Доставка супер магазин Wodolei.ru
– Ну, а ты будешь мне позировать?
– Я тебе позвоню. Я еще не знаю своего расписания.
Было три часа ночи, когда ее разбудил телефонный звонок.
– Как насчет завтрашнего дня? – сообщил Андреас, не извиняясь и ничего не объясняя.
– Андреас, на дворе глубокая ночь!
– Я не мог заснуть. Так как насчет завтра?
Она протерла глаза.
– Да, пожалуй.
– Отлично. В четыре часа?
– Как скажешь.
– Меня угостят английским чаем?
– Если будешь сидеть смирно.
– Спи. Уже и вправду очень поздно.
Александру не смущало фамильярное обращение; оно напоминало ей отца. Джон Крэйг тоже был художником, хотя далеко не таким преуспевающим. Ее родители, после свадьбы попытавшиеся было осесть в Нью-Йорке, разошлись, когда Александре было пять лет. Джон Крэйг вернулся в родной Бостон и возобновил свое прежнее богемное существование, а Люси, мать Александры, решила переехать домой, в Англию.
Мать и дочь прибыли в Корнуолл, где жила сестра Люси, за три месяца до начала войны. Они обосновались в Полперро, в относительной безопасности, но в июне 1944 года Люси отправилась в Лондон, чтобы провести день со своим новым приятелем, офицером королевского военно-воздушного флота, и была убита снарядом, упавшим на английскую столицу. Александра оставалась в Корнуолле с тетей, пока трансатлантические рейсы не стали безопасными. После этого она вновь пересекла океан и вернулась к отцу.
Следующие полгода Александра посещала школу в Бостоне. Ей нравилось жить с отцом, она заменила ему домоправительницу и открыла в себе любовь к живописи. Она обожала Крэйга, легко мирилась с его безалаберной жизнью, хотя он сильно пил, зарабатывал своими работами гораздо меньше, чем мог бы, и приводил домой бесконечную череду «сомнительных» женщин. Они жили в ветхом доме на Хантингтон-авеню, на достаточном отдалении от семейного особняка на Бикон-хилл, поэтому стрелы презрения, пущенные аристократической родней Крэйга, до них не долетали.
В 1952 году, однажды утром, Александра обнаружила отца распростертым на заляпанном красками ковре перед мольбертом. Тело уже успело остыть. Собрав все свои силы и волю, она организовала похороны, продала дом и отправилась обратно в Европу. Ей уже было восемнадцать, она была вольна распоряжаться собой и полна решимости не поддаваться влиянию отцовской семьи, этой «касты браминов», как называл ее сам Крэйг. Целый год Александра вела бродячую жизнь в Италии, впитывая красоты Рима, Флоренции и Венеции, зарабатывая себе на спартанское существование моментальными уличными зарисовками и портретами туристов. На следующий год она переехала во Францию, приобщилась к экстравагантному существованию парижской богемы, собиравшейся на Монпарнасе, и с восторгом открыла для себя ослепительные краски Юга, подлинного рая для художников.
Но к 1955 году она поняла, что, если хочет обеспечить себе более или менее стабильное существование, ей необходимо хоть немного дисциплины и профессиональных знаний. Деньги, полученные от продажи дома, в основном ушли на оплату отцовских долгов, а зарабатывать на жизнь живописью было невозможно, не зная, как потрафить вкусу покупателей картин. Александра с болью простилась с Парижем, втиснула свои немногочисленные пожитки в один-единственный чемодан, села на паром в Кале, вернулась в Лондон и без предварительной записи ворвалась в приемную секретаря Школы изящных искусств Слейда .
– В школу Слейда нельзя поступить просто так, мисс Крэйг. Нужно подать правильно оформленное заявление, и в любом случае для иностранцев свободных мест нет на ближайшие два года, – сказала ей секретарь приемной комиссии, тонкая, как тростинка, женщина в строгом костюме с жемчужным ожерельем на груди.
– Но я не могу ждать! – Александра раскрыла папку с этюдами и принялась извлекать из нее пастели и акварели, пока весь пол приемной не расцветился, как волшебный ковер, яркими зарисовками Латинского квартала, оливковыми, охряными и огненными пейзажами осенней Венеции, анемично-бледными лицами американских туристов, мелькающими в смуглой и веселой неаполитанской толпе.
– Мисс Крэйг, я ничем не могу вам помочь. Наш курс обычно длится четыре года… Правда, есть краткосрочный годичный курс для студентов, не получающих диплома…
– Это то, что мне нужно! – Александра выбрала одну из любимейших своих работ – сделанный пастелью эскиз подростка, любующегося «Давидом» Микеланджело во Флоренции, – и протянула его женщине-секретарю. – Прошу вас, покажите это кому-нибудь! Я проехала ради этого несколько тысяч миль, постарайтесь помочь мне!
