https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_kuhni/Grohe/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Во всяком случае, Бика не было на Лонг-Айленде, и родители лишь смутно предполагали причину его отсутствия.
Без брата-близнеца Бобси Ван Дайнем явно тосковал. Он пребывал в подавленном состоянии духа; его любовь к проказам сошла на нет. Он явно уставал от внимания девушек, от партий в теннис, от игр и развлечений, которыми в то лето занималось семейство Ван Дайнем.
Похоже, он был склонен к разговорам – и хотел разговаривать со мной. Как-то на уик-энде я была приглашена в их дом, пришла я и на следующий. Бобси нравилось прогуливаться со мной по пляжу, где он сбрасывал привычную личину и молча смотрел в океан. Он любил гонять по ночам в новой машине «Феррари», но не в той, в которой он потом разбился. Порой он устраивался на балконе вместе со мной, и мы сидели там, слушая танцевальную музыку, которую доносили до нас порывы ветра, случалось, он говорил о Бике или о его дружбе с Констанцей, нередко каким-то окольным уклончивым образом, словно в ней была какая-то тайна, не дававшая ему покоя.
В один из таких вечеров на балконе он после долгого молчания поцеловал меня. Это был грустный, вежливый и полный сочувствия поцелуй, но тогда я этого не знала, у меня не было опыта в поцелуях.
Я должна была бы забыть этот инцидент – я не сомневалась, что Бобси так и поступил, – не будь моего посещения Розы, не будь этого долгого дурацкого подстрекательского разговора. Эти беседы вызывали у меня желание испытать, что такое любовь: расстаться с предположениями, испытать наконец опыт этих тонких странных чувств, о которых я читала в романах; оттуда был всего лишь шаг до убежденности, что я влюблена, особенно когда рядом находилась Роза, дававшая советы и ободрявшая меня.
Фантазии – и те, о которых я узнала из книг, и те, что являлись из рассказов Розы, – обуревали меня. Снова получив приглашение к Ван Дайнемам, вскоре после этого первого разговора с Розой, я вцепилась в Бобси Ван Дайнема так, что мне и сейчас стыдно вспоминать. Мои усилия скорее всего были глупы; они были полны смущения и отчаяния, и они увенчались успехом.
Бобси, который при своей легкомысленности был не очень принципиален и – теперь-то я это понимаю – глубоко несчастен, подчинился. Я флиртовала с ним, в ответ он флиртовал со мной. Мы то и дело выбирались на пляж, часто устраивались на балконе. Здесь, в виду океана, несколько недель спустя Бобси опять поцеловал меня. Он сказал усталым голосом:
– В самом деле, почему бы и нет?
В виду океана, на его фоне началось и так же кончилось мое первое любовное приключение.
Оно было кратким. Если я отчаянно старалась убедить себя, что влюблена, Бобси изменить было невозможно. Я была неуклюжа; Бобси был достаточно юн, никто из нас в то время не понимал, что такое процесс саморазрушения. Бобси продолжал на полной скорости гонять свою стремительную машину, он старался казаться прожигателем жизни и проявлять галантность. Я же отчаянно пыталась не обращать внимания на ширящуюся пропасть между реальностью и ожиданиями.
Несколько недель мы играли полагающиеся нам роли. Мы могли танцевать щека к щеке под пластинки Френка Синатры. Мы отправлялись на долгие ночные прогулки. При лунном свете мы гуляли по пляжу. Мы отчаянно старались подчиняться всем обязательствам, и в конце лета, когда мы оба поняли, что ничего не получается, наш роман завершился.
Мне повезло, ибо я могла испытать куда большее разочарование, попадись мне кто-то менее достойный. Бобси начал роман мило и непринужденно, расстался он со мной не менее изящно. Мы остались друзьями до самой его смерти, что наступила через несколько лет, и вспоминала я все годы нашей дружбы, а не краткий период нашего романа. Вот тогда я и стала понимать очевидное. Бобси не случайно пошел мне навстречу: я была своеобразным заменителем; тем летом я позволяла ему чувствовать близость Констанцы.
Роза, думаю, так и не поняла по-настоящему, что случилось. Я знала, что она не одобрит мои действия, поэтому я трусливо не посвящала ее в подробности. Роза, добродушная и в определенном смысле невинная душа, считала, что у меня роман, который только-только начался. Я не рассказала ей, когда он кончился. Он превратился в достаточно длинный роман, намекала она порой. Пару раз, уже после окончания интрижки, когда я видела в Бобси только приятеля, Роза намекнула мне, что я тяну, что пришло время наследнику Ван Дайнемов браться за ум. Она имела в виду свадьбу. К тому времени было бесполезно спорить и доказывать, что о любви нет и речи, что мы просто хорошие друзья. Роза, выслушав эти протесты, только улыбнулась бы и не поверила.
