– Ой, спасибо, мамочка! – воскликнула она, бросившись на шею Александре и обнимая ее. – Клянусь, я буду осторожной, приезжай и посмотри сама, если ты мне не веришь… И, честное слово, я больше ничего не буду просить!
Александра похолодела. Можно было не сомневаться, что слова дочери означают нечто прямо противоположное тому, что она сказала. И как долго придется ждать на этот раз?
– Надо ковать железо, пока горячо, – убеждал ее Люсьен. Он бросил взгляд на Бобби, взял вправо, остановил машину на обочине и пристально посмотрел на нее.
– Ты хочешь сесть за руль или нет?
– Прямо сейчас? Да нет, не очень.
– Не сейчас, дурочка. Ты хочешь участвовать в гонках?
– Ты же знаешь, что хочу, Люсьен, – вздохнула Бобби. – Но все не так просто.
– Да брось! Конечно, если ты хочешь стать секретаршей или домохозяйкой…
– Ты прекрасно знаешь, что есть и другие возможности.
Люсьен пожал плечами.
– Ну да, конечно. Можешь остаться в школе до получения аттестата. А потом поступить в университет и проучиться там еще пять лет. Очень благоразумно. Я обеими руками за.
– Но я против.
– Ну наконец-то!
– Придется мне поговорить с мамой, – неохотно признала Бобби. – Просто мне ужасно не хочется ее расстраивать. Она все это уже проходила с моим отцом…
– Это же не твоя вина, cherie, что в твоих жилах течет его кровь! – Люсьен придвинулся ближе, насколько позволял рычаг переключения скоростей. Последние несколько недель они перестали пользоваться мотоциклом: автомобиль оказался куда удобнее. – Малышка, – прошептал он и обнял ее за плечи.
За лето она еще больше похорошела, и он порадовался, что попал в самое удачное время, когда девичья красота только расцветает и нежные, соблазнительные округлости становятся все более заметными внимательному взгляду с каждым месяцем. Он нашел ее рот и поцеловал, причем нежный поцелуй вскоре перешел в страстный.
– Люсьен, – попыталась выговорить Бобби, отбиваясь от него.
Но он не мог расстаться с ее сочными и нежными губами. Свободной рукой он нашел верхнюю пуговицу ее блузки и расстегнул ее, потом вторую и третью. Его рука нащупала ее грудь – такую юную, такую безупречную… Слава богу, Бобби никогда не носила лифчиков…
– Люсьен! – запротестовала она еще более энергично.
– В чем дело? – Удивленный, он наконец остановился. – Разве тебе не нравится?
Не сумев удержаться, Бобби расхохоталась. Люсьен нахмурился.
– Могу я спросить, что тут такого смешного? Знаешь, я не люблю ломак.
Бобби задыхалась от смеха.
– Да я и не думала… Просто у тебя такое лицо и…
– И что еще? – спросил он сердито.
Она заглянула через его плечо.
– И еще жандарм стоит у машины вот уже четыре минуты.
– Merde! – Люсьен отскочил от нее как ошпаренный. – Застегни блузку, Бобби!
– А в чем дело? – спросила она, глядя на него невинно-круглыми глазами. – Я-то думала, Франция – это страна романтики.
Его губы побелели.
– Так и есть, черт побери. Но здесь стоянка запрещена. – Он опустил окно и выглянул. – Добрый вечер, офицер. Какие-то проблемы?
Позже, пока они прощались у входной двери, изнутри до них донесся нетерпеливый вой Легавого.
– Заходи, – пригласила Бобби. – Мама еще не спит, она будет рада тебя видеть.
Он покачал головой.
– Только не сегодня.
– Почему? Еще рано.
Люсьен с нежностью заглянул ей в лицо.
– Потому что ты ведь собиралась с ней поговорить, ты не забыла?
– Разве я собиралась?
Люсьен приподнял ей подбородок и ободряюще заглянул в глаза.
– Собиралась. И помни: вали все на гены. Ты же не виновата, что она вышла замуж за автогонщика.
– Пожалуй, ты прав, – вздохнула Бобби. – Да, ты прав, – повторила она решительно.
– Молодец, девочка!
Бобби тряхнула волосами.
– Моя мать гордится своей логикой. – Она усмехнулась. – Ведь против такого довода ей нечего будет возразить, верно? Я такая, какой они меня сделали.
Три дня спустя, охваченная дурным предчувствием, Александра позвонила Андреасу в Нью-Йорк, оставив сообщения у него дома, в «Алессандро» и во всех его кафе. Наконец, двенадцать часов спустя, он ей перезвонил.
– Что случилось? Что-то с Бобби?
– Да, – ответила она, с облегчением услыхав его голос.
Когда Александра закончила рассказ, на другом конце провода наступило молчание.
– Ты должен мне помочь, – сказала она.
– Каким образом?
– Отговори ее от этой затеи.
– Каким образом? – повторил он. – Я не видел ее и не разговаривал с ней почти два года.
Александра крепче стиснула в руке телефонную трубку.
– Андреас, ради всего святого, мы должны ее остановить! Вся эта затея нелепа, просто безумна!
