Акции магазин https://Wodolei.ru
кроме того, до его слуха доносились и другие звуки. Еле слышные поначалу, они приближались, он уже улавливал пыхтение парового двигателя.
От прошлого Джейн перешла к будущему. Она пыталась объяснить выражение лица Мальчика: его легкую растерянность, его сомнительные надежды. Она пришла в возбуждение. Она сказала, что ей стоило бы основательнее поговорить с Мальчиком и попытаться разубедить его. Повернувшись к Векстону, она начала объяснять, что, когда она попрощалась с Мальчиком, ее охватило предчувствие несчастья.
Крупная ладонь Векстона ощутимо хлопнула ее по пояснице.
– На землю! – выкрикнул он.
От удара у нее перехватило дыхание. Она неловко упала, и мокрая брусчатка ободрала ей лицо. Одна нога подвернулась. Векстон всем своим весом прижал ее к земле. Упавшие носилки ударили ее по голове. Они запутались в мокром брезенте и размотавшихся шарфах. В воздухе раздался грохот, после чего блеснула вспышка. Векстон локтем прижал ее к земле. Джейн уткнулась в мокрую мостовую и сделала попытку избавиться от Векстона. Извиваясь, она отползла на дюйм и приподняла голову.
Векстон сошел с ума. Все вокруг сошло с ума, вплоть до платформы. То, что было черным, теперь было залито светом. Край платформы был отбит и курился дымом. Здание вокзала было охвачено пламенем. Его языки развевались на ветру, как флаги, и лизали крышу.
Кто-то застонал. Мимо со сбившейся набок шапочкой пробежала медсестра Красного Креста. Волосы ее горели. Рот у нее был искажен в крике. Джейн понимала: она должна подняться и что-то делать, но Векстон не пускал ее. Она приподняла голову, но он опять прижал ее к земле. Она чувствовала, как кулаком он придавил ей шею. Преисполнившись гнева, она была готова выйти из себя. Она стала бороться с Векстоном; она колотила по его рукам, стараясь попасть по физиономии. Но Векстон был слишком тяжел и силен, чтобы она могла с ним справиться, и ей повезло, потому что в этот момент пилот дирижабля сбросил вторую бомбу. С редкой точностью он поразил не только вокзал, но и котел подходящего поезда.
Тот взорвался, с грохотом отлетев в сторону и превратившись в куски раскаленного железа, окутанные клубами пара. В воздух взлетели горящие угли. Пронзительно свистели осколки. Тендер за паровозом швырнуло вперед, и он завалился набок. Железная змея развалилась на части, одни из которых повалились направо, другие – налево; четвертые с лязгом рвущегося металла стали наезжать на третьи. Наконец наступило молчание, в котором стали слышны крики и стоны.
Векстон спас ей жизнь. Джейн, подняв голову, наконец поняла это; Векстон, которого самого колотило, помог ей встать на ноги. Всего в ярде от них, там, где они только что стояли, лежал металлический штырь, часть то ли поезда, то ли рельсов, а может, кусок станционной крыши, с точностью дротика он вонзился в брусчатку, раздробив ее. Вагоны поезда были объяты пламенем. Раненые в них тоже горели.
* * *
Когда я была ребенком, Джейн рассказывала мне часть этой истории, которая касалась в основном того, как ее друг Векстон спас ей жизнь.
Были и другие подробности, о которых она умалчивала и о которых поведал мне Векстон много лет спустя, когда мы бок о бок сидели в Винтеркомбе. Когда ночь подходила к концу и небо стало светлеть, а горизонт сменил черный цвет на серый, Джейн вернулась к поезду. Она оказалась у последнего вагона: в нем располагались легкораненые, и он не так был охвачен пламенем.
Всех, кроме одного, удалось вытащить. Этот человек, чья нога несколько дней назад была перебита пулеметной очередью, застрял в перекореженных дверях. Его зажал лист металла. Он не издавал ни звука. Он думал, что уже погиб. Вагон уже занялся пламенем, когда Джейн оказалась рядом с ним.
