Я всегда любила Нормандию.
Бобби подняла на нее умоляющий взгляд.
– А мы не можем остаться здесь? Нам обязательно ехать в Швейцарию?
– Да, милая, мы непременно должны ехать, иначе твой дедушка ужасно огорчится. Ты же знаешь, он очень хочет тебя повидать.
Бобби состроила гримаску.
– Я его почти не помню.
– Роберто Алессандро один из самых добрых, самых прекрасных людей, каких я когда-либо знала, – сказала Александра, решительно пресекая все дальнейшие споры. – Вот увидишь, ты обязательно полюбишь его, Бобби.
– А можно нам потом вернуться сюда?
Александра не отрывала глаз от дороги. Детское упорство позабавило ее.
– А вот это уже совершенно другой вопрос. Тебе еще надо закончить школу. Но когда-нибудь мы сможем снова приехать сюда, – смягчилась Александра.
– Скоро? – нетерпеливо спросила Бобби.
– Там видно будет. – Она повернула голову и прямо посмотрела на Бобби. – Если бы у тебя был выбор… где бы ты хотела жить?
– Неужели мы могли бы здесь жить, мамочка? По-настоящему? Не только на время?
– Да, мы могли бы здесь поселиться. – Александра взглянула в зеркальце заднего вида. – В Довиле?
– В Онфлере, – решительно ответила девочка.
– Почему?
Бобби сосредоточенно наморщила носик.
– Там красиво.
– А ты не думаешь, что тебе будет скучно? Жизнь в маленьком городе может показаться очень однообразной. Каждый день одно и то же.
– Дома все точно так же, мамочка. Школа, домашнее задание, потом надо ждать, пока ты не кончишь работу в мастерской…
– Но у тебя есть друзья. Ты будешь по ним скучать, если уедешь из Нью-Йорка?
Девочка задумалась.
– Мы могли бы переписываться. А в Онфлере тоже есть дети. Я могу с ними подружиться. Александра повернула направо и остановила машину у старинной нормандской фермы, где можно было купить кальвадос.
Взяв стаканы с золотистой жидкостью, они вышли на залитый солнцем двор. Бобби отхлебнула глоток и сделала вид, что ей нравится. Александра огляделась. Кругом, насколько хватало глаз, до самого горизонта тянулись цветущие яблоневые сады. Через несколько недель нежные лепесточки облетят, засыплют землю словно снег, а на их месте начнут наливаться соком яблоки. Она поглядела на Бобби, мирно играющую с собакой. В душе у Александры появилось ощущение гармонии: что-то дрогнуло подобно чуткой струне хорошо настроенной старинной скрипки, издающей чистый, верный звук.
– У меня появилось такое чувство, что все правильно, – объясняла она Роберто несколько дней спустя. Они сидели в столовой его цюрихской квартиры. Обед только что закончился, горничная принесла им кофе с коньяком. Бобби уже спала у себя в комнате. – Я знаю, вам это может показаться безумием, – продолжала Александра, – но я прямо там в тот же миг решила, что нам надо переехать.
В шестьдесят один год Роберто сохранил роскошную густую шевелюру, но в ней не осталось ни единого черного волоска. Александра снова, уже не в первый раз, удивилась, почему он так и не женился снова. Анна умерла уже более пятнадцати лет назад, наверняка множество женщин оспаривало его руку. «Какой же сильной женщиной она была, – подумала Александра, – если сохранила такую власть над ним даже под крышкой гроба».
Роберто нахмурился.
– Это ведь не просто переезд в другой дом, Александра, cara. Это другой континент, это несколько тысяч миль.
– Я уже проделывала это раньше, папа, – напомнила она ему. – Дважды, нет, даже трижды, если считать тот раз, когда мама разошлась с отцом и увезла меня в Англию еще до войны.
– Значит, ты должна сознавать все последствия. – Он погладил ее по руке. – Конечно, для меня будет настоящий подарок – иметь вас обеих практически под боком.
– Даже если мы не переедем в Европу, все равно нам вскоре придется уехать из нашей квартиры. В Нью-Йорке Бобби часто бывает грустно, особенно дома. Воспоминания мешают ей чувствовать себя счастливой. – Она взглянула на Роберто, и в ее глазах вдруг заблестели слезы. – Я так хочу, чтобы она была счастлива, папа.
– Это естественно. – Лицо Роберто нахмурилось и потемнело. – Доживи я хоть до ста лет, мне все равно ни за что не понять, как мог мой сын…
– Папа, прошу вас, не надо, – мягко остановила его Александра. – Есть причины. Вы просто не знаете.
Он покачал головой.
– Нет никаких причин. Для развода – может быть, но Роберта – его ребенок, его чудная, прекрасная дочка, его плоть и кровь!
Александра немного помолчала. Она никогда и никому не рассказывала правды; она поклялась сама себе, что никогда не поступит так с Андреасом. Но сейчас перед ней был его отец – он ни за что на свете не стал бы вредить собственному сыну, он продолжал любить сына как никто другой.
– Нет, – сказала она тихо.
Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошел смысл ее слов.
– Что?..
– Она не его плоть и кровь, папа. – Александра перевела дух. – Она его дочь, это бесспорно, но не он дал ей жизнь.
– О боже. – Слова сорвались с его губ тихо, почти безо всякого выражения, но в них прозвучала непереносимая боль. Он смотрел на Александру таким взглядом, что ей стало страшно. – Расскажи мне.
Это был приказ.
Потом они оба плакали, пытаясь утешить друг друга в своем горе.
– Если бы Андреас узнал, что я вам сказала, я думаю, он бы меня убил.
Роберто вытащил из кармана большой белый носовой платок.
– Девочка ничего не знает?
– Конечно, нет!
Он покачал своей большой головой с пышной шапкой волос.
– Как же тяжело ему было! – Роберто взглянул на Александру. – И тебе тоже, mia cara.
– Я не так сильно страдала, как Андреас. Он до сих пор страдает.
– Пока он не научится разделять свою боль с другими, боюсь, у него не будет другого выбора. – Роберто встал. – Идем, – сказал он своим глубоким басом. – Давай пойдем к ней.
Спящая Бобби, как и большинство детей, напоминала ангелочка. Ее нежно-розовые губки, еще не знающие помады и мужских поцелуев, были чуть полуоткрыты, невероятно длинные черные ресницы трепетали во сне, кожа была окрашена легким румянцем.
Роберто наклонился и запечатлел нежный поцелуй у нее на лбу, потом тихонько увел Александру прочь из комнаты.
– Если бы Анна пришла ко мне с таким предложением, – сказал он, когда они вернулись в столовую, – не знаю, что бы я сделал.
– Я думаю, рано или поздно вы бы согласились. Вы так сильно ее любили… вы бы все для нее сделали.
– Может быть. – Он покачал головой. – Но мне было бы тяжело. – Его глаза затуманились. – Чтобы она пришла ко мне, беременная от другого мужчины… нет, для Анны это было бы немыслимо. Но вообще-то, мне бы казалось, что легче стерпеть неверность. Это было бы не так искусственно, не так нарочито, не так… похоже на научный эксперимент.
– Но весь смысл в том, чтобы пресечь в корне самую мысль о неверности! – горячо возразила она. – Это было заранее обдуманное решение, мы оба пришли к нему сознательно, потому что хотели ребенка. – Тут она смутилась, ощутив лицемерие в своих словах. – Вернее, потому что я хотела ребенка.
– Он тоже хотел ребенка, Александра, – заверил ее Роберто. – Ты сама говорила, что чрезмерная враждебность стала результатом его огромной любви к Бобби, потому что для него непереносима мысль о разлуке с ней.
– Но он сам до этого довел! – в отчаянии вскричала Александра. – Мысль о разводе принадлежала ему, он сам на этом настоял!
– Я знаю, cara, знаю. – Он вдруг решительно кивнул. – А знаешь, ты, пожалуй, права насчет переезда в Онфлер. Это пойдет вам на пользу.
– Я этого не сделаю, если Андреас не согласится, хотя до сих пор он соглашался со всем, что бы я ни предложила. Как будто ему все равно. Когда я с ним связалась, чтобы получить разрешение увезти Бобби на эти каникулы, он ответил мне через адвоката. – Она беспомощно развела руками. – Раз уж он все равно отказывается с ней встречаться, не могу себе представить, с какой стати он стал бы возражать на этот раз.
Роберто задумался.
– Возможно, это его шокирует, – медленно проговорил он, – приведет его в чувство. Все еще может наладиться. Жизнь – штука долгая. – Роберто обнял ее за плечи. – Я рад, что ты наконец решила поделиться своей тайной со мной.
– Мне жаль, что Андреас сам вам не рассказал много лет назад. Вы могли бы ему помочь.
– У меня есть предложение, – вдруг объявил Роберто.
– Какое?
– Я полагаю, нам следует откупорить ту бутылочку кальвадоса, что ты мне привезла. Это будет как раз к месту.
Роберто подошел к отделанному ореховым деревом бару и вынул бутылку.
– Присядь, – сказал он, открывая бутылку и наливая кальвадос в коньячные рюмки.
– За что пьем? – спросила Александра.
– За Онфлер, – предложил он, протягивая ей рюмку и придвигая поближе свой стул. – За новое начало, новые надежды и за старую дружбу.
– Я люблю вас, папа, – тихо призналась Александра. Она протянула руку и погладила его по щеке, уже колючей от отросшей к ночи щетины. – И вашего сына я тоже люблю.
– Я знаю.
Александра подняла свою рюмку.
– За наше будущее, – сказала она. – За нашу девочку.
Кальвадос блеснул золотом в их рюмках.
– За Бобби, – сказали они хором.
Александре понадобилось всего семь дней, чтобы найти для них дом, но это произошло совершенно случайно.
