Вместе с ним пострадала и стена, затянутая шелковыми обоями. Пьяница с досадой взглянул на бутылку, поднес горлышко к губам и пошатываясь удалился.
– Вот пьяная скотина!
Даниэль оглянулся на голос. В дверях кухни, подбоченившись и возмущенно сверкая глазами, стояла официантка.
– Только из-за того, что вы работаете по найму, он считает, что может окатить вас шампанским и спокойно уйти, даже не извинившись!
Губы Даниэля невольно дрогнули в улыбке.
– Не знаю, чему вы улыбаетесь! – продолжала девушка. – Вид у вас нелепый, костюм погублен! Идемте.
– Куда?
– У нас в задней комнате что-то вроде раздевалки. – Она ободряюще потянула его за руку. – Пошли, не надо стесняться.
В узкой, плохо освещенной комнате, больше похожей на кладовую, она велела ему снять костюм.
– Не беспокойтесь, – усмехнулась она, – я не буду подглядывать. И вообще у меня трое братьев. – Она осмотрела промокшую ткань. – Классная штука, выглядит почти как шелк. Но я мало что могу сделать: разве что отжать и повесить сушиться.
– А я тем временем что надену?
Девушка открыла шкафчик.
– Это одежда Джо, помощника месье Жерара.
Она протянула Даниэлю джинсы и ковбойку в красную и синюю клеточку.
– Месье Жерар – это шеф-повар?
– Конечно! – Она посмотрела на него с удивлением. – Вы же повар! И вы не знаете, кто он такой?
– Я с Восточного побережья, – с улыбкой пояснил Даниэль. – Я здесь с визитом.
– Правда?
Они с интересом посмотрели друг на друга. Она была очень молода, не старше двадцати, с волосами цвета меда и удивительно синими глазами. Ноги у нее были длинные, как у жеребенка, и даже в служебном костюме нельзя было не заметить высокую округлую грудь и тонкую талию. Даниэль почувствовал, что глазеет на нее и не может отвернуться.
– Ну? Чего вы ждете? – поторопила она его. – В мокрой одежде и простуду подхватить недолго.
Он снял свою белую рубашку и брюки, радуясь, что, несмотря на годы дегустации вкусной пищи, все еще сохранил приличную физическую форму.
– Неплохо, – одобрила она, глядя, как он безо всякого труда застегивает «молнию» на джинсах. – Джо всего двадцать восемь лет, они сидят на нем как влитые.
Даниэль спросил себя, кем ей приходится этот Джо. Неужели дружком? Почему-то эта мысль ему очень не понравилась.
– Как вас зовут? – вдруг спросила она.
Ему не хотелось ее смущать.
– Даниэль, – ответил он после небольшого раздумья.
– Даниэль, а дальше?
– Зильберштейн.
Она склонила голову набок, и ее мягкие, кудрявые волосы упали на левое плечо.
– Вы еврей? – спросила она, отжимая его мокрые брюки.
Он оторопел.
– Да. А почему вы спрашиваете?
– Просто так. Как увидела эти ваши глубокие темные глаза, так и подумала, что, наверное, вы еврей. Или итальянец.
Он застегнул рубашку.
– А вас как зовут?
– Барбара Забриски. Это польское имя, – добавила она. – А как вы попали на эту вечеринку? Вы знаете этого парня… Стоуна?
– Я пришел с друзьями, – небрежно ответил он.
– Хотите, я найду их и расскажу, что случилось?
Он покачал головой.
– Нет, спасибо, не нужно. Хватит с меня этой вечеринки.
Она взяла его за запястье и взглянула на часы.
– Мне пора на работу.
– Как вы думаете, Джо не будет возражать, если я воспользуюсь его вещами?
– Ну конечно! – с легкостью согласилась она. – Мы все тут застряли до поздней ночи. Ваш смокинг к тому времени уже высохнет.
– Я оставлю его здесь в залог за джинсы и ковбойку, – усмехнулся Даниэль.