Когда она подошла поближе, с грохотом вылетели оставшиеся стекла в окнах вагона. Джейн втянула голову в плечи. Она схватилась за поручни и подтянулась. Векстон попытался оттащить ее. Джейн зацепилась за зубья металла в дверном проеме и услышала, как зашипела ладонь. Она увидела, что с нее сползает кожа. Все же она как-то вытащила этого человека.
Векстон вместе с одной из ланкаширских медсестер помог ей. От дыма щипало в глазах, и они ничего не видели. Раненого вытащили, человек этот пришел в сознание, но только на короткое время: примерно в трех километрах от Сент-Илера он отвернул лицо и умер.
Как потом выяснилось, он был одним из братьев Хеннеси; он оказался первым из погибших членов этой семьи. Двое других братьев последовали за ним; из всех четырех могучих братьев остался в живых только Джек Хеннеси, тот самый, который когда-то нес в Винтеркомб тело Эдди Шоукросса на самодельных носилках; и этот Джек Хеннеси – во всяком случае, так он говорил мне, когда я была совсем маленькой, – никогда не мог забыть старания моей матери спасти его брата. Разгребая уголь в подвале, более чем довольный своим вассальным положением, он рассказывал мне истории о войне. Он поведал мне, как и где его ранило в левую руку, что положило конец его надеждам стать бригадиром плотников; он описывал мне, как и где погибли его братья; и – не обращая внимания на тот факт, что не был тому свидетелем, – подробно рассказывал о героизме моей матери.
Было ли это правдой? Векстон утверждал, что да; моя же мать неизменно утверждала, что Хеннеси преувеличивает. В ее дневниках не имелось упоминания об этом инциденте, но Констанца написала о нем. Ироническая интонация явно забавляла ее. «Итак, – написала она несколько недель спустя, когда новости дошли до нее, – Хеннеси погиб – с помощью Джейн. Увы, Окленд, Хеннеси – да не тот. Я по-прежнему считаю, что для нас еще не все потеряно».
2
Мальчик стоял под дождем у подножия лестницы, которая вела в Коринфский клуб в Пэлл-Мэлл. Перед его взором возвышался величественный серый фасад здания. Ему предстояло встретиться тут с сэром Монтегю Штерном. Стоял вечер, и до бракосочетания Констанцы оставалось два дня.
Весь день Мальчик не ел: он чувствовал, что должен подготовиться – встреча носила решающий характер – соответствующим образом. Он должен быть воплощением бдительности. Он не может себе позволить слышать в ушах звуки канонады, которая, как он знал, не стихала по ту сторону Канала. Он должен взять на себя обязанности своего отца, коль скоро тот уклонился от них. Он должен вести себя как офицер и джентльмен: если он будет придерживаться обусловленных правил, они выведут его куда нужно.
Он был уверен в себе. Он специально облачился в мундир. Талию его стягивал ремень «Сэм Браун», а на боку висела кобура со служебным револьвером. Его головной убор напоминал шлем. Мальчик посмотрел на ступени и твердым шагом поднялся по ним.
Нетрудно было догадаться, почему Мальчик предпочел именно этот клуб. И дедушка, и отец были его членами; когда Мальчику минул двадцать один год, он тоже обрел в нем пожизненное членство. Он мог не любить это заведение, но понимал, что у него есть право находиться тут, чего, конечно же, нельзя было сказать о Штерне. Для Мальчика оставалось загадкой, как такой человек вообще ухитрился стать его членом. Он предполагал, что Штерн будет чувствовать себя тут не так уверенно.
Сначала все пошло как надо. Швейцар клуба приветствовал его, сразу же правильно назвав по имени и званию, несмотря на то, что в последний раз Мальчик был тут несколько лет назад. Он вручил швейцару свою форменную шинель, головной убор, свой стек. Несколько стариков, утонувших в глубоких креслах, приветствовали его кивком головы, когда он проходил мимо. Тут он был сыном своего отца.
Мальчик увереннее всего чувствовал себя, когда ему приходилось играть заранее подготовленную роль. Его уверенность в себе возросла. Она сопутствовала ему в холле; она укрепилась, когда он поднимался по лестнице, и оставалась такой же, когда он вошел в курительную. Тут он заметил Штерна: тот стоял спиной к огню в дальнем конце комнаты, и клубный официант мельтешил рядом. Слева от него стоял престарелый герцог, справа – секретарь министерства иностранных дел. Видно было, что они внимательно прислушиваются к его словам.
