Письма продолжали приходить, теперь их бросали в почтовый ящик «Жаворонка». Но, вопреки словам матери, Бобби почувствовала не силу, а трусость в этих осторожных письмах, лишь усугублявших в ней ощущение заброшенности.
– Он ничего не знает обо мне, мамочка. Он пишет, что хочет меня видеть, когда я сама буду к этому готова.
Бобби скатала последнее письмо в шарик и с силой запустила им в корзинку для бумаг, стоявшую в углу ее спальни.
– Никогда я не буду готова его увидеть! – с детской категоричностью заявила она.
Как только Бобби ушла в сад играть с Легавым, недавно приобретенным щенком немецкой овчарки, забракованным полицией Трувиля, Александра вернулась в спальню дочери и вытащила скомканное письмо из корзины.
Она села за письменный стол Бобби и расправила листок, исписанный неровным, с сильным наклоном почерком Андреаса. Она быстро пробежала глазами письмо. Бобби была права: письмо оказалось неискренним, фальшивым, чересчур вежливым. Это чувствовалось даже в подписи: «Твой отец, Андреас Алессандро».
Неудивительно, что Бобби боялась этих писем и не доверяла им. Андреасу предстоял долгий путь, если он надеялся на воссоединение со своей упрямой дочерью.
Она подошла к окну и посмотрела в сад, который Виктор, их новый садовник, лишь недавно начал приводить в порядок. Бобби и Легавый катались в высокой траве в опасной близости от клумбы, только что засаженной дельфиниумом.
Александра подняла руку, собираясь постучать костяшками пальцев по стеклу, но замерла на полпути: девочка и собака успокоились сами. Бобби, как всегда, в джинсах, растянулась на спине, а Легавый устроился рядом со своей юной хозяйкой в позе сторожа, скрестив лапы и высоко подняв голову.
Александре вспомнились рассказы Андреаса о Рольфе, ставшем его верным спутником и защитником в детские годы в Швейцарии. «Хоть это их объединяет», – подумала она и мысленно дала себе слово написать Андреасу, посоветовать ему отыскать, если они сохранились, свои старые фотографии с Рольфом и послать их Бобби.
48
В один из сумрачных ноябрьских дней 1980 года Бобби Алессандро, только что вернувшаяся домой из школы, бросилась ничком на кровать. С минуту она разглядывала лежащий перед ней чистый листок бумаги, потом начала писать:
«Дорогой папа,
я решила провести с тобой Рождество, если предложение еще в силе. Мне, конечно, придется вернуться в Онфлер к Новому году; мы с мамой всегда справляем его в «Жаворонке» вместе с нашими близкими друзьями.
Извини, что так долго тянула с ответом. Если уже слишком поздно, так и скажи. Не беспокойся, я пойму.
Роберта».
Она быстро перечитала письмо, сложила листок и спрятала его в конверт, надписала адрес и положила письмо в портфель, чтобы отправить на следующее утро по дороге в школу. Потом она села за стол и углубилась в домашнее задание.
– Мам? – начала она, когда они сели обедать за длинным сосновым столом в кухне, где обычно проходили их повседневные трапезы.
– Да, Бобби? – Александра опустила серебряный половник в фарфоровую супницу и щедро зачерпнула дымящегося и ароматного, только что сваренного овощного супа.
Бобби тщательно расправила салфетку у себя на коленях. «Есть ли на свете способ аккуратно бросить бомбу?» – подумала она, решила, что нет, и бросила как пришлось.
– Я написала отцу.
Александра продолжала разливать суп как ни в чем не бывало.
– Это хорошие новости, – сказала она мягко. – Есть какая-нибудь особенная причина?
Бобби кивнула, но ничего не объяснила.
– Мне сообщат эту причину или я должна догадаться сама?
– Я написала, что принимаю его приглашение.
– Это… какое приглашение?
– На Рождество.
– Довольно неожиданное решение, тебе не кажется?
– Нет. – Бобби зачерпнула суп, подняла серебряную ложку над тарелкой и медленно вылила густую, горячую жидкость обратно в тарелку. – Это не было неожиданное решение, мам. Я долго его обдумывала.
У Александры вдруг пропал аппетит. Она не знала, смеяться ей или плакать.
– В этом я не сомневаюсь. И все же мне оно показалось несколько неожиданным.
– Я сама еще твердо не решила, хотя написала письмо.
Глаза Бобби, большие и испуганные, казалось, молили мать о помощи.
Александра заговорила, стараясь как можно тщательнее подбирать слова.
– Я пытаюсь понять, почему ты выбрала именно этот момент, чтобы передумать?
Бобби упорно смотрела в тарелку с супом.
– Я подумала, может, надо дать ему шанс?
– И ты решила, что Рождество – это самое благоприятное время? Мир на земле и в сердцах?
Она взяла свою ложку и заставила себя есть остывающий суп, утративший вдруг весь свой вкус.
– Не сердись, мам.
– Я не сержусь.
– А похоже, что сердишься.
Одно из поленьев в камине с треском раскололось, выпустив тучу искр. Легавый, дремавший у камина, жалобно взвыл во сне.
