– И будь счастлива.
Александра стремительно обняла его, прильнула к нему, как испуганный зверек, ищущий тепла и успокоения, а потом вышла из машины и, прихрамывая, направилась к воротам.
Когда она скрылась из виду, Даниэль на мгновение прижался лбом к холодному рулевому колесу. На него нахлынуло одно из старых, незабываемых воспоминаний: его мать, склонившаяся над ним, обнявшая его в ту далекую ночь в Нюрнберге. В ту ночь он видел ее в последний раз. И хотя он знал, что эту, перевернувшую всю его жизнь женщину он, безусловно, еще когда-нибудь увидит, и даже не раз, его вновь охватило чувство безысходности и безвозвратной утраты.
Александра позвонила Андреасу из аэропорта Кеннеди.
– Алло?
Александра закрыла глаза.
– Можно мне вернуться домой?
– Али?! Слава богу! Где ты? – В аэропорту.
– Жди там, я за тобой приеду.
– Нет, – сказала она, – я возьму такси, это быстрее.
– Ну ладно. – Он помолчал. – Я взломал дверь в твою мастерскую. Прости, я был на грани безумия.
– Ничего страшного, – сказала Александра, и слезы покатились из-под ее закрытых век. – Я скоро буду.
Две недели спустя у нее обнаружилась задержка. «Может, это из-за болезни, – подумала Александра. – Или из-за перелета. У женщин бывают задержки после путешествия в самолете». У других женщин, может, и бывали, но у нее-то никогда не было!
Джон Манетти не спешил ее обнадежить.
– Я рад, что вы относитесь к этому разумно, Али, – сказал он. – Мне бы не хотелось, чтобы вы раньше времени начали предаваться восторгам, когда еще ничего точно не известно.
Она посмотрела ему прямо в глаза.
– Я не чувствую себя беременной.
Он улыбнулся.
– Ставлю вас в известность, что отнюдь не все беременные женщины страдают тошнотой по утрам.
Но уже на следующий день выяснилось, что Александра не принадлежит к числу счастливиц. Она села завтракать вместе с Андреасом, но стоило ей взглянуть на гренки и кофе, как она бросилась в ванную.
Андреас оторвался от «Нью-Йорк таймс» и вопросительно посмотрел на нее, когда она вернулась в столовую.
– С тобой все в порядке?
– Меня стошнило, – беспечно ответила она. – Теперь со мной все в порядке.
– Может, тебе записаться на прием к Манетти?
Александра взяла в руку чашку кофе.
– Я уже записалась. Иду к нему сегодня после обеда.
В тот вечер, когда они уже ложились в постель, Александра сказала мужу:
– В шесть часов мне позвонил Манетти.
Андреас завел будильник.
– Я думал, у вас назначена встреча.
– Мы действительно встречались. – Она помолчала. – Я сдала тест на беременность.
Андреас поставил будильник на тумбочку у кровати.
– Ну и как?
Она крепче стиснула руками край одеяла.
– Все получилось.
Андреас сел на кровать. Александра взглянула на его спину.
– Что ты чувствуешь?
Он повернулся к ней. Его глаза были пусты.
– Я рад за тебя.
– Ты не мог бы меня обнять?
– Конечно. – Он забрался в постель и небрежно обнял ее. – Вы с Манетти вскочили в последний вагон. Он уже небось думал, что дело не выгорит.
С этими словами Андреас вытянулся под одеялом, повернувшись к ней спиной, и погасил свет на ночном столике со своей стороны кровати. Александра выждала немного, потом придвинулась к нему, и их тела соприкоснулись. Она осторожно положила руку ему на плечо, но он так и не обернулся.
Новая жизнь у нее внутри трепетала и разрасталась. Ощутив первый толчок, Александра засмеялась и взяла Андреаса за руку.
– Чувствуешь? – прошептала она с радостным блеском в глазах, но он отдернул руку, и вся ее радость погасла.
«Как я смогу его любить? – подумала она. – Если ребенок унаследует глаза Дэна, это уничтожит все, что еще осталось от нашего брака». Андреас был внимателен и заботлив, но не желал даже прикоснуться к ней, пока она носила в утробе чужого ребенка.
По вечерам перед сном и по утрам, встав с постели, Александра запиралась в ванной, опускалась на колени на коврике и молилась: «Господи, сделай так, чтобы ребенок был похож на Андреаса, чтобы он мог его полюбить». В конце концов, – рассуждала она, – не исключено, что ее беременность – результат ИДО, а Манетти поклялся ей сделать все возможное, чтобы ребенок напоминал Андреаса по своим физическим характеристикам. «Боже милостивый, – умоляла она, торгуясь со всевышним, – я сделаю все, брошу живопись, не буду заниматься сексом, все, что угодно, только пусть он будет похож на Андреаса!» Но тут ребенок вновь начинал толкаться, и она обо всем забывала, охваченная всепоглощающим чувством любви к нему.
Схватки начались утром одиннадцатого января 1966 года. Андреас ушел на какую-то деловую встречу, поэтому Александра сама взяла чемоданчик со всем необходимым, стоявший наготове уже неделю, и поехала на такси в больницу. Роды продолжались уже семь часов, когда в родильное отделение с побелевшим лицом примчался Андреас.
