https://wodolei.ru/catalog/accessories/Jacob_Delafon/
Ты ведь ее любишь… Да, ты совершил ошибку, очень скверную, но вполне обычную… и ее никак нельзя назвать непоправимой.
Мрачный, подавленный Андреас продолжал молча почесывать Кота за ушами.
– Ничего не выйдет, Дэн. Теперь уже ничего не выйдет.
Даниэль в бессильной досаде уставился на друга.
– Что с тобой, Андреас? Что это, новый способ самоуничтожения? Ты с ума сошел!
– Вот тут ты попал в самую точку, – вздохнул Андреас.
– Нет, ты не сошел с ума, ты просто притворяешься. – Даниэль сжал его плечо. – Сделай одолжение нам всем и возвращайся домой.
– Нет смысла, – упрямо покачал головой Андреас. – Все кончено, Дэн.
На пятый день он позвонил домой.
– Прости, – проговорил он глухо.
– Это ты? – воскликнула она. – Я с ума схожу от беспокойства.
– Я был у Дэна.
– Я так и подумала, но все равно волновалась. Андреас?
– Да.
– Возвращайся домой.
– Я не могу. – Он выждал секунду. – Я хочу, чтобы ты оформила развод, Али.
– Что?! Нет, Андреас, нет!
– Поверь мне, так будет лучше.
Александра стиснула свободную руку в кулак.
– Я тебе не верю. – Ей хотелось наорать на него, но Бобби спала за стеной, и это ее удержало. Она почувствовала себя как боксер, оглушенный и отброшенный на канаты. – Ты не можешь говорить всерьез. Подумай как следует.
– Я только об этом и думаю. – Его голос звучал все так же глухо и безучастно.
– Возвращайся домой. Давай по крайней мере вместе все обсудим. – Отчаяние прорвалось в ее голосе. – Двенадцать лет! У нас есть ребенок! Мы любим друг друга!
– Я знаю, – сказал он.
В первый раз с начала разговора она почувствовала трещинку в его броне.
– Ну тогда я тебя очень, очень, очень прошу – возвращайся домой!
Но трещина вновь сомкнулась.
– Я хочу, чтобы ты подала на развод, Али.
– Нет, – ответила она, – ни за что. Я отказываюсь своими руками разводить костер подо всем, что мне дорого в этой жизни.
– Тогда я сделаю это сам.
Все произошло очень быстро. Впоследствии им обоим пришло в голову, что все случилось как бы само собой, без их участия. Они были главными героями представления, однако основную партию спел хор. С той самой минуты, как за дело взялись адвокаты, брак был обречен. Александра отправилась на первую встречу со своим адвокатом в робкой надежде уцепиться за ниточку и как-то распутать завязавшуюся неразбериху, но ниточка порвалась у нее в руках, а потом и весь клубок вспыхнул, подожженный солидной золотой адвокатской зажигалкой от Дюпона, загорелся и превратился в кучку пепла.
– Полагаю, мы понимаем друг друга, – сказал он. – Мы потребуем все.
– Нет, – растерялась она. – Я не хочу все…
– Ну, конечно, вы не хотите, – перебил ее адвокат, – но вы тем не менее обязаны подумать о будущем и о вашем ребенке… – он сверился с бумагами на столе, – о Роберте.
– Мой муж желает только добра нашей дочери.
Он снисходительно улыбнулся:
– Я в этом не сомневаюсь, миссис Алессандро. Но ведь у него превосходный адвокат, не так ли?
– Я не знаю.
– А я знаю. Это мое дело – все знать.
– А я знаю своего мужа.
– Который нанял первоклассного адвоката, чтобы защищать свои интересы.
Александра ощутила к нему острую неприязнь.
– Он нанял хорошего адвоката, потому что он не хочет затягивать… – ей все еще с трудом давалось это слово, – с разводом.
Адвокат невесело рассмеялся.
– Советник мистера Алессандро будет защищать от нас своего клиента всеми возможными способами, поверьте мне. Мне понятно ваше нежелание взглянуть в лицо неприятным фактам, но от этого их суть не изменится. – Он постучал холеным, тщательно отполированным ногтем по папке из крокодиловой кожи, в которой лежали документы. – А теперь, я полагаю, нам следует перейти к делу, миссис Алессандро.