– Почему это она нелепа? Только потому, что Бобби девочка? На дворе 1982 год, Али. Если женщина хочет водить гоночные автомобили, теперь уже никто не считает, что она сошла с ума.
– Я скажу тебе – почему! – От возмущения Александра уже чуть ли не кричала в трубку. – Потому что она думает, что гонки у нее в крови, вот почему!
Опять наступило короткое молчание. Потом Андреас тихо сказал:
– Именно это я когда-то пытался объяснить моей матери.
– Может, и так, – безжалостно продолжала Александра, – но по крайней мере в твоем случае это было правдой. – Она заставила себя смягчиться. – Извини, Андреас, я никогда бы об этом не заговорила, если бы не крайняя необходимость, но Бобби ошибочно убедила себя, что в этом ее призвание. Мне кажется, она в конечном счете пытается таким образом установить родственную связь с тобой.
– А это так плохо?
– Нет, конечно, нет. Я была бы счастлива, если бы вы нашли способ снова сблизиться. Но только не такой способ. Он безрассуден и опасен.
– А почему ты считаешь, что меня она послушает, Али? Вы с ней так близки, прямо как закадычные подружки, уж кому убеждать ее, как не тебе?
– Я старалась, поверь мне, – ответила она устало, – но это классический подростковый сценарий: мать внезапно становится врагом, потому что в чем-то не соглашается с дочерью. Просто обычно разногласия возникают из-за мальчиков, спиртного или наркотиков. Честно говоря, я в замешательстве.
– Так, ну а от меня-то ты чего хочешь? Чтобы я сказал ей, что из нее выйдет никудышная гонщица?
– Нет! – воскликнула Александра. – Я не хочу, чтобы до этого дошло! Я хочу, чтобы она близко не подходила к автодрому!
– А почему нет? – возразил Андреас. – Боишься, что она добьется успеха?
– Да при чем тут успех? Я тебя умоляю, очнись, неужели ты не видишь? Если Бобби начнет водить гоночные машины, она не сумеет верно оценить свой потенциал. Ее отец был чемпионом, и она будет считать, что унаследовала его талант, надо только его проявить. – Александра перевела дух. – Я не хочу рассказывать Бобби правду, Андреас. Никогда. Ни за что.
На линии послышался треск разрядов, напомнивший ей о разделявшем их огромном расстоянии. Ее последние слова эхом отдались у нее в ушах.
– Ну хорошо, – вдруг отозвался Андреас, несказанно удивив ее. – Если я опять приглашу ее в Нью-Йорк, думаешь, она приедет?
– Я не уверена, но думаю, что приедет.
– Может, ты предпочитаешь, чтобы я приехал во Францию?
– Нет, – задумчиво проговорила она. – Лучше на время увезти ее подальше от Люсьена.
– Кто такой Люсьен? Поклонник?
– Да. Очень милый молодой человек, но его влияние порой оказывается слишком сильным.
Андреас заколебался.
– Ты уверена, Али? Ты не будешь возражать, если она проведет какое-то время здесь?
– Никакого другого способа я не вижу, – ответила она. – И, насколько я понимаю, мы могли бы одним махом решить сразу две проблемы. Вы с ней снова стали бы друзьями.
– Или врагами. Это может навеки настроить ее против меня, – тихо заметил он.
– Будь осторожен, и ничего такого не случится. Я думаю, Бобби придет в восторг, узнав, что ты заинтересовался ее увлечением. Для нее это будет означать проявление истинной любви с твоей стороны.
– Я напишу ей, – пообещал Андреас.
– А позвонить ты не можешь? Почта идет так долго…
– Али, Бобби же не дура. Если я вдруг свалюсь ей как снег на голову со своим звонком, она непременно заподозрит, что это ты меня подговорила. Нет, я напишу прямо сегодня, и она получит письмо через несколько дней.
Облегчение Александры было так велико, что она едва не расплакалась.
– Спасибо тебе, Андреас, – сказала она с чувством, – от всей души спасибо. Честное слово, мне очень жаль, что приходится взваливать это бремя на твои плечи, но я просто не знала, к кому еще обратиться.
– Я рад, что ты вспомнила, что я все еще ее отец.
– Я этого никогда не забывала ни на секунду. – Ее вдруг вновь охватили сомнения. – Ты напишешь прямо сегодня, обещаешь? Не откладывай.
– Это тот самый редкий случай, Али, – заметил он не без ехидства, – когда тебе придется мне довериться.
Бобби вылетела из парижского аэропорта Орли двадцать второго сентября, рассчитывая пробыть в Нью-Йорке месяц. Люсьен проводил их до аэропорта, Александра тактично отвернулась, когда юная пара обнялась на прощание, но, когда Бобби бросилась ей на шею, губы у нее задрожали, как у испуганной девчонки.
– Я скоро вернусь, мам, ты и оглянуться не успеешь, – горячо прошептала Бобби на ухо Александре.
– Но только на этот раз, – сказала мать, отстранив ее от себя и внимательно глядя ей в глаза, – дай отцу настоящий шанс. Он всего лишь человек, Бобби, и он может ошибаться, но он очень тебя любит.
