-- Ты -- гость, тебе и рубить первому. Давай!..
Молодец он оказался! Гвениль по первому разу -- и то постеснялся,
поосторожничал, а этот с Придаткова плеча и полоснул наискосок, без замаха!
Принял я его на полкасания -- еще подумал, что Гвен потяжелее будет -- а там
из-под него вывернулся, Придатка Чэна вправо увел и в дугу согнулся.
Он чуть в землю не зарылся, Но-дачи этот. Правда, "чуть" не считается,
особенно если он от земли поперек Придатка моего пошел, во всю длину, да
еще на уровне живота! Опасное это дело, такая махина не всегда вовремя
остановиться может, даром что он Гвениля легче...
Ну и не стал я с ним в игры играть. Упал мой Чэн, как есть упал, навзничь -- а
гость над нами пронесся, только ветерком хлестнуло. Придаток его с ноги на
ногу перепрыгнул, споткнулся и рядом с нами на четвереньки встал.
А как ему на ногах удержаться, когда у него сандалии на деревянной колодке
да на двух ремешках, а я те ремешки на левой сандалии, пока Придаток Чэн на
земле раскидывался, пополам разрезал?!
Гвениль веселится -- он такие шутки почище Бесед любит -- на трибунах визг со
скрежетом вперемешку, а Придаток гостя уже на пятках сидит, и сам гость у
него на коленях лежит.
Молчит. Только подрагивает слегка. И пасть кошачья, что у него на головке
рукояти, невесело так скалится...
-- Ну что,-- спрашиваю,-- понял?
-- Понял,-- отвечает.-- Благодарю, Высший Дан Гьен, за науку.
Дважды молодец! Гвениль -- тот, помню, до вечера ругался, пока не
угомонился.
-- Еще хочешь? -- спрашиваю.
-- Обязательно.
-- Ну вот,-- говорю,-- обставишь Гвениля в рубке, тогда и повторим.
И повел Придатка Чэна к другим площадкам.
2.
Мне нужно было хоть немного расслабиться. Одергивание самоуверенного Но-
дачи потребовало больше сил и энергии, чем это могло показаться с первого
взгляда. Поэтому я пустил Придатка Чэна бесцельно бродить между
турнирными площадками, останавливаясь то тут, то там, а сам попытался на
время забыть о предстоящей финальной Беседе -- с Гвенилем или Но-дачи.
Первый уже неплохо знал мои обычные уловки -- во всяком случае, некоторые
из них -- а второй после трепки будет начеку, так что...
Все, забыли! Гуляем...
У южных площадок, где состязались древковые Блистающие, я задерживаться
не стал. Волчья Метла к турниру не вернулась, а остальные Длинные -- кроме,
пожалуй, Лунного Квана, но его я уже видел -- меня интересовали мало.
Шел третий день турнира, а первые три дня всегда идут под девизом:
"Подобные с подобными". Или хотя бы с более-менее подобными. День
смешанных Бесед наступит лишь завтра, но Метлы все нет, и я, скорей всего,
раз-другой встречусь с Нагинатой Катори, явной фавориткой, а там уйду на
трибуны. Или домой. Нет, домой не уйду, что это я в самом деле...
-- Зар-ра! -- неожиданно взметнулось слева от меня.-- Зар-ра-хид!..
Я свернул на крики и пару минут любовался, как мой замечательный дворецкий
беседует с ножами-двойняшками Тао. Зрелище заслуживало внимания. Эсток
Заррахид был более чем вдвое длиннее любого из двойняшек, но зато каждый
Тао был почти вчетверо шире невозмутимого эстока. Широченные браться
верткой рыбой метались в руках своего низкорослого Придатка, то ложась
вдоль предплечья, то вновь выныривая акульим плавником острия вперед. Но
все их отчаянные попытки ближе подобраться к Заррахидову Придатку
мгновенно пресекались недремлющим эстоком.
Я вышел из ножен и, продолжая наблюдать за Беседой, стал повторять
некоторые движения Заррахида. Естественно, добавляя кое-что свое.
