Пожилой герцог с супругой, которые уже давно давали понять, что собираются уходить, двинулись к выходу. Это стало намеком для других гостей, кто не оставался в Винтеркомбе. Пошел поток благодарностей, поздравлений и прощаний. Отъезжавшие гости находились в прекрасном настроении; слуги суетились, поднося шляпы, пальто и трости; к переднему крыльцу то и дело подъезжали моторные экипажи и коляски. Остающиеся тоже толпились у выхода, прощаясь с остальными, но и они, один за другим, стали желать Гвен спокойной ночи.
Справедливости ради Дентон должен был принимать прощальные поклоны и благодарности вместе с Гвен, но его не было. Гвен, привыкшая к поведению мужа, особенно не волновалась. К тому времени Дентон прикончил добрую долю бутылки портвейна и, возможно, позволил себе и бренди. Скорее всего он в курительной или бильярдной.
Даже выяснив, что его нет ни там, ни там, Гвен не обратила на это особого внимания. К ней подошел Мальчик, видно было, что он возбужден. Он сообщил, что целый час искал отца, но не мог найти. Ни в курительной, ни в бильярдной…
– Оставь его в покое до утра, – мягко сказала Гвен, целуя сына. – Твой отец пошел спать, вот и все. Ты же знаешь, как такие вечера утомляют его.
Мальчику не надо было объяснять смысл этого уклончивого ответа. Он вежливо проводил Джейн Канингхэм до дверей ее комнаты, столь же вежливо пожелал ей спокойной ночи и сразу же, едва только она закрыла дверь, заторопился в уединение своей комнаты. Тут он стал рассматривать свою коллекцию оловянных солдатиков, набор птичьих яиц, ряды книг с приключениями – знакомые и любимые забавы детства. Он сидел на постели, подперев подбородок руками, и смотрел на тлеющие угли в камине: он знал, что не заснет; понимал он и то, что его детству пришел конец.
Оказавшись у себя, Джейн позвонила маленькой горничной. Пока девочка распускала ей шнуровку платья и причесывала ее, Джейн подумала, какая она хорошенькая. У нее были умные руки, щеки ее раскраснелись, глаза блестели. «Я обручена и тоже должна так выглядеть, – подумала Джейн, глядя на свое отражение в зеркале, – должна, но не выгляжу». Она вздохнула. Щетка не менее пятидесяти раз прошлась по ее волосам, но никакие усилия не смогли сделать их столь же красивыми, как у этой девочки – блестящие, тяжелые, густые, несколько прядей выбились из-под чепчика – он слегка сдвинут набок, словно Дженна торопливо пришпиливала его в последнюю минуту.
– Ты видела комету, Дженна? – спросила Джейн, когда девушка закончила ее причесывать.
– Видела, мисс Канингхэм. Все слуги наблюдали за ней.
– Она красивая, не так ли?
– Очень красивая.
– Но страшновата, да?
Джейн посмотрела на отражение девочки в зеркале, та ничего не ответила.
– Мне казалось, что словно… ох, толком сама не знаю. Словно мир меняется. Что-то будет не так…. – Джейн прервалась, она не могла позволить себе обсуждать подобное с горничной, да и вообще, с кем бы то ни было. В голосе у нее появились суховатые нотки. – Наверное, я себе вообразила Бог знает что. Очень глупо. И все же зрелище было прекрасным. Забыть комету невозможно. Спокойной ночи, Дженна.
* * *
Внизу в гостиной последние гости расставались с хозяйкой. Оставшись одна, Гвен повернулась к окну, пригладила темные волосы, отметив, что принятое ею решение отразилось на лице: в нем теперь читалась собранность и серьезность.
Она тронула изумрудное ожерелье, которое, подобно струйке воды, холодило шею: подарок в день помолвки от Дентона, врученный, когда ей было восемнадцать лет и она впервые явилась в Англию со своей овдовевшей матерью; одна из тех американских девушек, что прибывали в Англию в поисках аристократических покровителей. Как давно это было: тогда она считала Дентона аристократом; теперь она была куда меньше уверена в этом. Надо выйти на свежий воздух, решила она, посмотреть на звезды.
У балюстрады террасы лицом в сад стояла чья-то мужская фигура. Издали Гвен показалось, что это Шоукросс. Она уже готова была отпрянуть – сейчас ей не хотелось встречаться со своим любовником, их разговор мог подождать до утра, – когда человек повернулся. Она увидела, что это Окленд.
Гвен с облегчением улыбнулась и двинулась к нему. Конечно, это не Эдди, подумала она. Эдди давно уже расстался с надеждой встретиться с ней и в плохом настроении вернулся к себе в комнату.
Она положила руки сыну на плечи и притянула его к себе, чтобы поцеловать.
– В чем дело, Окленд? – спросила она. – У тебя вся одежда отсырела. Где ты был? Ты должен вернуться в дом, мой дорогой, пока окончательно не простудился.
– Я приду через минуту, мама.
Окленд не ответил на поцелуй, холодно высвободившись из-под ее рук.
