https://wodolei.ru/catalog/vanny/small/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Что случилось?
– Возвращайся домой. – Голос отца звучал глухо. – Анна очень больна. Она умирает. Возвращайся домой, Анди.
В доме пахло тяжелой болезнью, несмотря на цветы, расставленные в каждой комнате сиделкой Анны. Деревянные ставни на всех окнах были распахнуты, словно люди надеялись, что ангелы смерти не осмелятся ворваться в столь светлое помещение.
Отец и сын сидели в гостиной. Роберто старательно избегал взгляда Андреаса.
– Давно ты об этом знал, папа?
– Полгода.
– Господи, папа! Почему ты мне ничего не сказал?
– Она так хотела.
Андреас взглянул на отца.
– Она тебя просила послать за мной?
Роберто не ответил.
– Понятно. – Андреас опустился в кресло, в его голосе звучала горечь. – Давай я угадаю, папа. Она сказала, чтобы я не приезжал, если только я не готов бросить гонки и вернуться навсегда. Я прав?
Ответом ему было молчание.
Ее кончина, наступившая через две недели, не была мирной. Стоило Анне увидеть сына, как она поняла, что он не вернулся домой, а приехал попрощаться навсегда. По отношению к мужу она смягчилась, но с Андреасом была беспощадна.
– Почему, папа? Зачем она это делает? – спросил Андреас отца как-то раз поздно вечером, после длительного дежурства у постели умирающей.
Лицо Роберто осунулось от горя, он ссутулился и постарел в одночасье. Он был не в силах представить себе жизнь без Анны.
– Она наказывает сама себя, Андреас, – тихо объяснил он. – Неужели ты не понимаешь?
– Но почему? Неужели она так сильно меня ненавидит? То молчит, то принимается повторять без конца: «Ты подумал, Андреас?» Все надеется, что я откажусь от гонок ради нее.
– Она женщина, Анди, она мать, ты должен постараться понять ее.
– А почему она не хочет попытаться понять меня? Неужели она не видит, что гонки у меня в крови, что я унаследовал от тебя мечту, в точности как она унаследовала ферму от своих родителей?
– Я думаю, она все понимает, но не может с этим смириться.
– Не хочет смириться.
– Не все ли равно? – вздохнул Роберто.
Анна так ослабела, что почти потеряла способность двигаться. Однажды поздней ночью, когда все в доме уже спали, она с трудом дотянулась до руки Роберто и слабо сжала ее. Губы у нее дрожали.
– Я никогда не умела… не знала, как выразить мою любовь к тебе, Роберто. Я пыталась… я хотела… но мне было так трудно…
– Я знаю, дорогая. Не мучай себя.
– Время шло так быстро… – Воздух хрипел у нее в горле, но она крепче сжала его руку. – А я с ума сходила из-за Андреаса… Роберто, прости меня…
– Мне нечего прощать, Анна. – Он наклонился, поцеловал ее влажный лоб, погладил редкие седые волосы. – Я хочу попросить тебя насчет Анди, Liebchen. Он чувствует, что ты его отвергаешь, он совсем подавлен. Ты могла бы облегчить его боль. Всего несколько слов…
У него за спиной в комнату вошла сиделка, шурша накрахмаленным передником.
– Внизу дожидается священник, герр Алессандро.
Роберто поднялся и посмотрел на жену. Она закрыла глаза, лицо ее было спокойно, словно это не она только что плакала, умоляя его простить ее, словно и не слыхала его просьбы.
Анна умерла три часа спустя. Роберто держал ее за руку, с другой стороны кровати стоял священник. Андреас так и остался в дверях вместе с сиделкой.

Онфлер, Франция. 1983 год
19
«Ровно через год, Бобби, то есть как раз в годовщину смерти его матери, я повстречалась с Андреасом».
Двадцать пять лет. Неужели это было двадцать пять лет тому назад?
Александра посмотрела на свои руки, отыскивая признаки старости, провела пальцем по усеянному камнями кольцу, символизирующему вечную любовь, которое Андреас подарил ей после рождения Роберты. Она сама не знала, зачем все еще носит его. Все ее чувства выгорели дотла, остались одни лишь воспоминания, подобные безобразным шрамам. Ей не требовалось кольцо, чтобы воскресить в себе ощущения того дня, возвращавшиеся с ослепительной ясностью даже помимо ее воли. Но и снять кольцо она тоже не могла.
Все, что она написала в письме до этой минуты, было всего лишь предысторией, легкой грунтовкой, покрывавшей холст, на котором основные фигуры лишь едва намечены контуром, основными цветами без перспективы и объема, без деталировки и полутонов: их еще предстояло добавить. В сотый раз она спросила себя, есть ли у нее право продолжать. Оправданны ли ее усилия?
Александра снова взялась за перо. Больше никаких колебаний, она была полна решимости. Она положила перед собой чистый лист бумаги.
«Я вернулась в Англию после короткой остановки в Реймсе, где делала наброски в надежде собрать материал для триптиха, который намеревалась сделать центральной картиной моей следующей выставки. Мое увлечение автогонками было тогда в зародыше, оно началось после гонки в Монако…»

ЧАСТЬ III
20
– Кто дал вам разрешение меня рисовать?