Из глаз Бобби полились слезы.
– Я люблю тебя, мамочка. Спасибо, что уговорила меня сделать еще одну попытку.
Они снова крепко обнялись
– Я ведь желаю тебе самого лучшего, – задыхаясь от подступающих слез, сказала Александра. – Ты это понимаешь, правда, солнышко?
Со смущенным видом подошел Люсьен.
– Посадка заканчивается, мадам.
Бобби выбралась из материнских объятий и утерла слезы тыльной стороной ладони.
– Я позвоню сразу после прилета, хорошо? – Бобби подхватила свои сумки и заставила себя улыбнуться. – Клянусь, что буду писать вам обоим каждый день.
– Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать, – сказал Люсьен.
Бобби показала ему язык.
– Ну, может, через день.
Верная своему слову, она позвонила Александре сразу же по прибытии. Голос у нее был усталый, но взволнованный. Через четыре дня от нее пришло первое письмо, написанное на фирменной тисненой бумаге Андреаса.
«Дорогая мама,
дела обстоят лучше, чем я смела надеяться. После того раза я боялась, что отношения между нами испорчены окончательно, но теперь я верю, что, если есть любовь, все остальное возможно.
Я поняла, что все будет хорошо, уже в аэропорту. Отец вел себя очень тактично, обнимать не стал, только пожал руку. Но уже через секунду мы обнимались и оба плакали! Потом он опять немного отстранился, даже замкнулся, и я тоже, но мы понимали, что это просто защитная реакция: нам обоим не хотелось сразу все испортить. За годы наросло столько льда – надо было дать ему время полностью растаять.
На эти выходные мы собираемся на Лонг-Айленд в гости к Дэну Стоуну. Говорят, там очень красиво. На следующей неделе папа говорит, что ему нужно съездить в Вашингтон навестить свой ресторан и он возьмет меня с собой.
Не скучай, мамочка, и пусть тебе даже в голову не приходит беспокоиться обо мне: я в хороших руках.
Я тебя очень, очень люблю. А ты бы не хотела приехать к нам?
Бобби».
В течение первых трех недель подробные письма приходили регулярно. Двадцатого октября Александра позвонила Бобби, чтобы спросить, когда она собирается возвращаться, и почти не удивилась, услыхав в ответ, что Бобби хочет остаться еще на пару недель. Голос у нее был такой счастливый, что у Александры не нашлось возражений. Но вот прошло еще три недели, и она уже готова была рвать на себе волосы за то, что вовремя не распознала тревожные симптомы.
«Дорогая мама,
не буду ходить вокруг да около: я хочу остаться здесь на какое-то время. Возможно, даже на год. Во-первых, хочу, чтоб ты знала: папа изо всех сил старался заставить меня отказаться от мысли о гонках. Все его доводы звучат довольно логично, но в результате просто ни к чему не приводят, когда я сравниваю их с тем чувством, что сидит у меня внутри. Ты должна понимать, что это такое, мама, когда хочешь чего-то так сильно, что внутри все горит. Если бы кто-то потребовал, чтобы ты оставила живопись, ты бы не смогла, ведь верно? Твой отец был художником, и он передал это тебе. Вот так и у меня.
Папа хотел тебе позвонить, но я попросила его подождать, пока я сама не напишу. Не хочу, чтоб ты думала, будто мы сговорились.
Я хочу остаться прежде всего потому, что знаю: мой отец – тот самый человек, который больше всех может мне помочь. Он, конечно, не разрешит мне остаться, если ты не согласишься, и еще он хочет, чтобы я обещала, что брошу это дело, если он и дядя Руди решат, что у меня нет способностей. Не представляю, как я могла бы бросить. Надеюсь, ты дашь согласие.
Я, конечно, понимаю, что ты сейчас чувствуешь, читая это письмо. Я ужасно скучаю по тебе, мам, прошу тебя, поверь мне, и я скучаю по «Жаворонку» и по Легавому тоже. Люсьен мне написал, что он хочет приехать и погостить, если можно. Я была бы счастлива, если бы ты тоже могла быть здесь с нами. Но я понимаю, что тебе, наверное, будет очень тяжело.
Ну, пожалуйста, постарайся меня понять!
Бобби».
Крупный округлый почерк дочери расплывался перед глазами у Александры. Она уронила письмо на стол. Ничто в ее прежней жизни – ни смерть отца, ни авария Андреаса, ни их развод – не ранило ее так больно, как это письмо. Это было предательство. Это была такая сокрушительная несправедливость, что она не могла поверить в ее реальность. Как будто все происходило не наяву.
Она бессмысленно пробегала глазами строчки письма. «Папа хотел тебе позвонить…»
Чтоб ему гореть в аду! Какое безумие, какое затмение на нее нашло? Как она могла довериться ему хоть на миг? Нет, она точно сошла с ума.
Она все еще была вне себя от возмущения и гнева, когда поздним вечером того же дня позвонил Андреас.
– Я получила письмо. – Она сама чувствовала, что никогда еще в ее голосе не звучала такая горечь. – Как ты мог так поступить, Андреас?
– Я через все это уже проходил, Али.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57