Мальчик вспыхнул. Именно тогда все пошло наперекосяк. Штерн встретил его с непринужденной теплотой; он протянул ему руку, которую Мальчику – хотя он предпочел бы влепить Штерну пощечину – пришлось принять. Герцог и секретарь вежливо оставили их наедине. И, прежде чем Мальчик успел понять, что происходит, они уже сидели в кожаных креслах у камина, и именно Штерн, а не он заказал виски. Обслужили их молниеносно. Штерн открыл портсигар.
Мальчик первым делом уставился на жилет Штерна, который он счел чудовищным, а цвета – кричащими. Затем он рассмотрел смокинг Штерна, который был слишком новым и подчеркнуто приталенным. Глаза его опустились к туфлям Штерна, ручной работы, но тоже слишком изысканным. Мальчик не отрывал от них глаз, преисполненный отвращения.
Мальчик, как его отец и дедушка, с презрением относился к новой обуви. Он придерживался точки зрения, что обувь, выйдя из рук мастера, должна служить всю жизнь. Если уж не избежать приобретения новой пары, то ее следует первым делом разносить, после чего хорошо подготовленный камердинер должен не меньше года ежедневно чистить туфли, чтобы предоставить им честь облечь ноги. Туфли Штерна выглядели так, словно их только утром извлекли из коробки. Его одеяние кричало о деньгах, что было непростительно. Его гладко прилизанные волосы, отливавшие в рыжину, как у лисы, были аккуратно подстрижены, хотя местами длинноваты. Обшлага рубашки были слишком белыми, а запонки – слишком крупными. Он предложил сигару, и она оказалась настоящей «гаваной». Мальчик взял ее и потом чуть не отбросил: она обжигала ему пальцы.
Но через мгновение Мальчик был только рад, что обзавелся сигарой. Ему пришлось снять ленточку, помедлить, обрезая ее конец, раскурить, выпустить клуб дыма – все эти занятия предоставили ему время подумать. Он уже успел про себя повторить то, что собирался сказать; осталось только корректно и сдержанно все выложить Штерну. Мальчик, обратив внимание, что сидит на краешке кресла, откинулся на спинку. Он скрестил ноги и снова развел их. Расправил плечи. Он старался не обращать внимания на присутствие за спиной представителя министерства иностранных дел. Он сделал попытку пригвоздить Штерна взглядом, тем самым, который пускал в ход, обращаясь к своим людям: прямо в упор, как мужчина с мужчиной, ни признака страха, нет необходимости давать понять о своем высоком звании, ибо уверенность должна быть присуща от рождения.
Он не мог начать. Плечи у него были расправлены, но он не мог выдавить ни слова. Мысли расплывались: с этого предложения или с другого? Он сделал глоток виски. Штерн нетерпеливо постукивал носком элегантного ботинка. Где-то в подсознании Мальчик слышал отдаленный грохот орудий. Он осторожно поставил на стол стакан. Руки его подрагивали, но он надеялся, что Штерн не обратит на это внимания. С ним теперь это случалось, и он не всегда мог себя контролировать.
Он ослабил тугой воротничок. Его пробила испарина. В помещении было слишком жарко. И слишком тихо. Внезапно он испугался, что, если начнет говорить, не справится с заиканием. Такое тоже случалось: в последние пару месяцев его несколько раз охватывал ступор перед строем – если он не высыпался, если выпадал тяжелый день. Во Франции на выручку к нему приходил сержант: уроженец Глазго сержант Маккей, маленький жилистый неукротимый матерщинник. Маккей мог выйти вперед и в случае необходимости все объяснить, когда слова застревали у Мальчика в горле. Маккей мог…
Чего уж тут – Маккея больше не было в его распоряжении: три недели назад его смертельно ранил осколок гранаты.
Все вокруг было полно крови. И грязи. Мальчик помахал ладонью перед лицом, как бы разгоняя сигарный дымок. Заглушая разговоры, грохотали орудия. Мальчик положил сигару и застыл в ожидании. Он ждал, что к нему придет уверенность – как всегда случалось в конце концов. Он потеребил мочку уха. Гул орудий пошел на убыль. Штерн бросил взгляд на часы. Мальчик наклонился вперед. Ясно и четко. Как офицер и джентльмен.