– Сделай мне одно одолжение, – попросила Александра.
– Все, что хочешь, мам.
– Если вдруг снова передумаешь, не смущайся. Не исключено, – добавила она поспешно, – что твой отец успеет передумать первым.
– Я написала в письме, что не обижусь, если он передумает, – словно оправдываясь, пояснила Бобби.
– Я в этом сильно сомневаюсь, солнышко, – ласково сказала Александра, – но нет смысла притворяться, будто мы забыли, сколько раз он разочаровывал тебя в прошлом.
– Это было давно, мам. Много лет назад.
– Ты много лет его не видела.
Взгляд у Бобби был по-прежнему боязливый.
– Я даже и не помню его толком. Ты хранила для меня все эти вырезки, фотографии… но это всего лишь бумага. Точно я знаю одно: вот только что он был лучшим отцом в Америке – я помню, какой он был красивый и сильный, прямо сказочный герой, готовый подарить мне весь мир, – а минуту спустя он исчез.
Александра протянула руку над столом и крепко сжала ладонь дочери.
– Как тебе кажется, ты сумеешь простить его, солнышко?
Бобби покачала головой; ее густые волосы, завязанные на затылке «конским» хвостиком, закачались и вспыхнули сотнями искр в свете камина.
– Я этого никогда не пойму, – сказала она, – но, может быть, когда-нибудь я сумею его простить.
Вновь наступило молчание; в кухне слышалось только потрескивание поленьев и шорох электрического вентилятора в духовом шкафу.
– И еще одно, – осторожно посоветовала Александра. – Не романтизируй своего отца. Не попадайся на эту удочку. Твой отец привлекательный мужчина, к тому же окруженный ореолом успеха…
– Ну и что? – спросила Бобби обиженно и сердито.
– Просто не забывай, – спокойно ответила Александра, – что он при этом еще и человек, а людям свойственно ошибаться.
– Ты всегда говоришь, что все совершают ошибки.
– Так оно и есть. Я только стараюсь объяснить, что если ты поедешь к нему на Рождество, а я от души надеюсь, что ты поедешь… Не жди слишком многого, чтобы потом не разочароваться.
– Я не буду, мам, честное слово.
Легавый у камина насторожил уши, медленно поднялся, потянулся и воровским шагом направился к плите.
– Должно быть, цыпленок готов. – Александра тоже встала.
Она открыла дверцу духовки, надела стеганые рукавицы и вытащила противень. Легавый одобрительно заколотил хвостом по полу.
– Мама?
– А?
– Я думаю, мне понадобится новая одежда перед поездкой в Нью-Йорк.
Александра отрезала кусок куриной грудки, подула на нее и бросила Легавому.
– Если отправимся в путь в пятницу вечером, – невозмутимо предложила она, – у нас будет целая суббота на покупки в Париже.
– Ой, мам! – Бобби лишь недавно начала ценить преимущества гардероба, состоящего не только из пары драных джинсов, нескольких мешковатых свитеров и ковбоек. – Правда, мы поедем?
– Конечно, но только при одном условии: если ты съешь свой обед.
– Ну давай, режь курицу! Я умираю с голоду!
В сочельник мать с дочерью прибыли в аэропорт Руасси ранним утром, героически стараясь сдержать слезы. Бобби в свои почти полные пятнадцать лет попала в ловушку на нейтральной территории, протянувшейся между детством и юностью: никогда в жизни она не казалась Александре такой испуганной и уязвимой.
– Береги себя, слышишь? – сказала она, обнимая дочь с излишней горячностью.
– И ты тоже, мамочка. – Бобби утерла нос тыльной стороной ладони. – А обо мне не беспокойся, со мной все будет в порядке.
– Ты уверена? – Александра наклонилась и пристально заглянула в лицо дочери, стараясь проникнуть за дрожащую и соскальзывающую маску самообладания. – Ты уверена? И не заводись, пожалуйста, с пол-оборота: я вовсе не предлагаю тебе отказаться от поездки, просто напоминаю, что можно изменить условия.
Бобби вдруг успокоилась. Мать и дочь как будто поменялись ролями.
– Я уверена, мам. Даже если ничего не получится, даже если окажется, что мы с ним друг другу чужие… Я не хочу больше ждать ни дня. Надо дать ему шанс.
– Пошли мне открытку, – улыбнулась Александра.
– Я вернусь раньше, чем она дойдет.
Бобби потрогала толстую защитную обертку картины, которую мать дала ей в подарок для Андреаса.
– Он этого ждет?
– Нет, конечно, нет.
– А он поймет?
– Содержание поймет, суть – вряд ли.
– Тогда зачем ты посылаешь ему такой подарок?
Взгляд Александры смягчился.
– Хочу, чтобы у него было что-то от меня.
Бобби подхватила большую сумку-рюкзак из мягкой красной замши, который сама для себя выбрала в Париже: он был одного цвета с пуговицами и отделкой ее нового серого пальто.
– Как я выгляжу? Ничего?
– Ты выглядишь прекрасно.