Она улыбнулась в ответ, и на обеих щеках у нее появились ямочки.
– Давайте я покажу вам, как отсюда выбраться.
– Через черный ход, надеюсь.
– Конечно, через черный ход! У этих снобов будет заворот кишок, если вы появитесь в зале в таком виде.
Даниэль взял такси до отеля «Беверли-Хиллз», принял душ и переоделся. Потом он спустился на лифте в вестибюль и дал ночному портье пятьдесят долларов, чтобы тот отпер для него цветочный магазин. Там Даниэль отобрал целую охапку ярких, свежих, нежно пахнущих весенних цветов.
В два часа ночи он все еще стоял на улице, ожидая, пока последние гости разойдутся с приема. Он прекрасно знал, что уборка займет еще какое-то время, сразу по окончании вечеринки официанток домой не отпустят. Поэтому он сел на ступеньках заднего крыльца, прижимая к себе букет и одежду Джо, и стал смотреть на небо. Ночь была ясная, на черном небе, усыпанном звездами, мерцал молодой полумесяц. «Может, загадать желание?» – подумал Даниэль и загадал, одновременно скрестив пальцы на счастье.
– Даниэль?
Ее нежный и ласковый голос вывел его из полузабытья. Он все еще сжимал в руках цветы.
– Я, должно быть, задремал.
Барбара подняла со ступенек сверток с одеждой Джо.
– Да, наверное. – Она помолчала. – Я думала, вы не придете. А потом одна из девушек сказала, что какой-то парень ждет снаружи, и я решила, что это вы.
Он поднялся на ноги и протянул ей цветы.
– Это вам.
Она явно падала с ног от усталости, но при виде цветов просияла.
– Какие красивые! Где вы их раздобыли посреди ночи? – Она опустила лицо в цветы и полной грудью вдохнула их аромат.
– Это было не так уж трудно, – ответил Даниэль, любуясь ею. – Барбара?
Она подняла голову.
– Да?
– Я хотел бы пригласить вас на обед, но вы, наверное, слишком устали? Легкий обед, ничего особенного! – прибавил он торопливо.
– Я не знаю, – растерялась она. – Уже очень поздно.
– Вам не следует ложиться спать на пустой желудок.
– Да я перекусила перед приемом.
– Это не считается.
Она вдруг решилась.
– Ладно, сейчас только занесу эти вещи Джо и вернусь. – Она взбежала по ступенькам, но у дверей обернулась. – У вас есть машина? Автобусы так поздно не ходят.
– За углом ждет такси.
– Да это же вам обойдется в целое состояние! – всплеснула руками Барбара. – Давно вы тут ждете?
– Нет, я недавно приехал, – солгал он.
– Я сейчас вернусь, – и она скрылась в доме.
Они нашли ночной ресторан на шоссе неподалеку от Санта-Моники. Даниэль хотел попросить водителя подождать, но Барбара воспротивилась.
– В таких местах всегда есть телефоны ближайших таксопарков.
Она заказала похлебку из моллюсков и горячий бутерброд с индейкой на ржаном хлебе; Даниэль ограничился похлебкой. Он с удовольствием отметил, что ест она с аппетитом. Многие женщины, которых он приглашал пообедать, клевали как птички, ревностно следуя советам своих диетологов о том, что есть надо медленно, а еда не должна доставлять удовольствия. Барбара Забриски была голодна и ела не стесняясь. Когда первый голод был утолен, она перешла к расспросам:
– Вы давно в Лос-Анджелесе?
– Прилетел сегодня днем. Вернее, вчера.
– Ну и как вам тут?
– Еще не решил.
– Вам не нравится? – Ее брови поднялись, как золотистые арки.
Ему не хотелось ее разочаровывать.
– Наверное, я видел слишком мало.
– На пляже были?
– Здесь нет. Но я повидал множество пляжей.