Придаток эстока, казалось, врос в землю и пустил корни, подобно вековой
сосне -- да, это не мой Чэн, способный вертеться в момент Беседы почище
братьев Тао, хоть и нелепо сравнивать Блистающих и Придатка -- но
вытянутое жало Заррахида неизменно нащупывало любую брешь в звенящей
обороне двойняшек, отгоняя злившихся братьев Тао на почтительную
дистанцию.
-- Зар-ра! Зар-ра-хид!..
Я на миг присоединился к скандирующим Блистающим, поддерживая моего
дворецкого, затем спрятался в ножны и послал Придатка Чэна дальше.
-- Единорог пошел,-- услышал я чью-то реплику.-- Своими любоваться...
-- Ну и что? -- незнакомый голос был раздражающе скрипуч.
-- А то, что вон этот эсток -- из Малых его дома. Вот я и говорю...
-- Ну и что? -- снова проскрипел невидимый упрямец.
Я обернулся в надежде увидеть болтунов и обнаружил за спиной Придатка
Чэна -- кого бы вы думали?! -- Детского Учителя семьи Абу-Салим и Дзюттэ
Обломка. Они, как и на Посвящении, делили между собой одного Придатка,
удобно устроившись: Учитель -- на поясе, шут -- за поясом.
"Хороший пояс,-- ни с того, ни с сего подумал я.-- Кожа толстая, с тиснением
"узлы и веревки", пряжка с ладонь... на пятерых места хватит".
-- Прогуливаешься, гроза Кабира? -- опустив положенное приветствие,
нахально заявил шут.-- Ну-ну...
Голос у него оказался низкий и глубокий, вроде гула ночного ветра в
прибрежном тростнике. А я почему-то решил, что он сейчас заскрипит, как тот,
невидимый... нет, конечно же, это не они! С чего бы им меня за глаза
обсуждать, да еще и препираться?!
-- Прогуливаюсь,-- ответил я. Кстати, Дзюттэ, все хочу тебя спросить -- ты в
юности, небось, подлиннее был?
Раздражение, накопившееся во мне, требовало выхода.
-- А с чего это ты взял? -- удивился шут.
-- Ну, я так полагаю -- сломали тебя когда-то не до конца, вот с тех пор
Обломком и прозывают...
Мне очень захотелось, чтобы Дзюттэ обиделся. Или хотя бы втянул в глупый и
грубый разговор Детского Учителя. Даже если я не прав -- а я не прав.
Только он не обиделся. И Учитель промолчал.
-- Иди "корову" потыкай,-- ехидно усмехнулся шут.-- Глядишь, ума
прибавится... Ты -- Единорог, потому что дурак, а я -- Обломок, потому что
умный, и еще потому, что таким, как ты, рога могу обламывать. До основания.
А затем...
-- А затем я хочу спросить тебя, Высший Дан Гьен...
Это вмешался Детский Учитель. Глухо и еле слышно. После вежливого
обращения он выдержал длинную паузу, заставляя меня напряженно ожидать
продолжения, которого я мог бы и не расслышать в турнирном шуме. Ну давай,
договаривай, тем более что гомон позади нас малость утих... интересно, кто
верх взял -- Заррахид или двойняшки?
-- Ты эспадону Гвенилю доверяешь? -- неожиданно закончил Учитель.
-- Как себе,-- не подумав, брякнул я, потом подумал -- хорошо подумал! -- и
твердо повторил:
-- Как себе.
-- Нашел, кого спрашивать, Наставник! -- вмешался шут Дзюттэ, в непонятном
мне возбуждении выпрыгивая из-за пояса и прокручиваясь в руке Придатка
ничуть не хуже любого из ножей Тао.
Вот уж от кого не ожидал!
-- Единорог у нас всем и каждому доверяет! Любому -- как себе! И в Мэйлане,
откуда удрал невесть когда и невесть зачем, и в Кабире, и здесь, на турнирном
поле...
И уже ко мне, вернувшись на прежнее место и выпячивая свою дурацкую
одностороннюю гарду в виде лепестка:
-- Ну что тебе стоило после Посвящения сказать Шешезу то, что надо?