«Интересно, чего ждет Андреас? Она не похожа на американскую девочку-подростка. Я посылала ему фотографии, но будет ли он готов к встрече с этой французской красавицей?»
Она ласково подтолкнула Бобби к выходу на посадку.
– Тебе лучше поторопиться, детка.
Личико Бобби вдруг погрустнело.
– Ой, мам, вот было бы здорово, если бы…
– Не будем заниматься гаданием. В конечном счете это пустая трата времени, поверь мне.
– Ладно, босс, – усмехнулась Бобби. – Картина мне ясна. – Она вскинула сумку на плечо и еще раз проверила паспорт и билет. – Я буду тебя вспоминать сегодня вечером. А ты не ешь сама всю индейку: поделись с Легавым.
– Разве я когда-нибудь оставляла Легавого без ужина? – Александра еще раз крепко обняла дочь. – Благослови тебя господь, Бобби. И не забудь вернуться до Нового года: я бы не хотела провести еще один праздник без тебя – это уж слишком.
Бобби вернулась на два дня раньше условленного срока, и на этот раз, когда Александра встретила ее в Руасси, она была потрясена произошедшей переменой. Лицо дочери было напряженным и осунувшимся, казалось, она потеряла в весе за четыре дня отсутствия. Когда Александра попыталась вытащить из нее причину столь явного расстройства, Бобби полностью замкнулась в себе.
«Я хочу домой», – вот и все, что она сказала.
Позже, когда за ней закрылась дверь спальни, Александра услыхала рыдания. Она спустилась вниз, в свой кабинет, поплотнее прикрыла дверь и позвонила Андреасу.
– Что, черт побери, произошло? – потребовала она.
– Кому же знать, как не тебе?
– Что ты хочешь сказать?
– Это ведь ты заставила ее уехать!
– О чем ты говоришь, Андреас?
– Как будто ты не знаешь! Вчера, когда я вернулся домой после деловой встречи, которую не смог отменить, Бобби сказала мне, что говорила с тобой по телефону. Что ты была ужасно расстроена и жаловалась на одиночество.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – повторила Александра. – Я никогда…
Тут до нее кое-что дошло, и она умолкла. Было ясно, что он говорит правду, а это означало, что Бобби явно нуждалась в оправдании, чтобы сбежать. Пусть лучше Андреас винит ее и не узнает правды.
– Будешь отрицать, что ты ей звонила? – тоном прокурора спросил Андреас.
– Нет, – ответила Александра. – Прости. – Она помолчала. – Ну, как она тебе? Вы так давно не виделись…
«Скажи правду, – мысленно молила она его. – Скажи, что это были небо и ад, смешанные друг с другом, что четырех дней мало, чтобы заделать все трещины, образовавшиеся за эти годы. Тогда, может быть, я постараюсь дать тебе еще один шанс; может быть, мы смогли бы вместе поговорить о нашем ребенке, как настоящие родители».
– Все было бы прекрасно, – сухо ответил Андреас, – если бы у нас было все обещанное тобой время.
Александра тихонько вздохнула.
– Прости, – повторила она и повесила трубку.
На следующее утро после завтрака они вместе пошли погулять по лесу, примыкавшему к саду. Бобби вернулась к своим излюбленным старым джинсам и куртке военного образца. Легавый носился вокруг нее кругами, не отходя далеко. Он был безумно рад, что его хозяйка вернулась, и в то же время ему было боязно, что она вдруг опять исчезнет.
– Я по нему соскучилась, – сказала Бобби, шагая рядом с матерью и поддевая носком палые листья и комья земли.
Александра взглянула на нее искоса.
– Ты поэтому сказала отцу, что я раньше времени отзываю тебя домой?
– Нет. – Бобби упорно смотрела только в землю.
– Тогда почему? – Александра остановилась и прокричала вслед удаляющейся спине дочери: – Может, все-таки скажешь мне, что произошло?
Бобби остановилась, но так ничего и не сказала.
– Я в общем-то не против, когда из меня делают козла отпущения, – продолжала Александра, едва сдерживаясь, – но мне было бы легче, если бы я знала, в чем дело.
Бобби повернулась к ней лицом. Легавый, уловив витающее в воздухе напряжение, подбежал к ней и, тяжело дыша, уселся у ее ног.
– Ничего не вышло.
– Я так и поняла. Но в чем все-таки дело?
– Да во всем, – поморщилась Бобби.
– Не надолго же тебя хватило. А ведь я предупреждала: не жди слишком многого.
– Знаю. Я очень старалась, честное слово. Но он ждал слишком многого.
– Понимаю.
– Правда? Ты правда понимаешь, мам?
– Начинаю понимать.
Бобби присела на корточки и обняла собаку за шею, крепко прижимая ее к себе.
– Я с самого начала поняла, что шести дней ему будет мало. Но я надеялась, что все будет развиваться постепенно, естественным путем… что мы узнаем друг друга получше, а потом, может, он пригласит меня еще раз.
Лицо Бобби потемнело.
– С самого первого вечера он требовал все или ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57