Александра дважды меняла адвокатов, пока не нашла такого, который понял ее нравственные колебания. Андреас тоже даром времени не терял, хотя и прилагал усилия в несколько ином направлении: он искал лучшего в городе специалиста по опеке над детьми. Ему больно было терять Али, но мысль о расставании с Бобби была для него хуже ада. Тот самый демон разрушения, что толкнул его на расторжение брака, внушил Андреасу еще одну безумную мысль: он вдруг уверовал, что Александра, особенно если ее надоумит адвокат, попытается использовать его бесплодие, чтобы отнять у него Бобби.
– Этого спора следует всеми силами избегать, мистер Алессандро, – пытался внушить ему его адвокат. – Предупреждаю, у вас нет ни единого шанса выиграть. Гораздо разумнее настаивать на возможно более широком праве посещения.
– Нет! – взорвался Андреас. – Я вам уже говорил: не позволю сделать из себя «воскресного папочку»! Бобби не будет болтаться между нами как чертик на ниточке! Я не стану покупать любовь дочери экскурсиями в зоопарк! Я ее не отдам!
Его адвокат сокрушенно покачал головой.
– Боюсь, вам придется это сделать.
Андреас грохнул кулаком по столу.
– Мне говорили, что вы лучший специалист по опеке во всем этом проклятом городе! Это так или нет?
Адвокат пожал плечами.
– Бывает и так, когда повезет. – Он устало вздохнул. – Почему бы вам не попытать счастья с кем-то другим, мистер Алессандро? Я не против. У меня за спиной действительно внушительный список выигранных дел. Я вовсе не жажду его испортить.
17 мая 1971 года судья присудила Александре единоличную опеку над дочерью. Андреаса она проинформировала о том, что его превосходные отцовские качества никем не ставятся под сомнение, и ознакомила с расписанием свиданий, включающим посещения каждое второе воскресенье, два выходных раз в месяц и ежегодные двухнедельные каникулы либо единовременно, либо поделенные на два недельных периода по соглашению.
Андреас швырнул бумаги в лицо судье, был дважды предупрежден, а затем оштрафован за неуважение к суду. Три часа спустя он пришел в квартиру у Центрального парка, забрал свои вещи и в присутствии Бобби поблагодарил Александру за то, что она разрушила его жизнь.
Девочка безутешно проплакала до самого вечера. Это был самый длинный день в ее юной жизни.
– Когда мы его увидим? – спросила она за завтраком на следующее утро, гоняя по тарелке ломтик хлеба, поджаренного по-французски с молоком и яйцом. Глазки у нее были красные, заплаканные, а под ними залегли глубокие темные круги.
Александра чувствовала себя такой же обездоленной, как и ее дочь.
– Скоро, – обещала она, все еще уверенная, что говорит правду.
Воскресенье пришло и миновало. Последние выходные мая настали и прошли – такие же пустые, как и предыдущие. Растерянная, сбитая с толку Александра придумывала отговорки для Бобби, а на душе у нее самой становилось все мрачнее.
Она позвонила Даниэлю.
– Его здесь нет, Али. Он в Европе.
– Поехал к отцу?
– Вряд ли. Роберто никогда бы этого не понял.
– А ты понимаешь, Дэн?
– Конечно, нет.
– Это разрывает сердце Бобби.
– Его сердце уже разорвалось.
Прошел 1971 год. Андреас оставался недосягаемым, Александра и Бобби были вынуждены сами справляться со своим одиночеством. Раньше, бывало, Александра с трудом выкраивала время для творчества, теперь, когда Бобби почти все время, за исключением каникул, проводила в школе, у нее не осталось иных занятий, кроме работы в мастерской. Друзья относились к ней с большим участием, особенно Тео Салко и Руди, каждую неделю справлявшиеся, все ли у нее в порядке. Знакомые, движимые наилучшими побуждениями, приглашали ее на вечеринки и званые обеды, во время которых Александру неизменно усаживали рядом с каким-нибудь многообещающим холостяком. Для нее эти светские мероприятия превращались в сплошное мучение.