– Почему ты мне не позвонила?
Она покачала головой, не в силах говорить после только что отпустившей схватки.
– Как ты могла так поступить?
– Я думала… – Александра удивленно замолчала, увидев, как Андреас берет из рук медсестры прохладный компресс и бережно укладывает его ей на лоб. – Я думала, ты не захочешь…
– Ты моя жена, – тихо сказал он. – Я люблю тебя. Тебе больно, значит, я должен быть рядом.
Александра с радостью схватила его за руку.
– А ребенок?
– Ребенок тут совершенно ни при чем. – Он подтянул стул поближе к больничной койке и сел рядом. Его глаза были полны сочувствия. – Не огорчайся, Али, – сказал он ласково. – Я ничего не могу с этим поделать.
Девочка родилась в два часа ночи и оглушительно заорала, едва появившись на свет. Когда медсестра принесла ее Александре, всю запеленатую в белое, Андреас отвернулся.
Александра продолжала молиться, хотя и понимала, что уже слишком поздно: «Господи, пусть она будет похожа на него». У малютки были темные волосики, ее глазки были плотно закрыты.
– Мистер Алессандро? – Медсестра слегка подтолкнула Андреаса. – Не хотите взглянуть на свою прелестную дочурку?
Андреас медленно обернулся, его лицо было пепельно-серым. Александре стало жаль мужа.
– Подойди и поздоровайся, – мягко предложила она.
Сестра пододвинула стул, и Андреас тяжело опустился на него. Его вдруг охватило любопытство: он протянул руку и коснулся крошечного, туго сжатого кулачка младенца. Девочка открыла глаза.
– Нет, ты только посмотри! – воскликнул он. – У нее глаза – в точности как у тебя! Такие же серо-зеленые.
– Что за вздор! – фыркнула медсестра, выходя из палаты. – У всех младенцев глаза голубые! В крайнем случае карие!
– Взгляните и убедитесь сами, – предложил Андреас.
Сестра вернулась и внимательно заглянула в лицо девочке.
– Бог мой, да вы правы! – признала она. – Редчайший случай.
Александра не сводила глаз с красного, сморщенного личика дочери.
– Дай маме тоже посмотреть, солнышко мое, – прошептала она.
Все было верно. Она как будто смотрела на свое отражение в зеркале. «Спасибо тебе, господи!»
Девочка вдруг замахала крошечными ручками и уцепилась за палец Андреаса.
– Господи, – ахнул Андреас, – она меня держит! – Его глаза наполнились слезами. – Она меня узнала! – изумленно проговорил он.
– Сестра! – позвала Александра, пытаясь справиться с охватившим ее волнением. – Вы не могли бы подержать ее минутку? Я хочу обнять своего мужа.
Андреас крепко обнял ее.
– Мне было так страшно, – сказал он, глотая слезы. – Я думал, она будет чужая… Я боялся, что у нее не будет ничего общего со мной… что я возненавижу ее…
– Все позади, дорогой. У нас есть наша дочь.
Сестра вернулась с ребенком.
– Еще несколько минут, и мы уложим ее спать в детской, чтобы ее мама тоже могла отдохнуть.
Опять маленький теплый сверток очутился у нее в руках. Александра вдохнула ни с чем не сравнимый детский запах, чтобы запомнить его навсегда.
– Я тут подумала… – начала она, – насчет имени. Как тебе Роберта?
Андреас посмотрел на нее с благодарностью.
– Папа будет счастлив. Но, может, ты хочешь назвать ее в честь своей матери?
Александра улыбнулась.
– После тебя у меня нет более близкого человека на свете, чем Роберто.
– Роберта – красивое имя.
– А уменьшительное – Бобби. Надеюсь, ей подойдет.
Ее внезапно охватила слабость, и она откинулась на подушки. Бдительная медсестра тут же подхватила ребенка и помогла Александре устроиться поудобнее. Андреас встал.
– Тебе надо поспать.
Она благодарно кивнула.
– И тебе тоже, папочка. Увидимся позже.
Это было адресовано и мужу и дочери.
Когда дверь за ними закрылась, ее осенила внезапная мысль: «Теперь я никогда не узнаю, кто на самом деле отец моего ребенка».
38
Весной 1966 года Даниэль не был счастлив.
Когда дела не требовали его присутствия в «Харпер и Стоун«, он возвращался домой и садился писать очередную книгу или статью. Периодически ему приходилось ездить в телестудию для съемок очередной серии «Гурманов». Стоило ему устроить перерыв в общении с режиссерами, операторами и гостями, приглашенными на шоу, как его звали отобедать в каком-нибудь из самых престижных ресторанов города. Его открыто обхаживали лучшие рестораторы, а когда удавалось от них отбиться, его столь же открыто начинали преследовать их жены.