Англичанка посмотрела на нее с любопытством.
– Вы действительно проделали весь этот путь ради Слейда?
– Именно так, – сокрушенно вздохнув, ответила Александра. – Я сегодня приехала сюда прямо из Дувра.
– Вам есть где жить?
Александра покачала головой. Порыв, приведший ее сюда, вдруг показался ей чистейшим безумием.
Секретарь деловито поднялась из-за стола.
– Уберите весь этот беспорядок, мисс Крэйг, и пойдем взглянем на доску объявлений. Что-нибудь непременно найдется. Наши студентки вечно ищут родственную душу, чтобы было с кем разделить жилье за плату. – Она с любопытством оглядела Александру. – Деньги-то у вас есть?
– Да, у меня есть сбережения. Вот почему я решила действовать сейчас, пока не потратила все.
– Учтите, плата за обучение у нас высокая. Студентам-иностранцам стипендия не полагается.
– Вы хотите сказать, что у меня есть шанс?
Женщина предостерегающе вскинула руку.
– Не надо так спешить! Шансы невелики, и вы должны это понимать. Но… – Она помедлила, осторожно и тщательно подбирая слова. – На меня ваша работа произвела впечатление.
Всю усталость Александры вдруг как рукой сняло. Она была готова взять этот чужой и грозный город штурмом.
Девушка покраснела.
Александра проучилась в школе Слейда тот самый год, о котором так просила. Ее научили сдержанности и дисциплине; показали, как наилучшим способом использовать свою природную склонность к цвету и фактуре; ей читали лекции; ее укрощали, натаскивали, обучали, просвещали и поощряли. Она покинула школу с чувством облегчения. Теперь она вновь была вольна выбирать: погрузиться ли опять в свой утопический мир или, в случае необходимости, взяться за заказ, хоть и менее вдохновляющий, но зато приносящий доход.
Первая «коммерческая» возможность открылась перед ней, когда она еще училась у Слейда. В лондонском театре «Феникс» Александра увидела спектакль с участием Сибил Торндайк и была так потрясена воздушной и хрупкой красотой актрисы, что осталась дожидаться выхода звезды у служебного подъезда. Пока остальные поклонники требовали автографов, Александра выразила свое робкое и страстное желание написать ее портрет. Кавалерственная дама Сибил уже не раз позировала знаменитым, прославленным художникам, но ей понравилась юная американка, и они договорились, что актриса будет позировать по часу перед началом спектакля раз в неделю, пока портрет не будет закончен. В конце концов она настояла на том, что купит портрет, причем предложила весьма щедрую цену. Итак, удача сопутствовала Александре с самого начала. К концу 1956 года она создала портреты еще двух знаменитых театральных актеров: Уильяма Сквайра и Патрика Уаймарка.
В течение следующего года она написала еще двенадцать театральных полотен: достаточно для небольшой выставки в галерее Мэйфер. И ее работы начали продаваться! Затем она отправилась в Бад-Гаштейн на мировой чемпионат горнолыжников 1958 года: ее новым увлечением стало атлетически сложенное и развитое тело. Очень скоро внимание Александры переключилось с лыжников на гимнастов и ныряльщиков, а затем ее увлек полный драм и трагедий мир автогонок. Здесь, к своему удивлению, она обнаружила, что гоночные машины не менее привлекательны, чем сами гонщики. Александре они не казались неодушевленными предметами; машины были живым продолжением своих водителей, чья индивидуальность обычно ускользала от ее кисти, пока они не садились за руль.
Она решила, что точно так же будет и с Алессандро; ей было любопытно узнать, что он собой представляет вне гоночной трассы, вдали от своего автомобиля, но она не собиралась писать его портрет в своей мастерской. Однако сейчас, в три часа ночи, после его неожиданного звонка, Александра долго лежала, уставившись в потолок, не в силах заснуть. И зачем ей понадобился этот Казанова с автодрома?
21
На следующий день они встретились в ее мастерской. День снова выдался жаркий, окна были распахнуты настежь, и пока Андреас в удобной позе сидел, развалившись, на заляпанной краской кушетке в углу, Александра, босоногая, в сером рабочем халатике с короткими рукавами, с завязанными на затылке волосами, примостившись на трехногом табурете, делала предварительные наброски. – Хочешь посмотреть?
Андреас взглянул на рисунок и был поражен. Скупые, сильные, свободные штрихи создавали образ уверенного в себе человека, но в глазах была заметна уязвимость, которую он тщательно скрывал и думал, что никто ее не видит.
– А ты и вправду здорово рисуешь! – признал Андреас.
Она забрала у него наброски.
– Останешься на обед?
– Сеанс окончен?
– На сегодня – да, – кивнула Александра. – Как насчет обеда?
– С удовольствием, но сначала я попрошу об одной услуге.
Она взглянула на него с подозрением.