Ей не нужен был другой мужчина, она все еще любила своего мужа, но сама мысль о любви не вызывала у нее никаких иных ассоциаций, кроме боли. Александра понимала, что это пройдет, что холодные одинокие ночи, проведенные в большой супружеской постели, со временем перестанут мучить ее бессонницей, что спазмы в горле, нападавшие на нее приступами всякий раз, как она смотрела на портрет Андреаса, висевший в холле, или слышала его имя, постепенно сойдут на нет.
Ей все острее стало не хватать женской компании, близкой подруги. В прошлом ее жизнь была переполнена: у нее был муж, ребенок и столько заказов, что на все остальное времени просто не оставалось. В столь плотное расписание невозможно было втиснуть дружескую женскую болтовню за чашкой кофе или совместный поход по магазинам. До сих пор, вдруг осознала Александра, ей хватало ее собственного общества, она была слишком поглощена собой.
Теперь, как и прежде, в критические моменты жизни, Александра с головой бросилась в работу. Новая персональная выставка была запланирована на лето 1972 года, и она искала новые темы и мотивы для экспозиции. В прежней мастерской ее преследовали болезненные воспоминания, поэтому она сняла другую на Западной стороне – где стала работать над триптихом, а когда он был закончен, над серией гигантских абстрактных полотен, основанных на мотивах нью-йоркской жизни.
Александра работала слишком быстро и слишком много, часто жертвуя сном и здоровьем, но она справлялась и с работой и с собой. Муж осуждал ее за независимость, решительность и силу. Значит, так тому и быть, сказала себе она.
Андреас тоже стал трудоголиком. Ресторанов ему уже было мало, для заполнения пустоты он открыл сеть небольших кафе, где царила неформальная атмосфера и подавались стандартные обеды с омарами и бифштексами. Он гарантировал свежесть, высокое качество приготовления и быстрое обслуживание. Он купил себе вертолет, научился управлять им и стал порхать от одного кафе «Алессандро» к другому, лично следя за тем, чтобы клиенты сполна получали все то, что было им обещано. К осени 1972 года эти инспекционные рейсы, получившие название «Полет Алессандро», стали еженедельным субботним аттракционом: как бог из машины, Андреас появлялся из своего вертолета в свете прожекторов поочередно в Грейт-Неке, Ист-Хэмптоне, Монтоке и Уэстпорте, чтобы приветствовать своих гостей, проверить качество провизии и лететь дальше. По рабочим дням он летал из Нью-Йорка в Вашингтон, оттуда в Цюрих и в Париж, раз в месяц навещал Роберто, но категорически отказывался отвечать на вопросы об Али или Бобби.
Он привык к одиночеству и забыл, что счастье существует.
Рудесхайм говорил, что он пристрастился к своему горю как к наркотику и стал походить на ребенка, находящегося в состоянии перманентного истерического припадка. Даниэль проявлял больше сочувствия и пытался уговорить друга обратиться к психоаналитику.
Андреас автоматически поднимался с постели каждое утро, жил, дышал, работал, не пропускал ни одной юбки.
Он существовал.
47
Весной 1973 года, отчаянно стараясь излечить Бобби от тоски, Александра взяла ее в Европу. Успех превзошел все ее ожидания. Это была любовь с первого взгляда. Едва успев сойти с трапа лайнера «Пан-Америкэн» в лондонском аэропорту Хитроу и услышав добродушный говор грузчиков-кокни, а затем величавые, почти шекспировские интонации служащих паспортного контроля, семилетняя девочка запрокинула голову и засмеялась от удовольствия. И – о чудо! – чопорные английские чиновники, годами закованные в броню своей важности, засмеялись вместе с ней. Их очаровала эта малышка, слишком высокая для своих семи лет, говорящая с американским акцентом, наделенная безупречной персиковой кожей и нежным румянцем, напоминающим об английской розе, черными, отливающими атласом, как у мексиканок, волосами и необыкновенными глазами, непохожими ни на что на свете, кроме разве что… Тут их взоры обратились к ее матери, и они увидели те же глаза, прохладно-серые, но вспыхнувшие малахитовым блеском, когда она улыбнулась им в ответ. Они узнали эти глаза, неоднократно появлявшиеся на обложках дюжин иллюстрированных журналов на протяжении последних десяти лет.