Я стала одной из ее историй, персонажем репертуара ее фантазий. Роза – потом я выяснила у Френка – доверяла семье свои надежды на меня. Блистательная пара! Она могла бесконечно разглагольствовать на эту тему, спрашивать совета у мужа и детей, как бы ей получше реализовать свои замыслы.
В результате, когда Бобси Ван Дайнем составил мне компанию в доме Розы, что мы позволяли себе и в то первое лето, и потом, наше посещение было встречено градом улыбок, понимающих взглядов и многозначительным молчанием. Бобси счел это забавным, я же – нет. И в двух случаях, когда присутствовал Френк Джерард, он откровенно дал понять, что Бобси Ван Дайнем ему не нравится.
Бедный очаровательный близнец! Мы сидели за шумным вечерним столом Розы в окружении ее толкового потомства, и Бобси с самоуверенностью, свойственной его классу, излагал свои унаследованные идеи, свои плохо осознаваемые политические мнения. Часто он терял нить в середине предложения. Хотя ему было свойственно обаяние, он не отличался ни особым умом, ни аналитическими способностями. Я понимала, что кое-кто из детей Розы сочли Бобси придурковатым. По крайней мере, они оказались достаточно вежливыми, чтобы скрыть свое мнение, чего нельзя было сказать о Френке Джерарде.
Сидя напротив Бобси, он, хмурясь, внимательно присматривался к нему. Пару раз, когда Бобси позволил себе особенно глупые реплики, он реагировал на них точно и остроумно, что подчеркивало несостоятельность Бобси.
В силу воспитания Бобси обладал толстокожестью. Я думаю, он вряд ли замечал такие эпизоды. Да и в противном случае они вряд ли обеспокоили бы его, поскольку Бобси было свойственно прирожденное добродушие, вытекавшее из его происхождения. Это меня беспокоило. Это вынудило меня выступить на его защиту. Я знала недостатки Бобси, но знала также и его положительные качества: он был глуповат и ленив, но способен к доброте и сочувствию. Я также начала понимать, насколько глубоко он несчастлив. Обаятельный Адонис из братства клуба «Брукс», который потерял смысл жизни. Я ненавидела Френка Джерарда за его саркастические замечания. Я сочла, что он вел себя грубо и высокомерно.
Бобси любил, как он выражался, «общаться с людьми». Один или два раза он сделал попытку преодолеть холодную сдержанность Френка Джерарда, втянуть его в разговор. Мне запала в память последняя попытка Бобси, когда в завершение вечера мы рука об руку с ним направились к дверям. Уже на пороге он спросил Френка о Йеле – отец Бобси тоже был его выпускником. Я стояла рядом с ним. Я смотрела на них двоих, одного – высокого и симпатичного и второго – столь же высокого и сумрачного. Но непринужденное очарование Бобси не встретило ответа: Френк Джерард смотрел на него так, словно был готов отпустить ему оплеуху.
– Ужасно неприятная личность! – таков был вердикт Бобси. Однако Бобси вообще считал, что люди, читающие книги, являются странными типами. По его мнению, эксцентричность включала в себя и отсутствие интереса к теннису. – Ужасно неприятный. Что я такого сказал? Что я такого сделал? Я спросил его о Йеле, а он – ты заметила? – посмотрел на меня так, словно был готов убить меня.
* * *
Прошло не так много времени после этого обеда, и глава семьи – Макс Джерард – заболел. Недомогание было внезапным и коротким: той же зимой он скончался. Я видела Френка Джерарда на похоронах и встретилась с ним снова следующей весной у церкви в Венеции.
После той стычки я вряд ли могла предполагать, что он будет искать меня, и я не удивлялась, что прошло столько времени до нашей следующей встречи. Я слышала о нем только из вторых рук, от его братьев и сестер или от Розы. Вскоре после нашей встречи в Венеции он принял предложение из Оксфорда прочитать в одном из колледжей курс лекций. Решение отправляться в Англию было принято внезапно, рассказала Роза, и оставалось непонятным, сколько времени он там проведет.
Мотивы, по которым он принял предложение, намекнула Роза, носили не только профессиональный характер. Конечно, ему была оказана честь, что не помешало бы ему отказаться. Он уехал, дала она понять, в надежде все забыть: образец совершенства в виде женщины-ученого, похоже, исчез со сцены; Роза больше не упоминала о ней.
Я не предполагала, что встречу Френка Джерарда. Я думала, что время и перемены уводят его все дальше и дальше от того круга, в котором я вращалась, и что мне доведется услышать о нем, как сейчас, только от других: случайные упоминания о жизни чужого человека. Он был в этой стране; он побывал в другой; он успешно делает карьеру; он женился. Как ни странно, я почувствовала острое сожаление, чувство незавершенности. Но я не стала копаться в этих эмоциях, я скрыла их под вереницей других дел и изменений, которые имели место в то время: я пыталась как-то вписаться в жизнь, не в силах отделаться от основного ощущения, что она идет под уклон.