Глядишь, и отменили бы турнир, и у нас бы забот этих не было бы!..
Интересно, какие-такие у него заботы?!
-- Все? -- спрашиваю.-- Тогда мне пора.
И двинул наискосок к щитам, где метательные ножи восьми местных семейств и
пять гостей из Фумэна в меткости состязались.
Только и услышал вслед:
-- Зря ты его злил, Дзю... он и так мало что понял, а теперь и подавно,-- это
Детский Учитель.
Пауза. И тихо почему-то, словно весь турнир вымер.
-- Злю, значит -- надо,-- это уже Обломок, шут тупой.-- Злые -- они острее видят,
а добрые -- слепцы! Гвениль его только что под чужой удар подставил, до
проверки Мастерства Контроля, а этот Рог Мэйланьский... Добренькие мы все,
Наставник, по самую рукоять добренькие, не переучить нас...
И -- еле слышно во вновь возникшем гомоне -- чей-то скрипучий смешок.
3.
... испортили настроение, мерзавцы! Чуть Учителю сгоряча по-Беседовать не
предложил... И не то чтоб я его опасался или еще что-нибудь -- у такого и
выиграть почетно, и проиграть не зазорно -- а просто неловко на турнирном
поле препираться и Беседы случайные затевать.
И с кем? С Детским Учителем семьи Абу-Салим?! Не хватало еще с шутом на
площадку выйти, на потеху всему Кабиру... Расслабился, называется! Завелся с
первого взмаха, как вчера кованый...
-- Айе, Единорог! Оглох, что ли?!
Совсем рядом ударили в землю конские копыта, налетевший ветер принес с
собой запах звериного пота и кожаной сбруи, и сбоку от меня вырос Лунный
Кван-до, вонзив в землю наконечник основания древка.
Казалось, что щуплый и жилистый Придаток в юфтевой куртке по пояс и
штанах из плотно простеганной ткани, гарцуя на плохо объезженном коне,
уцепился с перепугу за ствол одинокого кипариса -- у которого вместо кроны
по ошибке выросло огромное лезвие с толстым шипастым обухом.
-- Ну, мэйланец, ты даешь! Тебя на твоей площадке уже битый час дожидаются!
Твой выход! Гвениль кривому двуручнику уступил, все тебя ищут...
Вот сколько себя в Кабире помню, всегда у Квана Придатки мелкие...
Что? Что он сказал?!
То, что Гвениль умудрился-таки проиграть заезжему Но-дачи, сразу оттеснило
на задний план все прочие мысли.
-- Как уступил? На чем?!
-- Да в самом конце... Их сперва, как ты ушел, на Мастерство Контроля трижды
проверяли -- и все в лучшем виде! У гранитной плиты, у натянутой струны, у
бычьего пузыря -- оба при ударе в полный размах вплотную останавливались!
После по горящей свечке срубили -- опять на равных... фитиль сняли, свеча
стоит. А там гость предложил гвозди в воздух кидать. Вот Гвен на втором
гвозде-то и срезался!..
Увлекшийся Кван все говорил и говорил, подробно перечисляя мельчайшие
подробности состязания в рубке, но я уже не слушал его, поймав себя на
странном и неприятном чувстве.
Очень странном и очень неприятном.
После проклятых слов шута поражение Гвениля стало приобретать для меня
довольно неожиданную окраску. Действительно ли опытный эспадон уступил
рубку, нарвавшись на более умелого Блистающего, или крылся в этом какой-то
тайный умысел? Вот и у Абу-Салимов он громче всех за турнир высказывался,
несмотря на предупреждения Шешеза да мои слова...
Стоп, Единорог, не дури... Гвениль-то, может, и громче других был, да только
твой голос последним получился, последним и решающим! И кто, как не ты сам,
минуту назад утверждал, что веришь эспадону, как себе?!
Верю. Да. И в Тусклых верю. И в то, что бред это все -- тоже верю. И в то, что
Тусклыми не сразу становятся. И...