Паспорта были беспромедлительно проштампованы, охранники отсалютовали Бобби, взяв под козырек, после чего мать и дочь отбыли в роскошный отель «Конно». Целую неделю они наслаждались прогулками и верховой ездой в Гайд-парке, где Бобби мгновенно освоила английское дамское седло и с веселым визгом смело неслась вперед, а ее черные волосы летели за ней по ветру из-под защитного шлема, надетого по настоянию матери.
Роман с Европой продолжился в Париже, где Бобби в хвост и в гриву эксплуатировала свой примитивный школьный запас французских слов, раскатывая «р», как Фернандель, и охотно пуская в ход к месту или не к месту не вполне приемлемые выражения. При этом она обворожительно улыбалась строгим продавщицам на улице Фобур Сент-Оноре и официантам в «Серебряной башне», «Лассерре» и «Ритце» на Вандомской площади.
Но не в столице, а в Нормандии увлечение Европой переросло в нечто большее. Они сделали своей базой Довиль, поселившись в огромном номере «люкс» изящного белого отеля «Руаяль», пока еще свободного от богатых картежников и игроков в поло, обычно осаждающих роскошные отели и богатые окрестные особняки в разгар сезона.
Каждое утро Александра и Бобби по очереди купались в большой мраморной ванне, завтракали на террасе, а потом забирались во взятый напрокат «Рено» и отправлялись в путешествие по Нормандии. Александра неторопливо вела машину в глубь страны от Трувиля, мимо Понлевека к Лизье, а потом назад в сторону побережья, к Онфлеру.
– Здесь здорово, мамочка, – говорила Бобби, выставив руку в окошко и чувствуя, как свежий ветерок ласкает кожу.
Александра сбрасывала скорость до десяти миль в час, твердо зная, что не услышит нетерпеливых гудков сзади, что никто не помешает им не спеша наслаждаться красотами края – одного из самых изобильных, спокойных и безопасных в мире.
Ею овладел душевный покой – чудесная уверенность в том, что впервые за долгие годы она что-то делает правильно и для себя и для Бобби.
– Тебе не жалко отсюда уезжать? – спросила она. – Мне ужасно жалко.
– Мне бы хотелось, чтобы нам вообще не нужно было уезжать, мама. Это самое красивое место на свете! Правда?
– Правда, детка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Мрачный, подавленный Андреас продолжал молча почесывать Кота за ушами.
– Ничего не выйдет, Дэн. Теперь уже ничего не выйдет.
Даниэль в бессильной досаде уставился на друга.
– Что с тобой, Андреас? Что это, новый способ самоуничтожения? Ты с ума сошел!
– Вот тут ты попал в самую точку, – вздохнул Андреас.
– Нет, ты не сошел с ума, ты просто притворяешься. – Даниэль сжал его плечо. – Сделай одолжение нам всем и возвращайся домой.
– Нет смысла, – упрямо покачал головой Андреас. – Все кончено, Дэн.
На пятый день он позвонил домой.
– Прости, – проговорил он глухо.
– Это ты? – воскликнула она. – Я с ума схожу от беспокойства.
– Я был у Дэна.
– Я так и подумала, но все равно волновалась. Андреас?
– Да.
– Возвращайся домой.
– Я не могу. – Он выждал секунду. – Я хочу, чтобы ты оформила развод, Али.
– Что?! Нет, Андреас, нет!
– Поверь мне, так будет лучше.
Александра стиснула свободную руку в кулак.
– Я тебе не верю. – Ей хотелось наорать на него, но Бобби спала за стеной, и это ее удержало. Она почувствовала себя как боксер, оглушенный и отброшенный на канаты. – Ты не можешь говорить всерьез. Подумай как следует.
– Я только об этом и думаю. – Его голос звучал все так же глухо и безучастно.
– Возвращайся домой. Давай по крайней мере вместе все обсудим. – Отчаяние прорвалось в ее голосе. – Двенадцать лет! У нас есть ребенок! Мы любим друг друга!
– Я знаю, – сказал он.
В первый раз с начала разговора она почувствовала трещинку в его броне.
– Ну тогда я тебя очень, очень, очень прошу – возвращайся домой!
Но трещина вновь сомкнулась.
– Я хочу, чтобы ты подала на развод, Али.