Гвен вернулась в дом. В дверях она повернулась. Окленд продолжал стоять на том же месте, облокотившись на перила.
– Окленд, иди в дом, – настоятельно потребовала она. – Уже больше часу ночи. Все ушли. Чем ты тут занимаешься?
Окленд снова повернулся.
– Ничем, мама, – сказал он. – Думаю.
4
Это был Каттермол, который первым узнал, что произошел несчастный случай. Каттермол, который проснулся в половине шестого утра, маясь жаждой и похмельем. Он выкарабкался из постели и спустился на кухню своего коттеджа.
Покончив с завтраком, он решил прогуляться, чтобы окончательно выветрить из головы последствия вечерней дозы портвейна. Снаружи туман уже рассеивался, воздух был прохладным и свежим, земля отсырела от обильной росы, и в воздухе ощутимо пахло весной. Собаки, как и ожидалось, уже были наготове. Он зашел в загон и поманил двух черных гладкошерстных ротвейлеров – Танцора и Молнию. Каттермол свистнул, и вся компания, человек и собаки, углубилась в лес.
Огибая деревню, Каттермол посмотрел на дом Хеннеси, пытаясь понять, встало ли семейство Хеннеси так же рано, как и он. Предыдущим вечером Джек Хеннеси основательно набрался. Он исчез где-то в середине празднества, даже не докончив обеда. Чтобы встретиться с той девчонкой, Дженной, – таково было мнение его жены Розы, но, даже согласившись с ней, Каттермол все же сомневался. Прошлым вечером Джек Хеннеси был пьян еще до того, как все сели за стол, – слишком пьян, чтобы волочиться за девчонками, да и дальше продолжал пить с таким отупевшим видом, словно хотел довести себя до беспамятства.
Тропа раздваивалась; Каттермол повернул налево и углубился в заросли. Теперь он старался двигаться бесшумно: никакого посвистывания.
Эти прогулки совершались по определенному ритуалу, которому Каттермол старался не изменять. Пройдя лес насквозь, он выбрался на поляну по другую сторону от деревни, где минут на пять остановился покурить. Затем двинулся обратно, отмечая гнездовья фазанов, открывая кормушки и подсыпая птицам их порции зерна.
Когда он добрался до поляны, солнце уже стояло высоко в небе. Каттермол прислонился спиной к дубу, извлек жестяную табакерку и квадратик бумаги, из которой скрутил толстую ароматную сигарету.
Танцору и Молнии было предоставлено пять минут свободы, и они стали носиться и прыгать на полянке, обнюхивая и метя ее территорию. Играя, они весело дрались друг с другом, катаясь по сырой траве, свободные от своих обязанностей. Какое-то время Каттермол наблюдал за ними. Он сидел, раскинув ноги, роса не могла пробиться сквозь плотный харрисовский твид, сигарета была душистая. Он снял шляпу и поднял лицо к солнцу, вспоминая комету. Его отец видел ее, когда был совсем малышом, году в 1834-м, и скорее всего с того же самого места, что и он.
Он в последний раз пыхнул сигаретой, от которой остался только маленький окурок, и растер его. Встав, он заметил рядом какой-то странный маленький холмик, которого не было прошлым утром. Он осмотрел его – скорее всего его сделали детские руки, судя по внешнему виду, но он подумал, что детей не должно быть в этой части леса, им тут нечего делать… и тут собаки залились лаем.
Каттермол выпрямился. Ни одного из псов не было видно, но они находились где-то рядом, он отчетливо слышал их голоса. Каттермол знал, что они издают такие звуки, когда нападают на след лисы или кролика.
Он подождал, но никто из собак не появился, а лай усилился. Удивившись, Каттермол пересек полянку и тут остановился как вкопанный.
Каттермолу и раньше доводилось видеть мертвецов. Он знал даже, как выглядит человек, получивший в лицо заряд дроби, и, хотя это было тридцать лет назад, он не забыл ужас этого зрелище. Но он совершенно не был готов к тому, что его могут призвать к ответственности и обвинить. Он продолжал смотреть. Все, что было съедено за завтраком, поднялось к горлу, и он кинулся в кусты. Он расстался с завтраком; лоб покрыла испарина, его колотило. Лишь когда он выпрямился, то услышал стон. Он крутанулся на месте.
«Боже милостивый, – подумал он, – столько крови, и все еще жив. Не может быть».
* * *
– Несчастный случай! Ужас, какой несчастный случай!..
Новости принес Артур, когда, влетев в комнату Фредди, принялся возбужденно отдергивать шторы.
Фредди вынырнул из глубин сна и удивленно воззрился на Артура. В нормальном состоянии тот тщательно следил за своим произношением, но сейчас он был так взвинчен, что к нему вернулся акцент кокни.
– В лесу. Прошлым вечером. Мистер Каттермол только что нашел его. Послал Джека Хеннеси в дом. Доктору уже позвонили, и его положили на носилки. Кровь повсюду, говорит Джек. Ее столько, что представить невозможно. Вам бы лучше вставать, господин…
– Кто, кто?