Он, что-то много всякой-разной веры на одного Единорога!
И Придатка на улице Сом-Рукха, пополам разрубленного, тоже сам видел.
Впервые в жизни такое видел -- но понимаю, что в принципе многие из
Блистающих на это способны. Вон, тот же Кван или ятаган Шешез... Только я
ведь не вчера с наковальни! Кван, конечно, любого Придатка запросто бы
развалил -- да не так бы это после Кванова лезвия выглядело бы! И после
Шешеза не так...
А я или Заррахид -- нам проткнуть проще, хотя мы и рубить можем...
Двуручник там был, Тусклый или какой еще -- но двуручник, по повадке да
удару... и он же Шамшера ан-Имра ломал.
Чтоб тебе гарду сточили, Обломок тупомордый! До чего довел... в друзьях
сомневаюсь, думаю невесть о чем, дергаться скоро начну...
-- Ну ты ка -- дождя будешь ждать, из чистого-то неба?! -- возмутился Кван,
вскидываясь поперек конской холки.-- Догоняй!
И я послал Придатка Чэна вслед за удаляющимся конем.
Бегом.
Чтоб дурные мысли из себя выветрить.
4.
... Шум трибун отдалился, расплылись туманом силуэты тех, кто толпился у
самой площадки -- и мы остались один на один.
Я и Но-дачи.
Финальные Беседы турниров -- не место для досужих размышлений или
самокопания. Не место и не время. В эти недолгие мгновения собственное бытие
переживается особенно остро, и впору рассечь мир гордым выкриком: "Я есть!"
Воистину правы были древние, говоря, что в такие моменты "один меч сам
стоит спокойно против неба!.."
Против неба, в котором так же одиноко вспыхнул луч Но-дачи, пресекая все
лишние нити раздумий, еще тянувшиеся во мне.
Нет, это был уже не тот вежливо-самоуверенный Блистающий, которого совсем
недавно подводил ко мне Гвениль. Теперь он был внимателен и осторожен,
теперь его Придаток был босиком и крепко держал рукоять обеими руками,
вознося огромный клинок Но-дачи над головой, словно собираясь пронзить
облако.
Там он и замер, этот двуручник, который нравился мне все больше и больше,
замер странным шпилем над недвижным храмом его Придатка.
В Кабире такие вступления к Беседам были редкостью -- но я-то вырос не в
Кабире! И поэтому прекрасно знал, что неподвижность Но-дачи была своего
рода вызовом, который можно было принимать или не принимать.
Я принял.
Держась на расстоянии, делавшем невозможным удар без предварительного
подшагивания, я выскользнул из ножен и медленно провел правую руку
Придатка Чэна по дуге вниз, назад и вверх, указав острием на лицо Придатка
Но-дачи. Затем я внутренне напрягся -- и Придаток Чэн выставил вперед
пустую левую руку, одновременно поднимая левую ногу так, чтобы колено
очутилось почти у подбородка.
И напротив каменного храма с остроконечным куполом застыло изваяние
танцующей птицы Фэн с расправленными крыльями, правое из которых было
вдвое длиннее левого и сверкало на солнце.
Долгое стояние на одной ноге гораздо сложнее и утомительнее, чем на двух --
как стоял Придаток Но-дачи -- но я не допускал даже тени сомнения в исходе.
Слишком часто мы стояли вот так у себя во дворе, водрузив на поднятое колено
Придатка Чэна пиалу с горячим вином, и я уже напрочь забыл те времена,
когда вино в конце концов расплескивалось.
Молчали онемевшие трибуны, солнце неспешно двигалось по небосводу от
зенита к западу, росли наши тени на земле -- а мы все стояли, и только когда
шпиль над храмом слегка дрогнул и покачнулся, я позволил птице-Чэну
победно всплеснуть крыльями и встать на обе ноги.
После чего на меня обрушилась двуручная молния.
Уходя от первого столкновения и разрывая дистанцию до относительно
безопасной, я уже понимал, что Но-дачи будет теперь действовать только
наверняка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69