– Нет, – ответила она, – ни за что. Я отказываюсь своими руками разводить костер подо всем, что мне дорого в этой жизни.
– Тогда я сделаю это сам.
Все произошло очень быстро. Впоследствии им обоим пришло в голову, что все случилось как бы само собой, без их участия. Они были главными героями представления, однако основную партию спел хор. С той самой минуты, как за дело взялись адвокаты, брак был обречен. Александра отправилась на первую встречу со своим адвокатом в робкой надежде уцепиться за ниточку и как-то распутать завязавшуюся неразбериху, но ниточка порвалась у нее в руках, а потом и весь клубок вспыхнул, подожженный солидной золотой адвокатской зажигалкой от Дюпона, загорелся и превратился в кучку пепла.
– Полагаю, мы понимаем друг друга, – сказал он. – Мы потребуем все.
– Нет, – растерялась она. – Я не хочу все…
– Ну, конечно, вы не хотите, – перебил ее адвокат, – но вы тем не менее обязаны подумать о будущем и о вашем ребенке… – он сверился с бумагами на столе, – о Роберте.
– Мой муж желает только добра нашей дочери.
Он снисходительно улыбнулся:
– Я в этом не сомневаюсь, миссис Алессандро. Но ведь у него превосходный адвокат, не так ли?
– Я не знаю.
– А я знаю. Это мое дело – все знать.
– А я знаю своего мужа.
– Который нанял первоклассного адвоката, чтобы защищать свои интересы.
Александра ощутила к нему острую неприязнь.
– Он нанял хорошего адвоката, потому что он не хочет затягивать… – ей все еще с трудом давалось это слово, – с разводом.
Адвокат невесело рассмеялся.
– Советник мистера Алессандро будет защищать от нас своего клиента всеми возможными способами, поверьте мне. Мне понятно ваше нежелание взглянуть в лицо неприятным фактам, но от этого их суть не изменится. – Он постучал холеным, тщательно отполированным ногтем по папке из крокодиловой кожи, в которой лежали документы. – А теперь, я полагаю, нам следует перейти к делу, миссис Алессандро.
Александра дважды меняла адвокатов, пока не нашла такого, который понял ее нравственные колебания. Андреас тоже даром времени не терял, хотя и прилагал усилия в несколько ином направлении: он искал лучшего в городе специалиста по опеке над детьми. Ему больно было терять Али, но мысль о расставании с Бобби была для него хуже ада. Тот самый демон разрушения, что толкнул его на расторжение брака, внушил Андреасу еще одну безумную мысль: он вдруг уверовал, что Александра, особенно если ее надоумит адвокат, попытается использовать его бесплодие, чтобы отнять у него Бобби.
– Этого спора следует всеми силами избегать, мистер Алессандро, – пытался внушить ему его адвокат. – Предупреждаю, у вас нет ни единого шанса выиграть. Гораздо разумнее настаивать на возможно более широком праве посещения.
– Нет! – взорвался Андреас. – Я вам уже говорил: не позволю сделать из себя «воскресного папочку»! Бобби не будет болтаться между нами как чертик на ниточке! Я не стану покупать любовь дочери экскурсиями в зоопарк! Я ее не отдам!
Его адвокат сокрушенно покачал головой.
– Боюсь, вам придется это сделать.
Андреас грохнул кулаком по столу.
– Мне говорили, что вы лучший специалист по опеке во всем этом проклятом городе! Это так или нет?
Адвокат пожал плечами.
– Бывает и так, когда повезет. – Он устало вздохнул. – Почему бы вам не попытать счастья с кем-то другим, мистер Алессандро? Я не против. У меня за спиной действительно внушительный список выигранных дел. Я вовсе не жажду его испортить.
17 мая 1971 года судья присудила Александре единоличную опеку над дочерью. Андреаса она проинформировала о том, что его превосходные отцовские качества никем не ставятся под сомнение, и ознакомила с расписанием свиданий, включающим посещения каждое второе воскресенье, два выходных раз в месяц и ежегодные двухнедельные каникулы либо единовременно, либо поделенные на два недельных периода по соглашению.
Андреас швырнул бумаги в лицо судье, был дважды предупрежден, а затем оштрафован за неуважение к суду. Три часа спустя он пришел в квартиру у Центрального парка, забрал свои вещи и в присутствии Бобби поблагодарил Александру за то, что она разрушила его жизнь.