– Этот брак, – сказал Мальчик. У него был чрезмерно громкий голос. Он не обращал на него внимания. – Этот брак, – повторил он. – Я явился сюда сообщить вам. Он не будет иметь места.
Мальчик находился в Англии уже два дня. Он сновал вперед и назад между Лондоном, где он повидался с Мод, и Винтеркомбом, где должна была состояться торжественная брачная церемония. Фраза, которую он сейчас произнес, была одной из тех, которые он непрестанно репетировал. Он говорил ее своему отцу, своей матери, Мод, Фредди и Стини. Гвен плакала. Отец сухо посоветовал ему заниматься собственными делами. Фредди сказал, что ничем не может помочь; он и сам ничего не понимает. Мод объяснила, что Штерна, когда он нацелился на что-то, отвратить невозможно. Стини посоветовал ему не вмешиваться. «Остановить этот брак? – Он возвел глаза к потолку. – Мальчик, ты с тем же успехом можешь попробовать остановить лавину. Забудь, и как можно скорее».
Мальчик не обратил внимания на эти замечания. Он был поглощен поисками встречи с Констанцей. Констанца, опасался он, избегает его, и ему не удавалось найти ее до сегодняшнего дня, а сегодня все-таки разыскал – она прогуливалась у озера.
День был тусклым и одноцветным, в воздухе стоял морозец, под ногами скрипела заиндевевшая трава, озеро затянула корка льда, но, несмотря на зябкий воздух, Констанца сияла. На ней было новое пальто, бледного цвета, и цену его трудно было себе представить – даже Мальчик обратил на это внимание. Оно было украшено большим капюшоном, отороченным белым песцовым мехом. На холодном воздухе он покрылся изморозью, и, когда Констанца с радостным возгласом, засмеявшись, повернулась встретить его, ему показалось, что ее лицо обрамлено короной из ледяных игл, сияющих алмазами.
Черные волосы; глаза были еще темнее, чем ему запомнились; яркие выразительные губы, из которых вырвалось облачко пара, когда она выкрикнула его имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
От прошлого Джейн перешла к будущему. Она пыталась объяснить выражение лица Мальчика: его легкую растерянность, его сомнительные надежды. Она пришла в возбуждение. Она сказала, что ей стоило бы основательнее поговорить с Мальчиком и попытаться разубедить его. Повернувшись к Векстону, она начала объяснять, что, когда она попрощалась с Мальчиком, ее охватило предчувствие несчастья.
Крупная ладонь Векстона ощутимо хлопнула ее по пояснице.
– На землю! – выкрикнул он.
От удара у нее перехватило дыхание. Она неловко упала, и мокрая брусчатка ободрала ей лицо. Одна нога подвернулась. Векстон всем своим весом прижал ее к земле. Упавшие носилки ударили ее по голове. Они запутались в мокром брезенте и размотавшихся шарфах. В воздухе раздался грохот, после чего блеснула вспышка. Векстон локтем прижал ее к земле. Джейн уткнулась в мокрую мостовую и сделала попытку избавиться от Векстона. Извиваясь, она отползла на дюйм и приподняла голову.
Векстон сошел с ума. Все вокруг сошло с ума, вплоть до платформы. То, что было черным, теперь было залито светом. Край платформы был отбит и курился дымом. Здание вокзала было охвачено пламенем. Его языки развевались на ветру, как флаги, и лизали крышу.
Кто-то застонал. Мимо со сбившейся набок шапочкой пробежала медсестра Красного Креста. Волосы ее горели. Рот у нее был искажен в крике. Джейн понимала: она должна подняться и что-то делать, но Векстон не пускал ее. Она приподняла голову, но он опять прижал ее к земле. Она чувствовала, как кулаком он придавил ей шею. Преисполнившись гнева, она была готова выйти из себя. Она стала бороться с Векстоном; она колотила по его рукам, стараясь попасть по физиономии. Но Векстон был слишком тяжел и силен, чтобы она могла с ним справиться, и ей повезло, потому что в этот момент пилот дирижабля сбросил вторую бомбу. С редкой точностью он поразил не только вокзал, но и котел подходящего поезда.