– Это не одно и то же, – она снова впилась зубами в бутерброд с индейкой. – Я вам покажу, если хотите, – предложила она, прожевав и проглотив.
– Я с удовольствием. А вы когда-нибудь бывали на Восточном побережье?
Она покачала головой.
– Никогда. Мне, пожалуй, следует туда наведаться, пока я еще не состарилась. Работу надо искать там.
– А вы все время работаете с этим Жераром?
– Кто? Я? Господи, нет, конечно! Я танцовщица.
Даниэль посмотрел на нее. Ну конечно! Вот откуда такая прямая осанка, стройная шея, длинные и быстрые ноги.
– А вы сейчас работаете по специальности?
– Ставлю восьмилетних девочек на пуанты, но это по два-три часа в день, а по вечерам, если Жерару нужна лишняя пара рук, Джо мне звонит. А в промежутках я довожу до исступления своего агента и изучаю объявления всех театров и клубов.
– Хотите что-нибудь на десерт? – улыбнулся Даниэль.
Она от души расхохоталась.
– Вы небось думаете, что я ем как лошадь! Вы правы: я с удовольствием съем кусочек яблочного пирога. Обожаю! Стоит мне начать, как меня уже за уши не оттащишь.
– Я бы и пытаться не стал.
И опять на щеках у нее появились прелестные ямочки.
– Но вы же наверняка скажете, что ложиться спать на полный желудок вредно.
– Я пока не думал посылать вас ложиться спать.
– Прекрасно. Все равно у меня с утра никаких дел нет, кроме упражнений у станка.
Около пяти они пошли на берег, сбросили обувь и долго бродили по песку босиком. Стояла чудесная, умиротворяющая тишина, слышался только шорох волн и их тихие голоса. Даниэль написал ее имя на влажном песке.
– Барбара Забриски, – прошептал он. – Это будет прекрасно смотреться в неоновом свете, как ты думаешь?
Она ничего не ответила, только сжала его руку.
– А чего бы ты хотела добиться, Барбара?
– Ну, я не знаю… – Она вздохнула. – Я танцую, потому что больше ничего не умею. Когда я была маленькая, стоило кому-нибудь включить музыку – любую музыку, – как меня точно пружиной подбрасывало. Я вскакивала и начинала танцевать. Даже в церкви, во время воскресной службы.
– Ты родилась в Лос-Анджелесе?
– Нет, в городке под названием Нортфилд в Миннесоте.
– Для танцовщицы перспективы небогатые.
– И не говори. Мои родители погибли в автокатастрофе, и меня с братьями воспитывали тетя и дядя. Они добрые люди, простые и честные. Мне бы надо навещать их почаще, да не получается.
– Неудивительно, что ты так любишь Калифорнию, – заметил Даниэль. – О Миннесоте я знаю только одно: у них там чертовски холодно зимой.
– И чертовски жарко летом.
– Твое место в Нью-Йорке, – сказал Даниэль, пристально посмотрев на нее, и тут же тихо спросил: – Ты не потанцуешь для меня, Барбара Забриски?
– Надеюсь, мне еще выпадет такой случай. Когда-нибудь.
– А сейчас?
Даже в полумраке раннего утра он разглядел смущение в ее глазах.
– Здесь?
– А ты знаешь место получше?
Милая, лукавая улыбка изогнула ее губы.
– Это будет как в кино, да, Дэнни?
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, это реальная жизнь.
Но когда она отошла от него на несколько шагов, и первые солнечные лучи коснулись ее волос, и Даниэль увидел грациозные линии ее тела, когда она начала без музыки плавно скользить по мокрому песку, делая на ходу легкие пируэты, словно морская нимфа, плещущаяся в волнах прибоя, он подумал, что все это слишком прекрасно для реальной жизни.
Потом они занимались любовью на перине, лежащей прямо на полу в однокомнатной квартирке Барбары, и Даниэля вновь охватило чувство нереальности. Теплота ее кожи, маленькие, но безупречные, похожие на яблочки груди, – все это казалось неправдоподобно прекрасным. Они немного поспали, крепко прижавшись друг к другу, а когда проснулись, он сказал ей правду о себе. Ему не хотелось ни в чем ее обманывать.