– Хочу принять душ перед обедом. Я же пришел прямо из гаража.
– Чувствуй себя как дома.
Пока Александра возилась в кухне, посыпая мясо специями и нарезая салат, а Андреас стоял под душем, подставляя тело под горячие струи, их мысли работали в одном направлении. Андреас думал, что никогда в жизни так не желал женщину, как сейчас желал Александру Крэйг, и даже радовался, что она в этот момент находится в кухне, а не рядом с ним под душем. Безопаснее было думать о ней на расстоянии, любое поспешное сближение стало бы ошибкой.
Александра чистила лук, а ноги у нее подкашивались при мысли о том, что Алессандро в эту минуту находится в ее ванной. Весь день они разглядывали друг друга: Александра – под предлогом рисования, Андреас – потому что, как и большинство мужчин, был убежден в своем праве изучать любую женщину с головы до ног.
– Кого я обманываю? – пробормотала она. – Мы оба… Господи, да мы просто пожирали друг друга глазами! Сейчас не время соблюдать старомодные приличия…
В конце концов, убеждала себя Александра, взбежав по узкой лесенке во вторую ванную и запершись в ней, нельзя забывать, что у Алессандро есть другая. Совершенно особая соперница, с которой нельзя не считаться. В этот день ей удалось отвлечь Андреаса от его драгоценной машины, но это еще не значит, что ей удастся проделать такой же фокус еще раз. Алессандро похож на блуждающий огонек. Надо действовать быстро, иначе он ускользнет у нее между пальцами.
Она яростно терла руки мылом под холодной водой, проклиная лук, пока не удалила остатки запаха. Потом прошла в спальню и села перед зеркалом. Пальцы у нее дрожали, когда она развязывала ленточку, стягивавшую волосы, и душилась «Мадам Роша».
Александра едва успела снять халатик и как раз надевала бледно-голубой шелковый пеньюар, когда дверь распахнулась и Андреас появился на пороге. Белое махровое полотенце было завязано у него на талии.
Решимость покинула Александру. Она поспешно запахнула пеньюар, стараясь скрыть свою наготу от стоявшего перед ней незнакомца. Его черные глаза откровенно любовались четко обозначенными контурами ее тела. Он закрыл за собой дверь и вновь повернулся к ней.
– Не прячься, Александра, ради бога, не прячься от меня!
Она опустила руки, и полы шелкового пеньюара опять разошлись, открывая удлиненные изящные линии тела и маленький, выделяющийся на фоне белой кожи холмик черных курчавых волос.
Андреас слегка наклонил голову и нежно поцеловал ее. Потом он медленно развязал узел полотенца у себя на талии и дал ему упасть на пол. Они стояли совсем рядом, но не касаясь друг друга, каждый ощущал тепло, исходящее от тела другого. Александра кончиками пальцев коснулась губ Андреаса, потом движением плеч сбросила с себя пеньюар. Шелк скользнул по ее спине, ногам и упал на ковер. Андреас наконец шевельнулся, обнял ее, привлек к себе, поцеловал сначала глаза, потом бархатистую кожу на горле, на плечах, на груди… Вот его губы опустились ниже, к ее животу, к туго закрученным темным завиткам.
Андреас подхватил ее на руки и уложил на кровать. Его пальцы пробежали по ее коже, скользнули в таинственную влажную глубину, снова вынырнули, нащупали ее руки и повели их по своему собственному телу. И вот уже ее пальцы ожили, стали ловкими, любопытными и, наконец, требовательными…
Когда его выдержка стала иссякать, Андреас приподнял ее подбородок и глубоко заглянул ей в глаза.
– Али?
Ему с трудом удалось заговорить, и единственное произнесенное слово прозвучало с какой-то исступленной нежностью. Она ответила полным желания взглядом – другого подтверждения ему не требовалось. Стараясь сдержать свое страстное нетерпение, он бережно повернул ее на спину и развел ей колени.
Он вошел в нее, и ощущение столь острого блаженства пронзило все ее существо, что она едва не закричала, но сдержалась и стала двигаться вместе с ним. Два тела сплелись, слились воедино; постепенно его яростный натиск не ослабел, но немного смягчился, а она затягивала его в себя все глубже и глубже…
Четыре дня спустя Александра стояла в гараже в Сильверстоуне, окруженная невидимым покровом одиночества, отрезавшим ее от окружающего мира. С вечера вторника Андреас не мог уделить ей ни часа в дневное время, а потом звонил в два или в три часа ночи и говорил с ней охрипшим от желания голосом. И вот теперь она беспомощно оглядывалась по сторонам, жалея, что его нет рядом.
Ранее этим утром он нежно поцеловал ее в щеку в вестибюле «Дорчестера», передал пропуск в гараж, а сам направился к ожидавшему его такси в компании двух смуглых итальянцев. Ей предстояло самой добираться до автодрома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57