Девочка безутешно проплакала до самого вечера. Это был самый длинный день в ее юной жизни.
– Когда мы его увидим? – спросила она за завтраком на следующее утро, гоняя по тарелке ломтик хлеба, поджаренного по-французски с молоком и яйцом. Глазки у нее были красные, заплаканные, а под ними залегли глубокие темные круги.
Александра чувствовала себя такой же обездоленной, как и ее дочь.
– Скоро, – обещала она, все еще уверенная, что говорит правду.
Воскресенье пришло и миновало. Последние выходные мая настали и прошли – такие же пустые, как и предыдущие. Растерянная, сбитая с толку Александра придумывала отговорки для Бобби, а на душе у нее самой становилось все мрачнее.
Она позвонила Даниэлю.
– Его здесь нет, Али. Он в Европе.
– Поехал к отцу?
– Вряд ли. Роберто никогда бы этого не понял.
– А ты понимаешь, Дэн?
– Конечно, нет.
– Это разрывает сердце Бобби.
– Его сердце уже разорвалось.
Прошел 1971 год. Андреас оставался недосягаемым, Александра и Бобби были вынуждены сами справляться со своим одиночеством. Раньше, бывало, Александра с трудом выкраивала время для творчества, теперь, когда Бобби почти все время, за исключением каникул, проводила в школе, у нее не осталось иных занятий, кроме работы в мастерской. Друзья относились к ней с большим участием, особенно Тео Салко и Руди, каждую неделю справлявшиеся, все ли у нее в порядке. Знакомые, движимые наилучшими побуждениями, приглашали ее на вечеринки и званые обеды, во время которых Александру неизменно усаживали рядом с каким-нибудь многообещающим холостяком. Для нее эти светские мероприятия превращались в сплошное мучение.
Ей не нужен был другой мужчина, она все еще любила своего мужа, но сама мысль о любви не вызывала у нее никаких иных ассоциаций, кроме боли. Александра понимала, что это пройдет, что холодные одинокие ночи, проведенные в большой супружеской постели, со временем перестанут мучить ее бессонницей, что спазмы в горле, нападавшие на нее приступами всякий раз, как она смотрела на портрет Андреаса, висевший в холле, или слышала его имя, постепенно сойдут на нет.
Ей все острее стало не хватать женской компании, близкой подруги. В прошлом ее жизнь была переполнена: у нее был муж, ребенок и столько заказов, что на все остальное времени просто не оставалось. В столь плотное расписание невозможно было втиснуть дружескую женскую болтовню за чашкой кофе или совместный поход по магазинам. До сих пор, вдруг осознала Александра, ей хватало ее собственного общества, она была слишком поглощена собой.
Теперь, как и прежде, в критические моменты жизни, Александра с головой бросилась в работу. Новая персональная выставка была запланирована на лето 1972 года, и она искала новые темы и мотивы для экспозиции. В прежней мастерской ее преследовали болезненные воспоминания, поэтому она сняла другую на Западной стороне – где стала работать над триптихом, а когда он был закончен, над серией гигантских абстрактных полотен, основанных на мотивах нью-йоркской жизни.
Александра работала слишком быстро и слишком много, часто жертвуя сном и здоровьем, но она справлялась и с работой и с собой. Муж осуждал ее за независимость, решительность и силу. Значит, так тому и быть, сказала себе она.
Андреас тоже стал трудоголиком. Ресторанов ему уже было мало, для заполнения пустоты он открыл сеть небольших кафе, где царила неформальная атмосфера и подавались стандартные обеды с омарами и бифштексами. Он гарантировал свежесть, высокое качество приготовления и быстрое обслуживание. Он купил себе вертолет, научился управлять им и стал порхать от одного кафе «Алессандро» к другому, лично следя за тем, чтобы клиенты сполна получали все то, что было им обещано. К осени 1972 года эти инспекционные рейсы, получившие название «Полет Алессандро», стали еженедельным субботним аттракционом: как бог из машины, Андреас появлялся из своего вертолета в свете прожекторов поочередно в Грейт-Неке, Ист-Хэмптоне, Монтоке и Уэстпорте, чтобы приветствовать своих гостей, проверить качество провизии и лететь дальше. По рабочим дням он летал из Нью-Йорка в Вашингтон, оттуда в Цюрих и в Париж, раз в месяц навещал Роберто, но категорически отказывался отвечать на вопросы об Али или Бобби.