Тот взорвался, с грохотом отлетев в сторону и превратившись в куски раскаленного железа, окутанные клубами пара. В воздух взлетели горящие угли. Пронзительно свистели осколки. Тендер за паровозом швырнуло вперед, и он завалился набок. Железная змея развалилась на части, одни из которых повалились направо, другие – налево; четвертые с лязгом рвущегося металла стали наезжать на третьи. Наконец наступило молчание, в котором стали слышны крики и стоны.
Векстон спас ей жизнь. Джейн, подняв голову, наконец поняла это; Векстон, которого самого колотило, помог ей встать на ноги. Всего в ярде от них, там, где они только что стояли, лежал металлический штырь, часть то ли поезда, то ли рельсов, а может, кусок станционной крыши, с точностью дротика он вонзился в брусчатку, раздробив ее. Вагоны поезда были объяты пламенем. Раненые в них тоже горели.
* * *
Когда я была ребенком, Джейн рассказывала мне часть этой истории, которая касалась в основном того, как ее друг Векстон спас ей жизнь.
Были и другие подробности, о которых она умалчивала и о которых поведал мне Векстон много лет спустя, когда мы бок о бок сидели в Винтеркомбе. Когда ночь подходила к концу и небо стало светлеть, а горизонт сменил черный цвет на серый, Джейн вернулась к поезду. Она оказалась у последнего вагона: в нем располагались легкораненые, и он не так был охвачен пламенем.
Всех, кроме одного, удалось вытащить. Этот человек, чья нога несколько дней назад была перебита пулеметной очередью, застрял в перекореженных дверях. Его зажал лист металла. Он не издавал ни звука. Он думал, что уже погиб. Вагон уже занялся пламенем, когда Джейн оказалась рядом с ним.
Когда она подошла поближе, с грохотом вылетели оставшиеся стекла в окнах вагона. Джейн втянула голову в плечи. Она схватилась за поручни и подтянулась. Векстон попытался оттащить ее. Джейн зацепилась за зубья металла в дверном проеме и услышала, как зашипела ладонь. Она увидела, что с нее сползает кожа. Все же она как-то вытащила этого человека.
Векстон вместе с одной из ланкаширских медсестер помог ей. От дыма щипало в глазах, и они ничего не видели. Раненого вытащили, человек этот пришел в сознание, но только на короткое время: примерно в трех километрах от Сент-Илера он отвернул лицо и умер.
Как потом выяснилось, он был одним из братьев Хеннеси; он оказался первым из погибших членов этой семьи. Двое других братьев последовали за ним; из всех четырех могучих братьев остался в живых только Джек Хеннеси, тот самый, который когда-то нес в Винтеркомб тело Эдди Шоукросса на самодельных носилках; и этот Джек Хеннеси – во всяком случае, так он говорил мне, когда я была совсем маленькой, – никогда не мог забыть старания моей матери спасти его брата. Разгребая уголь в подвале, более чем довольный своим вассальным положением, он рассказывал мне истории о войне. Он поведал мне, как и где его ранило в левую руку, что положило конец его надеждам стать бригадиром плотников; он описывал мне, как и где погибли его братья; и – не обращая внимания на тот факт, что не был тому свидетелем, – подробно рассказывал о героизме моей матери.
Было ли это правдой? Векстон утверждал, что да; моя же мать неизменно утверждала, что Хеннеси преувеличивает. В ее дневниках не имелось упоминания об этом инциденте, но Констанца написала о нем. Ироническая интонация явно забавляла ее. «Итак, – написала она несколько недель спустя, когда новости дошли до нее, – Хеннеси погиб – с помощью Джейн. Увы, Окленд, Хеннеси – да не тот. Я по-прежнему считаю, что для нас еще не все потеряно».
2
Мальчик стоял под дождем у подножия лестницы, которая вела в Коринфский клуб в Пэлл-Мэлл. Перед его взором возвышался величественный серый фасад здания. Ему предстояло встретиться тут с сэром Монтегю Штерном. Стоял вечер, и до бракосочетания Констанцы оставалось два дня.