Однако Артур не мог ничего толком объяснить. Джек Хеннеси не знал или не говорил, а несчастье привело Артура в такое состояние, что он казался пьяным: весь дом стоит на ушах, повариха в истерике, все вокруг сходят с ума…
– Кровь, кровь, – продолжал повторять Артур сдавленным голосом, выкатив глаза от драматичности всего происходящего, пока Фредди выпутывался из простыней и боролся с одеждой.
К возмущению Фредди, Артур умчался на кухню за новостями, оставив его в одиночестве разыскивать свою рубашку и галстук. Он тратил драгоценные минуты, в течение которых слышал звуки бегущих ног, отдаленные крики, кряканье автомобильного клаксона и скрип шин по гравию. Пальцы у него дрожали и путались; Артур все не возвращался. Выглянув из высокого окна, Фредерик увидел группу людей, собравшихся на подъездной дорожке. Взгляду его предстали Мальчик, Окленд, мать, тетя Мод, он увидел, как дворецкий Росс – вот только тут он понял, что случилось нечто действительно ужасное, – неизменно степенный, неторопливый и невозмутимый, размахивает руками, как испуганная гусыня. Похоже, он шикал на горничных, чтобы те вернулись в дом, но безуспешно. Они все высыпали наружу, и отвороты их чепчиков трепетали; они пугливо жались кучкой, переходя с места на место. Дженна плакала.
Издав яростное рычание, Фредди со сбившимся набок галстуком, с развязанными шнурками ботинок кинулся вниз по лестнице. Вниз – мимо чучела оленя, через холл, по ступеням портика. Представшая перед ним сцена была адом кромешным.
Джек Хеннеси исчез – кто-то сказал, он побежал помогать тем, кто тащит носилки. Никто толком не знал ни что случилось, ни с кем. Со всех сторон Фредди слышал обрывки разговоров, сдавленные вздохи, слова и их опровержение. Он переводил взгляд с одного лица на другое; растерянный Мальчик старался держаться поближе к матери; Окленд с мертвенно-бледным лицом стоял в стороне, вглядываясь в сторону леса. Старшая горничная всхлипывала; Росс потребовал «все прекратить», и быстро; няня Темпл пыталась поймать Стини и отвести его в дом, а Стини в диком возбуждении носился по гравию, увертываясь от рук няни, и вопил.
Мать тоже, как заметил Фредди, одевалась в спешке. Волосы ее были в беспорядке, выбиваясь из-под заколок на затылке. Она выбежала наружу, даже не накинув пальто.
– Но что случилось? Что случилось? – снова и снова спрашивала она. Она повернулась. Фредди видел, как ее взгляд обежал террасу. Она отметила, что и он здесь, и Мальчик, и Окленд, и Стини. На мгновение лицо ее было разгладилось, но тут она закричала: «Дентон! Где Дентон?»
Все головы повернулись, стайка горничных раздалась. Дворецкий торопливо обратился к одному из слуг, и тот бегом кинулся в дом. Не было ни следа хозяина дома, и тут, привлеченные голосами, на ступеньках стали появляться и другие гости: Монтегю Штерн, величественный в своем халате пурпурного шелка. Явно не понимая, что тут делается, он на несколько секунд застыл на верхней ступеньке, обозревая суету. Он повернулся к Окленду:
– Что случилось?
– Какой-то несчастный случай, – сдавленным голосом и с отсутствующим выражением лица ответил Окленд.
– За врачом послали?
– Врач, думаю, уже здесь.
С этими словами Окленд резко повернулся на звук подъезжающей машины. Она на полной скорости влетела на дорожку к дому и, заскрежетав тормозами, остановилась перед Фредди так резко, что из-под колес полетел гравий. Из кабины выбрался доктор Хэвиленд: лицо у него было красным и небритым, бакенбарды растрепаны, шляпа нахлобучена на лоб. Он держал при себе медицинский саквояж из крокодиловой кожи, и его появление среди хаоса – появление человека, знающего, что делать, – вызвало единодушный вздох облегчения в группке горничных.
Прибытие доктора привлекло всеобщее внимание; когда он подошел к Гвен и членам ее семьи, только Окленд остался в стороне, как и в предыдущий вечер, перед появлением кометы. Он держался в отдалении, и Джейн Канингхэм, вышедшая на ступеньки с миссис Хьюард-Вест, увидела, как Окленд вскинул голову, поднял руку, показывая куда-то, как и прошлым вечером.
Джейн повернулась, сощурив близорукие глаза. Сначала она ничего не могла разобрать, потом постепенно взгляду ее предстала группа, на которую указывал Окленд.
В долине внизу стоял плотный розовато-лиловый туман, как нередко бывает весенним утром. Он затягивал край озера и лес, и из-за его плотной завесы постепенно вырисовывалась группа людей. Их было человек девять, может, десять. Они двигались медленно и неловко, оступаясь и оскальзываясь, заглушенно доносились сдавленные возгласы и призывы смотреть под ноги, идти осторожнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111