– Почему ты притворился поваром? – спросила она без упрека, просто с любопытством.
– Я был когда-то поваром. Я понял, что могу помочь, и подумал, что это будет даже забавно. Я был не прав?
– Нет, это был добрый поступок.
– Я как-то об этом не думал. Просто хотел вернуться в прошлое.
– Разве жизнь так печальна для Дэна Стоуна, что надо бежать от нее в прошлое?
– Да нет, я бы так не сказал. Скорее его можно назвать везучим сукиным сыном.
– А кто такой Даниэль Зильберштейн?
Он прижался лицом к ее груди. – О нем я как-нибудь в другой раз расскажу.
Она обхватила его лицо ладонями.
– Только если ты сам этого захочешь, Дэнни.
Они не расставались ни на минуту за все время его пребывания в Лос-Анджелесе. Барбара ничего не знала о путеводителях Стоуна, никогда не видела телешоу «Гурманы». Она поверить не могла, что можно так неплохо зарабатывать на жизнь, просто поедая хорошую пищу. Его роскошные апартаменты в отеле привели ее в неистовый восторг, каждый вечер он водил ее в рестораны по своему выбору.
Даниэль с удивлением обнаружил, что ему нравится ее богемная жизнь. Он привык наслаждаться комфортным существованием, которое принес ему успех, но в ее крошечной, бедной, почти пустой квартире было что-то неуловимо трогательное, напоминавшее ему первые годы, проведенные в Нью-Йорке.
Каждую ночь они с наслаждением предавались любви на ее лежащей на полу перине или на королевских размеров кровати в его номере «люкс», и каждое утро он заставал ее обнаженной у зеркала, выделывающей свои экзерсисы.
– Моя мать вела балетный класс, – сказал он ей на второй день, с восхищением следя за ее головокружительными движениями.
Барбара разогнулась и вернулась в постель, прижалась к нему всем своим гибким телом, с легкостью повторяя его позу, и он рассказал ей о своем детстве, о родителях, а она плакала, пока он говорил о расставании с матерью и о годах, проведенных с отцом в лагере для интернированных. Потом она оставила его в постели и ненадолго исчезла, а когда вернулась, в руках у нее был большой бумажный пакет с теплыми бубликами.
– Тут за углом есть еврейский магазинчик деликатесов. Я спросила, что у них самое лучшее, и они сказали: бублики, копченая лососина и сливочный сырок. Все правильно?
– Абсолютно.
После завтрака они стряхнули с постели крошки и снова легли.
– Расскажи, что было дальше, – шепотом попросила Барбара и потерлась щекой о его грудь. – Прошу тебя, Дэнни, я хочу знать.
И он рассказал ей, как сбежал из лагеря, как скитался по Швейцарии, как его спас Андреас, как Мишель дал ему приют и безопасность и как он все потерял из-за Натали.
– Почему она так сильно тебя ненавидела? – простодушно спросила Барбара. Ей такая ненависть была так же чужда и непонятна, как убийство или издевательство над детьми.
– Думаю, главным образом потому, что я еврей, – задумчиво ответил Даниэль. – И еще потому, что я ее раскусил и выставил дурой. Ну а потом, позже, и из-за денег, конечно, тоже. – Он покачал головой. – Это трудно понять. Ее ненависть кажется чистейшим помешательством. Вот потому-то она так и пугает.
Барбара поцеловала его в губы.
– Никогда ничего не бойся, Дэнни.
Он вдруг сел в постели и пристально посмотрел на нее.
– Ты бы согласилась переехать и жить со мной в Нью-Йорке, Барбара?
Темное облачко мгновенно затуманило ее лицо, и он испугался, что она откажет.
– Там все будет не так, как здесь, Дэнни, – тихо сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57