Двадцать пять, двадцать шесть, вот уже почти двадцать семь: я видела, что жизнь проходит мимо, часы бегут. Я стала пользоваться успехом, но работа не могла заполнить каждую минуту каждого дня, как бы я к этому ни стремилась. Порой меня охватывало огромное и не совсем понятное нетерпение, стремление куда-то бежать, с которым я еле справлялась. Встречи и дела шли чередом; я могла презирать себя за желание обрести нечто расплывчатое и туманное.
Тогда я этого еще не знала, но, чтобы моя жизнь обрела равновесие, в ней не хватало решительного поступка. Мне довелось снова встретить Френка Джерарда, и эта странная встреча, к которой я пришла окольным путем, уже ждала меня. Она состоялась в самом конце 1975 года в Нью-Хейвене.
* * *
Что привело меня к этой встрече? Масса событий, но одним из них был скандал.
Скандал касался моего дяди Стини. Он, которому к тому времени было пятьдесят семь лет, жил в Винтеркомбе. Финансы его были далеко не в лучшем состоянии, но образ жизни оставался столь же пышным.
С прошествием времени Стини стал неразборчив в связях. Тот молодой человек, который в свое время в чайной говорил о вечной любви к Векстону, стал испытывать пристрастие к коротким необременительным связям. Более точно, у него появился вкус к солдатам. Особенно к охранникам. У Стини вошло в привычку знакомиться с ними в Гайд-парке, а потом приглашать этих здоровых ребят в свою лондонскую квартиру. В ходе одной из таких встреч в начале года он встретил солдата, который, уже будучи знакомым с подобными предложениями, решил, что будет и быстрее и практичнее, если они скроются в кустах.
Этого Стини никогда раньше не делал. Он убедил себя – а он постоянно испытывал необходимость все себе объяснять, – что скрытность особенно притягательна, и он с солдатом нырнул за живую изгородь. Когда парочка уже обо всем договорилась, из-за соседних кустов показались двое полицейских в штатском.
– Я заспорил с ними! – кричал Стини. – И я был предельно убедителен!
Убедительности, по всей видимости, не хватило, и он подпал под действие британских законов. Того солдатика уволили из армии, а мой дядя Стини отправился на шесть месяцев в тюрьму. Когда он вышел, друзья дали понять, что не хотят с ним знаться. Конрад Виккерс сообщил, что его вилла на Капри все лето будет забита гостями. Стини никогда не скрывал своей сексуальной ориентации, но теперь он совершил непростительный грех: он был публично уличен.
Констанца сразу же пригласила его в Нью-Йорк. Она не только приняла Стини к себе, но и стала его вытаскивать в свет. Она водила его на общественные сборища, на концерты, в картинные галереи, рестораны, на приемы и вечеринки. Те из ее друзей, которые брезговали встречей с такого рода тюремной пташкой, получили отставку. Мне приятно вспоминать эти дни: Констанца могла хранить верность, мужества ей было не занимать.
Стини, нашедший убежище в роскоши квартиры Констанцы, старался делать хорошую мину; тем не менее он страдал. То и дело он переходил от непринужденной веселой раскованности к мрачному унынию. Он был склонен вдруг то разразиться рыданиями, то в самые неподходящие моменты начать разглагольствовать о смысле жизни. Его склонность то и дело пропускать по рюмочке все возрастала. Его поведение, пришлось признать даже Констанце, вызывало тревогу.
В конце декабря, когда пришло известие, что Векстон будет читать мемориальную лекцию в Йеле и что Стини и я приглашены, Стини был вне себя от радости. Он сказал, что прошли годы, когда он в последний раз видел Векстона. Беседа с Векстоном – это как раз то, что ему нужно, только Векстон сможет наставить его на путь истинный.
В этом я сомневалась. Констанца, которая не получила приглашения, была полна презрения и насмешливости. Стини молил и в конце концов добился согласия: мы едем. Прежде чем мы пустились в дорогу, я решила, что присутствия серебряной фляжки не допущу. Контролировать Стини было непросто, но я понимала, что у нас могут быть неприятности.
За два дня до того, как мы были готовы отправиться в путь, мои опасения усилились. Я навестила Розу в Вестчестере, как я делала каждую неделю в течение этого года. После потери мужа Роза сильно изменилась. Я привыкла видеть ее грустной, погруженной в размышления, но в этот день, встречая меня, она сияла.
– Какие новости! – сказала она, хватая меня за руку. – Френк дома!
– Дома? Вы хотите сказать, что он здесь?
– Прилетел вчера. Сейчас он вышел. Ты увидишь его до того, как он отправится в Нью-Хейвен. Он спрашивал о тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111


А-П

П-Я