыми листьями, которым через три-четыре недели предстояло преждевременно побуреть под воздействием жары и загрязнения; мелкие птахи заливались пением, мечтая о богатых кормом загородных лугах.
Александра старалась идти не спеша, прогулочным шагом, изо всех сил оттягивая неизбежное, но ноги механически несли ее к Саттон-плейс, высокие каблуки выбивали смертельную дробь на бетонных плитах тротуара, кровь в висках стучала в такт сердцу. «О господи, если я не права, останови меня, порази меня громом, пока еще не поздно».
Ее ноги продолжали двигаться, все ускоряя шаг, гром не поразил ее.
Дверь открылась прежде, чем она успела дотянуться до звонка. На пороге стояла Бобби с протянутыми для объятий руками и со слезами на глазах.
– Мама.
Александра застыла неподвижно, глядя на дочь как зачарованная. Бобби стала выше ростом, окрепла, лицо и руки у нее сильно загорели, а серо-зеленые глаза светились особенно ярко.
– Ты выглядишь… великолепно.
Бобби застенчиво улыбнулась.
– Почему ты не заходишь?
Тут они обе рассмеялись, и Александра переступила через порог. Мать и дочь крепко обнялись и заплакали.
– Я так по тебе скучала, – прошептала Бобби, прижимаясь своей нежной, юной щечкой к материнской щеке. – Я так рада, что ты здесь.
– Дорогая, я тоже по тебе соскучилась, ты даже не представляешь, как сильно…
Проходили минуты, а они так и не разжимали объятий. Александра отчаянно цеплялась за дочь, зная, что скоро, очень скоро чистой, непосредственной радости встречи придет конец. «Простит ли она меня когда-нибудь? Сможет ли когда-нибудь снова мне доверять?»
Бобби первая высвободилась из объятий, вытирая глаза.
– Пошли, – сказала она и провела мать в комнату, отделанную в яблочно-зеленые и терракотовые тона, выходящую на маленький задний дворик.
– Нравится? – спросила Бобби.
– Очень милый дом.
– Папа сказал, что ты была здесь вчера вечером. Он показал тебе квартиру?
– Да нет, не совсем.
– Хочешь покажу? – оживленно предложила Бобби.
– Нет, доченька, спасибо, но… не сейчас. Попозже.
– Ах да, – сказала Бобби, усаживаясь с ногами в кресло. – Какие-то тайны. Папа сказал, что ты хочешь о чем-то со мной поговорить, но больше ничего не объяснил. – Она усмехнулась, ее глаза искрились весельем. – Надеюсь, ты не будешь поднимать большой шум из-за гонок, мам? Я все равно не стану слушать, хотя я тебя очень люблю, ты же знаешь.
Губы Александры растянулись в улыбке, но глаза остались печальными.
– Да, это я знаю.
– Тогда в чем дело? – Бобби выпрямилась в кресле. – Ты снова выходишь замуж?
– Нет, конечно, нет.
– А что же тогда? – Веселье на ее лице сменилось тревогой, а потом и страхом. – Это что-то серьезное? Ты не больна?
Александра медленно покачала головой. Она с трудом заставила себя посмотреть в глаза дочери.
– Нет, Бобби, я не больна.
– Мама, что случилось? Ты меня пугаешь.
Но Александра все еще медлила.
– Мама?
– Ну ладно, – вздохнула она.
Александра открыла сумку и достала письмо.
– Что это?
Александра сглотнула, но ком у нее в горле не сдвинулся с места.
– Это письмо, – проговорила она еле слышно. – От меня к тебе. Не хотела я показывать его тебе, но теперь я знаю, что другого выхода нет.
Бобби взволнованно и озадаченно взглянула на мать.
– Как видишь, оно довольно толстое. – Она встала и дрожащей рукой протянула конверт дочери.
– Ты хочешь, чтобы я прочла прямо сейчас?
Александра кивнула.
– А я пойду погуляю. Есть тут парк поблизости?
– Да, на 60-й улице. – Бобби все еще смотрела на нее в испуге. – Чего ты хочешь, мама? Что я должна сделать?
– Я хочу, чтобы ты прочитала письмо. На это потребуется время. А потом, если сможешь, я хочу, чтобы ты пришла ко мне и сказала, что ты думаешь.
– Ладно, – тихо сказала Бобби.
– И еще, Бобби…
– Да?
– Прости меня.
Александра высоко держала голову, пока не дошла до угла, зная, что Бобби следит за ней из окна, но потом силы оставили ее, она поникла, как увядший цветок. Страшный груз, который она несла много лет, вдруг обрушился на нее всей своей тяжестью, грозя раздавить.
В парке она нашла скамейку и села, рассеянно гадая, сколько пройдет времени, прежде чем Бобби придет, если она вообще появится. Женщины проходили мимо нее, катя перед собой детей в колясках, ведя на поводках собак. Некоторые улыбались ей, другие взглядывали на нее с любопытством.
Александра сидела и смотрела в пространство.
Два часа спустя Бобби подошла к концу письма. Несколько раз на нее накатывали слезы и ей приходилось прерваться. Сердце болезненно сжималось, но она продолжала читать.
Она перевернула последнюю страницу.
«…Вот, Бобби, мы и дошли до самого конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57