Он привык к одиночеству и забыл, что счастье существует.
Рудесхайм говорил, что он пристрастился к своему горю как к наркотику и стал походить на ребенка, находящегося в состоянии перманентного истерического припадка. Даниэль проявлял больше сочувствия и пытался уговорить друга обратиться к психоаналитику.
Андреас автоматически поднимался с постели каждое утро, жил, дышал, работал, не пропускал ни одной юбки.
Он существовал.
47
Весной 1973 года, отчаянно стараясь излечить Бобби от тоски, Александра взяла ее в Европу. Успех превзошел все ее ожидания. Это была любовь с первого взгляда. Едва успев сойти с трапа лайнера «Пан-Америкэн» в лондонском аэропорту Хитроу и услышав добродушный говор грузчиков-кокни, а затем величавые, почти шекспировские интонации служащих паспортного контроля, семилетняя девочка запрокинула голову и засмеялась от удовольствия. И – о чудо! – чопорные английские чиновники, годами закованные в броню своей важности, засмеялись вместе с ней. Их очаровала эта малышка, слишком высокая для своих семи лет, говорящая с американским акцентом, наделенная безупречной персиковой кожей и нежным румянцем, напоминающим об английской розе, черными, отливающими атласом, как у мексиканок, волосами и необыкновенными глазами, непохожими ни на что на свете, кроме разве что… Тут их взоры обратились к ее матери, и они увидели те же глаза, прохладно-серые, но вспыхнувшие малахитовым блеском, когда она улыбнулась им в ответ. Они узнали эти глаза, неоднократно появлявшиеся на обложках дюжин иллюстрированных журналов на протяжении последних десяти лет.
Паспорта были беспромедлительно проштампованы, охранники отсалютовали Бобби, взяв под козырек, после чего мать и дочь отбыли в роскошный отель «Конно». Целую неделю они наслаждались прогулками и верховой ездой в Гайд-парке, где Бобби мгновенно освоила английское дамское седло и с веселым визгом смело неслась вперед, а ее черные волосы летели за ней по ветру из-под защитного шлема, надетого по настоянию матери.
Роман с Европой продолжился в Париже, где Бобби в хвост и в гриву эксплуатировала свой примитивный школьный запас французских слов, раскатывая «р», как Фернандель, и охотно пуская в ход к месту или не к месту не вполне приемлемые выражения. При этом она обворожительно улыбалась строгим продавщицам на улице Фобур Сент-Оноре и официантам в «Серебряной башне», «Лассерре» и «Ритце» на Вандомской площади.
Но не в столице, а в Нормандии увлечение Европой переросло в нечто большее. Они сделали своей базой Довиль, поселившись в огромном номере «люкс» изящного белого отеля «Руаяль», пока еще свободного от богатых картежников и игроков в поло, обычно осаждающих роскошные отели и богатые окрестные особняки в разгар сезона.
Каждое утро Александра и Бобби по очереди купались в большой мраморной ванне, завтракали на террасе, а потом забирались во взятый напрокат «Рено» и отправлялись в путешествие по Нормандии. Александра неторопливо вела машину в глубь страны от Трувиля, мимо Понлевека к Лизье, а потом назад в сторону побережья, к Онфлеру.
– Здесь здорово, мамочка, – говорила Бобби, выставив руку в окошко и чувствуя, как свежий ветерок ласкает кожу.
Александра сбрасывала скорость до десяти миль в час, твердо зная, что не услышит нетерпеливых гудков сзади, что никто не помешает им не спеша наслаждаться красотами края – одного из самых изобильных, спокойных и безопасных в мире.
Ею овладел душевный покой – чудесная уверенность в том, что впервые за долгие годы она что-то делает правильно и для себя и для Бобби.
– Тебе не жалко отсюда уезжать? – спросила она. – Мне ужасно жалко.
– Мне бы хотелось, чтобы нам вообще не нужно было уезжать, мама. Это самое красивое место на свете! Правда?
– Правда, детка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57