Весь день Мальчик не ел: он чувствовал, что должен подготовиться – встреча носила решающий характер – соответствующим образом. Он должен быть воплощением бдительности. Он не может себе позволить слышать в ушах звуки канонады, которая, как он знал, не стихала по ту сторону Канала. Он должен взять на себя обязанности своего отца, коль скоро тот уклонился от них. Он должен вести себя как офицер и джентльмен: если он будет придерживаться обусловленных правил, они выведут его куда нужно.
Он был уверен в себе. Он специально облачился в мундир. Талию его стягивал ремень «Сэм Браун», а на боку висела кобура со служебным револьвером. Его головной убор напоминал шлем. Мальчик посмотрел на ступени и твердым шагом поднялся по ним.
Нетрудно было догадаться, почему Мальчик предпочел именно этот клуб. И дедушка, и отец были его членами; когда Мальчику минул двадцать один год, он тоже обрел в нем пожизненное членство. Он мог не любить это заведение, но понимал, что у него есть право находиться тут, чего, конечно же, нельзя было сказать о Штерне. Для Мальчика оставалось загадкой, как такой человек вообще ухитрился стать его членом. Он предполагал, что Штерн будет чувствовать себя тут не так уверенно.
Сначала все пошло как надо. Швейцар клуба приветствовал его, сразу же правильно назвав по имени и званию, несмотря на то, что в последний раз Мальчик был тут несколько лет назад. Он вручил швейцару свою форменную шинель, головной убор, свой стек. Несколько стариков, утонувших в глубоких креслах, приветствовали его кивком головы, когда он проходил мимо. Тут он был сыном своего отца.
Мальчик увереннее всего чувствовал себя, когда ему приходилось играть заранее подготовленную роль. Его уверенность в себе возросла. Она сопутствовала ему в холле; она укрепилась, когда он поднимался по лестнице, и оставалась такой же, когда он вошел в курительную. Тут он заметил Штерна: тот стоял спиной к огню в дальнем конце комнаты, и клубный официант мельтешил рядом. Слева от него стоял престарелый герцог, справа – секретарь министерства иностранных дел. Видно было, что они внимательно прислушиваются к его словам.
Мальчик вспыхнул. Именно тогда все пошло наперекосяк. Штерн встретил его с непринужденной теплотой; он протянул ему руку, которую Мальчику – хотя он предпочел бы влепить Штерну пощечину – пришлось принять. Герцог и секретарь вежливо оставили их наедине. И, прежде чем Мальчик успел понять, что происходит, они уже сидели в кожаных креслах у камина, и именно Штерн, а не он заказал виски. Обслужили их молниеносно. Штерн открыл портсигар.
Мальчик первым делом уставился на жилет Штерна, который он счел чудовищным, а цвета – кричащими. Затем он рассмотрел смокинг Штерна, который был слишком новым и подчеркнуто приталенным. Глаза его опустились к туфлям Штерна, ручной работы, но тоже слишком изысканным. Мальчик не отрывал от них глаз, преисполненный отвращения.
Мальчик, как его отец и дедушка, с презрением относился к новой обуви. Он придерживался точки зрения, что обувь, выйдя из рук мастера, должна служить всю жизнь. Если уж не избежать приобретения новой пары, то ее следует первым делом разносить, после чего хорошо подготовленный камердинер должен не меньше года ежедневно чистить туфли, чтобы предоставить им честь облечь ноги. Туфли Штерна выглядели так, словно их только утром извлекли из коробки. Его одеяние кричало о деньгах, что было непростительно. Его гладко прилизанные волосы, отливавшие в рыжину, как у лисы, были аккуратно подстрижены, хотя местами длинноваты. Обшлага рубашки были слишком белыми, а запонки – слишком крупными. Он предложил сигару, и она оказалась настоящей «гаваной». Мальчик взял ее и потом чуть не отбросил: она обжигала ему пальцы.