Она нахмурилась, но продолжала делать набросок: ее правая рука так и летала над бумагой.
– Может, вы меня не расслышали? – Его тень закрыла рисунок.
Угольный грифель у нее в руке сломался надвое, она опустила альбом для эскизов на колени.
– Вы заслоняете мне свет!
Он стоял подбоченившись, сверля ее возмущенным взглядом. Руки у него были перепачканы машинным маслом, обнаженная потная грудь поблескивала на солнце.
И тут он разглядел сделанный ею набросок.
Она рисовала его машину.
Александра приехала в Сильверстоун, чтобы понаблюдать за Алессандро с близкого расстояния. Ей случалось встречать красивых мужчин и раньше, в школе искусств они бродили толпами, но обладателя более привлекательной внешности ей в жизни видеть не приходилось. Эти глаза, казавшиеся на фотографиях просто темными пятнами, в действительности оказались горящими угольями, светлые, почти белые волосы, которые она презрительно считала крашеными, как выяснилось, были натуральными и сияли на солнце чистейшим серебром, кроме того, он был необыкновенно грациозен в движениях, у него была легкая, как будто звериная походка, его жесты отличались текучей плавностью.
Он, безусловно, был хорош собой. И при этом наделен чудовищным самомнением.
– Ваш автомобиль хорошо сочетается с вами, – правдиво заметила она, и не думая ему льстить.
Он перевел взгляд с рисунка на нее.
– Вы собираетесь вышвырнуть меня отсюда? – спросила Александра.
– С какой стати мне это делать? Как вас зовут? А то вы меня знаете, а я вас нет. Неудобно как-то.
Александра соскользнула с изгороди, на которой примостилась как воробушек, и протянула ему руку.
– Я Александра Крэйг.
Даже в сандалиях без каблуков она была почти с него ростом. Несколько секунд они смотрели друг другу глаза в глаза, потом он вдруг отрывисто бросил:
– Подождите здесь.
Алессандро вернулся к красной «Мазератти», над которой трудился вместе с Сальвадори и еще тремя механиками.
– Справитесь сегодня без меня?
Сальвадори удивленно поднял голову.
– Я думал, тебя беспокоит трансмиссия.
– Я хочу поговорить с этой леди.
Итальянец усмехнулся. Такой мотив был ему понятен.
– Иди, – великодушно согласился он. – А что это за красотка?
Андреас подобрал с земли свою рубашку.
– Понятия не имею. Но она рисует машины.
– Ладно, – сказал Сальвадори и вновь нырнул под машину.
Перебросив рубашку через плечо, Андреас вернулся к девушке.
– Поужинаете со мной сегодня, мисс Крэйг?
– Нет. Я вас не знаю.
Она наклонилась, подобрала куски сломанного угольного грифеля и подняла с земли большую плетеную сумку со своими принадлежностями, которую таскала с собой повсюду.
– Так ведь и я вас не знаю, но тем не менее хочу с вами поужинать.
Он вытащил альбом из сумки и начал его листать.
– Не стесняйтесь, – саркастически заметила она. – Смотрите на здоровье.
Он взглянул на нее с любопытством.
– Вы американка?
– Да.
– Я плохо разбираюсь в акцентах, – улыбнулся Андреас. – Ирландский и американский выговор кажутся мне почти одинаковыми.
Она отняла у него альбом и спрятала в сумку.
Андреас продолжал смотреть на нее не отрываясь. Сальвадори не зря назвал ее красоткой, но этого было мало. Андреас так и поедал ее взглядом, любуясь тонкими чертами. Все линии ее тела были удлиненными и вытянутыми, но в то же время плавно закругленными. Черные, как эбеновое дерево, волосы свободно падали ей на плечи, нос казался чуть длинноватым, но он ее не портил и лишь подчеркивал живой блеск глаз и четко очерченные скулы. Плотно сжатые губы хранили капризное выражение.
– Не пойму, глаза у тебя серые или зеленые? – вдруг спросил Андреас, пристально вглядываясь в них.
– И те и другие, – ответила она. – По очереди.
– И что заставляет их менять цвет?
– Мое настроение.
Он рассмеялся.
– Вот это хорошо! Значит, ты не можешь скрывать свои чувства.
В двадцати метрах от них механики завели мотор «Мазератти», и он взревел как пробудившийся зверь.
– Пошли отсюда. – Андреас взял ее под руку.
Александра бросила взгляд на часы.
– Мне все равно пора уходить.
– У тебя свидание?
– Нет. – Она вскинула подбородок.
– Тогда поужинай со мной.
– Я же сказала: мне пора уходить.
Андреас подошел ближе. При обычных обстоятельствах он бы уже начал проявлять нетерпение: в мире было слишком много женщин, готовых ухватиться за его приглашение.
– Ну тогда выпьем по коктейлю.
– Я не люблю пить, не закусывая.
Андреас улыбнулся.
– Стало быть, поужинаем? – Он выдержал краткую паузу. – Вот и хорошо. В восемь. Мне зайти за тобой, или ты предпочитаешь встретиться у меня в отеле? Я остановился в «Дорчестере».