«Жаворонок» стоял в отдалении от других домов на вершине пологого холма над дорогой, соединявшей Онфлер с Довилем. Агент по продаже недвижимости из Трувиля пришел в ужас: он намеревался продать этой богатой и знаменитой американке один из самых престижных особняков, расположенных поблизости. «Жаворонок» представлял собой заброшенное строение с облупившейся штукатуркой, частично сгнившими стропилами и вздыбившейся соломой на крыше. Внутри все было еще хуже: устаревшая проводка, сгнившие трубы и птичьи гнезда. Но Александра увидела этот дом на закате, случайно выглянув из окна машины по дороге в Довиль: штукатурка порозовела, беспорядочно оплетавший стены и крышу плющ как будто горел огнем, а дикие розы, в беспорядке разросшиеся в саду, напоминали букет невесты.
Александра с трудом заставила себя отвести взгляд. Ей сразу захотелось нарисовать этот живописный дом.
К весне следующего года «Жаворонок» уже приобрел вид жилого дома. Александра через адвоката связалась с Андреасом и сообщила ему, что решила продать квартиру у Центрального парка. Она ожидала уже привычного формального ответа в письменном виде и была удивлена, когда Андреас попросил о личной встрече.
* * *
Пятого июня они встретились на нейтральной территории – в Дубовом зале ресторана гостиницы «Плаза». Встреча оказалась болезненной для обоих, но они успешно скрывали это. Они говорили друг с другом, как вежливые незнакомцы, обменялись бумагами, на мгновение слегка соприкоснулись пальцами и так же быстро отдернули руки. Наконец они заговорили о Бобби.
– Давно хотел тебя поблагодарить, – смущенно проговорил Андреас, – за фотографии и школьные отчеты.
– Мне казалось, что это будет справедливо.
– Это более чем справедливо.
Наступило молчание. Александре хотелось поскорее уйти; она знала, что все так и будет – мучительно и невыносимо. Она силой заставила себя усидеть на месте и даже пыталась есть свой салат, хотя он вкусом напоминал солому.
Наконец Андреас нарушил затянувшееся молчание вопросом:
– Как она?
– С ней все в порядке, – с фальшивой бодростью улыбнулась Александра. – Хорошеет с каждым днем. Здорова, слава богу. – Она опустила глаза. – Ей не терпится переехать во Францию.
– Не сомневаюсь. – Он вдруг весь залился темной краской гнева. – Я хочу видеть ее, Али.
Она положила вилку. Ее сердце беспорядочно застучало.
– Прошло больше трех лет, Андреас. Не думаю, что это будет справедливо по отношению к ней.
На миг в его глазах явственно проступила слепая ярость, но он тут же снова овладел собой, словно шторы опустились.
– Понимаю. Она привыкла к тому, что меня рядом нет. Ей будет слишком больно, если я вдруг явлюсь с кратким визитом.
Он торопливо отхлебнул глоток вина. Александру захлестнула жалость, и она тут же рассердилась на себя за это.
– Почему именно сейчас, Андреас? – спросила она еле слышно. – Почему не раньше, когда она так нуждалась в тебе?
Он опять покраснел и опустил голову, невидящим взглядом уставившись в тарелку перед собой.
– Я хожу к психоаналитику.
Александра молчала, ожидая продолжения.
– Несколько месяцев назад я позвонил Джону Манетти и попросил рекомендовать кого-нибудь.
От изумления она не нашлась с ответом. Трудно было даже вообразить, чего ему это стоило: обратиться не к кому-нибудь, а к Манетти, к человеку, которого он изначально обвинял во всех своих несчастьях!
– Я очень многое узнал о себе… и многое понял.
Подошел официант и налил им еще вина.
Андреас облизнул пересохшие от волнения губы.
– Как ты думаешь, могу я ей написать? – спросил он с не свойственным ему смирением.
– Написать Бобби? Почему же нет? Я думаю, это прекрасная мысль.
– Думаешь, она ответит? – Его лицо вспыхнуло надеждой.
– Честно говоря, не знаю. Полагаю, это будет зависеть от содержания твоих писем.
– Она меня очень ненавидит?
– Я думаю, у нее вообще нет к тебе ненависти, Андреас. Но она глубоко обижена.
Он схватил свой бокал с такой силой, что Александра испугалась, как бы его пальцы не переломили хрупкую ножку.
– И теперь уже слишком поздно?
– Надеюсь, что нет, – ответила она. – Ведь ей всего восемь. – Тут ей вспомнились слова Роберто. – Жизнь – штука долгая.
Оба они в своих рассуждениях не учли, насколько сильно, несмотря на ее возраст, у Бобби было развито женское упрямство и верность матери. Когда в ячейке с ключом от их номера в отеле «Руаяль» в Довиле, где они поселились, пока в «Жаворонке» заканчивались последние приготовления к переезду, стали появляться первые письма, на девочку напал такой страх, что она даже не решалась читать их сама.
– Чего он хочет, мама?
– Он хочет заново познакомиться с тобой.
– Но почему сейчас? Мы только-только начали все снова…
Александра участливо заметила:
– Он почувствовал себя сильнее, Бобби, но ведь мы на это и надеялись. Теперь он в силах встретиться с тобой, не пытаясь тебя удержать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57