Но через мгновение Мальчик был только рад, что обзавелся сигарой. Ему пришлось снять ленточку, помедлить, обрезая ее конец, раскурить, выпустить клуб дыма – все эти занятия предоставили ему время подумать. Он уже успел про себя повторить то, что собирался сказать; осталось только корректно и сдержанно все выложить Штерну. Мальчик, обратив внимание, что сидит на краешке кресла, откинулся на спинку. Он скрестил ноги и снова развел их. Расправил плечи. Он старался не обращать внимания на присутствие за спиной представителя министерства иностранных дел. Он сделал попытку пригвоздить Штерна взглядом, тем самым, который пускал в ход, обращаясь к своим людям: прямо в упор, как мужчина с мужчиной, ни признака страха, нет необходимости давать понять о своем высоком звании, ибо уверенность должна быть присуща от рождения.
Он не мог начать. Плечи у него были расправлены, но он не мог выдавить ни слова. Мысли расплывались: с этого предложения или с другого? Он сделал глоток виски. Штерн нетерпеливо постукивал носком элегантного ботинка. Где-то в подсознании Мальчик слышал отдаленный грохот орудий. Он осторожно поставил на стол стакан. Руки его подрагивали, но он надеялся, что Штерн не обратит на это внимания. С ним теперь это случалось, и он не всегда мог себя контролировать.
Он ослабил тугой воротничок. Его пробила испарина. В помещении было слишком жарко. И слишком тихо. Внезапно он испугался, что, если начнет говорить, не справится с заиканием. Такое тоже случалось: в последние пару месяцев его несколько раз охватывал ступор перед строем – если он не высыпался, если выпадал тяжелый день. Во Франции на выручку к нему приходил сержант: уроженец Глазго сержант Маккей, маленький жилистый неукротимый матерщинник. Маккей мог выйти вперед и в случае необходимости все объяснить, когда слова застревали у Мальчика в горле. Маккей мог…
Чего уж тут – Маккея больше не было в его распоряжении: три недели назад его смертельно ранил осколок гранаты.
Все вокруг было полно крови. И грязи. Мальчик помахал ладонью перед лицом, как бы разгоняя сигарный дымок. Заглушая разговоры, грохотали орудия. Мальчик положил сигару и застыл в ожидании. Он ждал, что к нему придет уверенность – как всегда случалось в конце концов. Он потеребил мочку уха. Гул орудий пошел на убыль. Штерн бросил взгляд на часы. Мальчик наклонился вперед. Ясно и четко. Как офицер и джентльмен.
– Этот брак, – сказал Мальчик. У него был чрезмерно громкий голос. Он не обращал на него внимания. – Этот брак, – повторил он. – Я явился сюда сообщить вам. Он не будет иметь места.
Мальчик находился в Англии уже два дня. Он сновал вперед и назад между Лондоном, где он повидался с Мод, и Винтеркомбом, где должна была состояться торжественная брачная церемония. Фраза, которую он сейчас произнес, была одной из тех, которые он непрестанно репетировал. Он говорил ее своему отцу, своей матери, Мод, Фредди и Стини. Гвен плакала. Отец сухо посоветовал ему заниматься собственными делами. Фредди сказал, что ничем не может помочь; он и сам ничего не понимает. Мод объяснила, что Штерна, когда он нацелился на что-то, отвратить невозможно. Стини посоветовал ему не вмешиваться. «Остановить этот брак? – Он возвел глаза к потолку. – Мальчик, ты с тем же успехом можешь попробовать остановить лавину. Забудь, и как можно скорее».
Мальчик не обратил внимания на эти замечания. Он был поглощен поисками встречи с Констанцей. Констанца, опасался он, избегает его, и ему не удавалось найти ее до сегодняшнего дня, а сегодня все-таки разыскал – она прогуливалась у озера.
День был тусклым и одноцветным, в воздухе стоял морозец, под ногами скрипела заиндевевшая трава, озеро затянула корка льда, но, несмотря на зябкий воздух, Констанца сияла. На ней было новое пальто, бледного цвета, и цену его трудно было себе представить – даже Мальчик обратил на это внимание. Оно было украшено большим капюшоном, отороченным белым песцовым мехом. На холодном воздухе он покрылся изморозью, и, когда Констанца с радостным возгласом, засмеявшись, повернулась встретить его, ему показалось, что ее лицо обрамлено короной из ледяных игл, сияющих алмазами.
Черные волосы; глаза были еще темнее, чем ему запомнились; яркие выразительные губы, из которых вырвалось облачко пара, когда она выкрикнула его имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111