– Пусть будет восемь тридцать; встретимся там. – Она оглянулась на гоночный автомобиль и насмешливо улыбнулась. – Ну беги, возвращайся к своим друзьям, Алессандро.
Три часа спустя Александра вошла в мраморный вестибюль отеля «Дорчестер» в платье без бретелек из серого шелкового шифона, перехваченном в талии узким шелковым поясом. На ней были изящные туфли, в руках – крошечная вечерняя сумочка. Волосы, уложенные узлом на затылке, подчеркивали красоту шеи и плеч.
– Ты опоздала.
Александра улыбнулась.
– Я знаю. – Она окинула его взглядом. – Выглядишь великолепно.
Настал его черед улыбаться.
– Спасибо. Хочешь выпить коктейль здесь, или пойдем сразу в ресторан?
– Я же сказала: не люблю выпивку без закуски.
– Знаешь такое место: «Французский экю»? Мне говорили, что там отлично кормят.
Они взяли такси до ресторана. Улицы были почти пусты: театралы уже заняли свои места в зрительных залах, многие лондонцы в этот теплый летний вечер предпочли остаться дома, на своих террасах или в маленьких садиках, поэтому до ресторана на Джермин-стрит они добрались за пять минут.
Они сразу сели за стол и сделали заказ. Пока они ели ледяную кавайонскую дыню, которую полагалось вычерпывать прямо из кожуры, Андреас узнал, что Александра – сирота англо-американского происхождения. Пока они макали кусочки филе-миньон в беарнский соус, Александра сообщила, что друзья зовут ее Али и что она сделала себе имя в артистических кругах Лондона, рисуя мрачновато-романтические портреты членов театрального сообщества. К тому времени, как они начали пить «Шато-марго» из огромных кубков, у Андреаса уже перехватывало горло всякий раз, когда он заглядывал ей в глаза, пальцы у него зудели, так сильно ему хотелось к ней прикоснуться. И за все это время ему ни разу даже в голову не пришло побеспокоиться о трансмиссии своей «Мазератти»!
– Я думала, гонщики должны соблюдать строгий режим, – заметила Александра, глядя, как Андреас поглощает землянику с кремом шантильи.
Андреас положил ложку.
– Давай не будем вспоминать о гонках. – Он поднял свой бокал с вином. – Сегодня особый вечер!
Она засмеялась, потом откинулась на спинку стула и взглянула на него.
– Ты мне позволишь написать твой портрет?
– Зачем тебе это нужно? – удивился он.
– Ты очень красив, – ответила она, ни секунды не задумываясь. – Извини, если я тебя смутила. – Александра выпрямилась на стуле и серьезно посмотрела на него. – Но ты не можешь не знать, насколько ты привлекателен. Как, по-твоему, по какой еще причине твои фотографии украшают обложку «Ньюсуик» и даже такого журнала, как «Макколлз» , хотя ты даже не записан на чемпионат?
Она пожалела о своих словах в ту самую минуту, как они сорвались с языка.
– Я думал, что пригласил на ужин женщину, а не репортера с Флит-стрит с кистью в руке вместо фотокамеры.
– Извини, – смутилась Александра, – это было бестактно. Я здесь ради тебя, а не ради картины… во всяком случае, не только ради нее. Но если я вижу что-то или кого-то, достойного кисти и холста, для меня это становится настоящей головной болью. – Она пожала плечами. – Я бы солгала, сказав, что мне не нравится, когда мои картины хорошо продаются. Если бы я не добилась определенного успеха за последние годы, корпеть бы мне сейчас в какой-нибудь конторе, проклиная свою незадавшуюся жизнь. И уж конечно, не сидела бы я сейчас в этом чудесном месте и не просила бы тебя мне позировать.
Андреас прищурился.
– Если я соглашусь, сделаешь мне одно одолжение?
– Смотря какое.
– Позволь мне посвятить тебе мою следующую гонку.
Александра радостно рассмеялась:
– Я думала, ты гонщик, а не тореадор!
Он перегнулся через стол, взял ее правую руку и поднес к губам.
– Это практически одно и то же, – сказал Андреас. – Да или нет?
Дрожь возбуждения пробежала у нее по спине.
– Почему бы и нет? Я согласна.
Он перевернул ее руку ладонью кверху и снова поцеловал, на этот раз долгим поцелуем, медленно проводя губами вверх-вниз. На мгновение Александра закрыла глаза. Потом ее ресницы дрогнули и поднялись, глаза блеснули.
– Вот! – воскликнул Андреас так неожиданно, что она вздрогнула. – Они изменились! – Он наклонился еще ближе, изучая ее так пристально, что Александра покраснела. – Они похожи на полированный малахит!
– Надо же, какие романтические пошли нынче гонщики! Ты прямо поэт! А когда гонка? – спросила она, чтобы сменить тему.
– В воскресенье. Ты придешь?
– Как же я могу пропустить гонку, посвященную мне?
– Ни в коем случае не можешь, – подтвердил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57


А-П

П-Я