Когда Даниэль не работал, он чувствовал себя бесконечно одиноким. С Фанни он виделся довольно редко – только когда она бывала в городе, с Роли встречался всякий раз, когда бывал в конторе, но, хотя он был искренне привязан к Роли, Даниэль всегда утверждал, что «можно вынести лишь определенную дозу Роли за один сеанс». Сара и Леон, занятые делами в своем ресторане, могли лишь изредка уделить ему пару часов. Даниэль, конечно, продолжал встречаться с Андреасом, но Андреас в последнее время был целиком поглощен умиленным созерцанием своей маленькой дочурки. С Али Даниэль виделся после встречи в Сент-Поле только раз, на крестинах Роберты, да и то издали.
Только Кот готов был уделять ему все свое время.
Даниэль чувствовал себя несчастным.
В начале мая он съездил в Калифорнию взглянуть на конторское помещение для вновь образованной компании «Харпер и Стоун» по обслуживанию банкетов. Он прилетел в Лос-Анджелес в пятницу, и в тот же вечер в одном из особняков Беверли-Хиллз был дан прием в его честь – одно из тех мероприятий, которые Даниэль научился тихо ненавидеть. Женщины были ослепительны, но слишком уж самовлюбленно демонстрировали свои эксклюзивные наряды от Сен-Лорана и великолепный загар. Мужчины были либо телепродюсерами, либо кинодеятелями; в большинстве своем они носили белые свитера, туфли от Гуччи и курили толстые сигары. Все либо орали во все горло, стараясь перекричать друг друга, либо шептали на ухо. Все поминутно хохотали. Утонченности не было ни в чем, кроме еды. Очевидно, решил Даниэль, хороший вкус умер и отправился в рай.
Опасаясь утонуть в «Дом Периньоне» или задохнуться в ароматах «Эсти Лаудер», он отправился на поиски кухни: ему хотелось увидеть, чьим талантом создан сервированный ужин. В кухне Даниэль застал кризис в самом разгаре. Шеф-повар, толстый коротышка француз, с почти совершенно лысой головой и обезумевшим взглядом, только что порезал себе указательный палец на правой руке разделочным ножом почти до самой кости. Кровь заливала его белый поварской халат, но ни боль, ни кровотечение его не смущали. Как выяснилось, он впал в истерику оттого, что Gateau aux Fraises des Bois и шоколадный мусс уже готовы к подаче на стол, а вот к Omelette Norvegienne никто еще и не приступал.
– Это любимый десерт месье Стоуна! – разорялся француз. – Но если я начну взбивать яйца, я все залью кровью!
Молодой американец, видимо, его помощник, попытался его успокоить, но темпераментный француз и слушать ничего не желал.
Во всей этой кутерьме никто не обращал ни малейшего внимания на Даниэля, а он застыл, как человек, гулявший по берегу и вдруг увидевший в реке утопающего. Он мог бы уйти, а мог и протянуть руку помощи. С одной стороны, рассудил Даниэль, его все это не касается. А с другой… этот несчастный страдает и рвет на себе последние волосы из-за его десерта.
Он решительным жестом сбросил смокинг, ослабил галстук, закатал рукава рубашки и снял часы.
– Кто-нибудь, отведите этого человека к врачу! – громко приказал Даниэль и, подойдя к раковине, принялся тщательно мыть руки, как хирург перед операцией. – И найдите для меня халат или хотя бы фартук.
Вся кипучая деятельность в кухне замерла. Все уставились на него.
– Да кто ты такой, черт побери? – Шеф-повар побагровел от негодования.
– Я повар, – отчеканил Даниэль.
– Откуда ты взялся?
– Спустился по трубе, как Санта-Клаус. А теперь скажите: у вас есть какие-то особые причины стоять тут, истекая кровью? Между прочим, – тут Даниэль внимательнее присмотрелся к пораненному пальцу, – такой исход вполне вероятен, дайте только срок.
– Может, ты еще и врач? – огрызнулся француз.
– Нет, всего лишь повар.
– Но Omelette Norvegienne!
– Вам повезло, – мягко пояснил Даниэль. – Мне не раз приходилось готовить этот десерт для мистера Стоуна. – Он круто повернулся на каблуках. – Надеюсь, яйца не в холодильнике? Прекрасно. А где ликер? Мистер Стоун предпочитает двойную дозу в своем омлете!
На полчаса Даниэль перенесся в далекое прошлое, и на душе у него потеплело.
– Сэр? – вежливо окликнул его помощник повара. – По-моему, уже готово.
Даниэль заглянул в духовку. Десерт был испечен безупречно, остроконечные пики, образованные яичными белками, приобрели легкий золотистый оттенок.
– Хорошо, – изрек он, снимая фартук. – Можете подавать.
– А вы куда? – удивился молодой человек.
– Обратно в печную трубу, – улыбнулся Даниэль.
Он покинул кухню, перебросив смокинг через плечо и на ходу застегивая браслет своих «Картье». В эту самую минуту какой-то подвыпивший гость выскочил из дверей, отчаянно сражаясь с пробкой огромной подарочной бутылки «Дом Периньона». Даниэль понял, что должно произойти, и попытался уклониться, но было уже поздно. Пробка с оглушительным хлопком вырвалась из горлышка бутылки, и Даниэля окатило шампанским с головы до ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57