Чэн поспешно вскочил, с грохотом опрокидывая скамеечку и роняя жаровню --
последняя, к счастью, была холодной, иначе не миновать пожара -- а я вылетел
из ножен в изысканном салюте, перерезав по дороге какую-то планку
ближайшей к нам шторы; планка оказалась опорной, и штора,
скособочившись, чуть не брякнулась на пол.
Следующая же фраза Эмейских спиц привела меня в ужас.
-- А вы совсем такой, каким мы вас себе представляли,-- хором заявили спицы, и
из центральные колечки, в которые были продеты пальцы Придатка... в смысле
госпожи Юнъэр, мягко звякнули.-- Совсем-совсем такой... Можно?
"А вы совсем НЕ такой, каким я вас себе представляла, отдались во мне слова
Юнъэр Мэйланьской, услышанные Чэном.-- Совсем-совсем не такой... гораздо
мягче и в то же время мужественней. Неверное, так не бывает... и еще вы
моложе. Можно?"
-- Можно,-- ответили мы, не совсем точно понимая, о чем идет речь.
Кончики спиц легко и нежно коснулись Чэновой груди, и шнуры верхних
застежек марлотты опали вниз. Затем спицы скользнули по обнаружившемуся
зерцалу доспеха, медленно обводя вязь вычеканенного двустишия-бейта, чуть
посвистывая от соприкосновения с полированным металлом, задевая платками
разошедшиеся в стороны полы марлотты... это было так по-женски, столь
откровенное проявление любопытства...
И тут я уже почти совершенно успокоился. Доспеха они, понимаешь ли, не
видали никогда! Потрогать им, понимаешь ли, захотелось! То мы с Чэном им
такие, как они, понимаешь ли, себе представляли, то не такие... Шулма их
забери! Привыкли, небось, что от поклонников отбою нет... ну что ж, значит,
будем поклонниками!
-- Мне говорили, что я знатен,-- отчетливо прозвенел я, описывая
соответствующую этикету восьмерку,-- но перед древностью рода Эмейских
спиц Мэйлань-го бледнеет древность любых родов (это была неправда, но кто
возьмется проверять правдивость лести?)! Я учился изяществу обхождения и
благородному умению Беседовать, достойным истинного Блистающего, но
перед вашей утонченностью и остротой ума, о повелительницы помыслов,
тускнеют любые достоинства -- если, конечно, они не принадлежат вам! Ну что,
я могу считать себя прощенным за первую неловкость?
Правая спица поиграла со шнуром марлотты и, опустившись вниз,
остановилась у рукояти Дзюттэ.
-- А это, надо полагать, личный советник ятагана Шешеза фарр-ла-Кабир,
Дзюттэ... э-э-э...
-- Надо полагать,-- довольно-таки невежливо прервал ее Дзю.-- Дзюттэ
Обломок, с вашего позволения! Только я не советник. Я -- шут. Не верите? Ну
хотите, пошучу? Могу даже вполне прилично...
-- Жаль,-- протянула левая спица.
-- Что -- жаль? -- немедленно заинтересовался Обломок.-- Что могу шутить
вполне прилично? Тогда, опять же с вашего позволения, могу и вполне
неприлично...
-- Нет, не это,-- хором ответили Эмейские спицы.-- Жаль, что вы не советник. А
то бы вы посоветовали Мэйланьскому Единорогу не расточать нам излишних
комплиментов. Это мы слышим ежедневно, и для этого не надо уезжать из
Мэйланя в Кабир, чтобы спустя сотню лет вернуться обратно.
-- Зато я расточаю комплименты довольно редко, вмешался я.-- А в последнее
время, знаете ли, вообще обходился без этого. Такое уж оно получилось мое
последнее время.
-- Вот-вот,-- усмехнулась правая спица.-- Теперь вы больше подходите для той
роли, которую вам приписывают во всем эмирате.
-- Роль? Какая роль?!
-- Роль героя. Сурового Блистающего древности, чудом попавшего в наше
тихое и спокойное время.
Я еле сдержался. В наше тихое и спокойное время... вот Детский Учитель
посмеялся бы, если бы услышал. Впрочем, он и при жизни был сдержанным, а
смеющимся я его не видел вообще никогда.
-- Вы сказали -- в наше тихое и спокойное время,-- я опустился в ножны и
говорил теперь тихо и невыразительно.-- Я до того сказал: в последнее время. Я
не гожусь в герои древности, я не уверен, были ли в древности герои; я даже не
уверен, были ли в древности Блистающие, осознающие, что они -- Блистающие;
я говорю банальные комплименты, но все это оттого, что я боюсь.
-- Боитесь? -- удивлению спиц не было предела.-- Чего? Или -- кого?
-- Я боюсь, что наши слова сольются, и придется говорить: в наше тихое и
спокойное последнее время. Вот этого-то я и боюсь.
-- Меня зовут Аун,-- после долгого раздумья сказала правая спица.
-- А меня -- Аунух,-- добавила левая, и я вдруг снова остро ощутил всю мощь их
обаяния.
Чэн сжал на моей рукояти железные пальцы.
-- Нас ждет празднество,-- то ли спросил, то ли утвердительно заявил он.-- Еще
одно празднество. А мне говорили, что это будет прием. Вдобавок
официальный.
-- Да, празднество,-- о чем-то думая, небрежно ответила Юнъэр.-- Это хорошо,
что празднество; хорошо, что оно нас ждет; и хорошо, что вы такой, какой вы
есть, Высший Чэн -- вне зависимости от моих представлений о вас и вне
зависимости от личины героя древности.
Я не расслышал, что говорили в этот момент Эмейские спицы, проворно
сновавшие в ее пальцах, но наверняка они говорили нечто похожее.
-- А почему это хорошо? -- удивленно спросил Чэн-Я.
То, что ответила Юнъэр Мэйланьская и Эмейские спицы Мэйлань-го, совпало
полностью.
-- Потому что так мне (нам) будет проще объявить о нашей помолвке,-- сказали
они.
2.
Когда они вышли отдать какие-то заключительные распоряжения, Дзю
обратился ко мне с довольно-таки странной просьбой.
-- Слушай, Однорог,-- заявил он,-- не сочти за труд... Ты не мог бы попросить
своего Чэна, чтобы он описал мне эту... Юнъэр. Только обязательно вслух, а ты
переведешь для меня. Ладно?
-- Ладно,-- недоуменно звякнул я, выходя из столбняка, в который меня
повергло заявление спиц и Юнъэр, и сообщил Чэну о просьбе Обломка.
Чэн пожал плечами, но перечить не стал.
И он, и я понимали, что здесь дело не чисто. Предположить, что Обломок
решил удовлетворить свое досужее любопытство, не расслышав последних слов
спиц, или просто не придав им значения -- ну уж нет, кто угодно, но только не
Дзю...
-- Ну,-- начал Чэн,-- невысокая такая, на полголовы ниже меня... чуть полнее,
чем принято в Кабире, руки округлые и мягкие, пальцы двигаются легко и
быстро, грудь Юнъэр... слушай, Дзю, ну не могу я так! Тебе же ее грудь -- как
мне твоя гарда! Чисто деловой интерес!.. грудь ему описывай...
-- Не отвлекайся,-- строго заметил Обломок, и Чэн-Я покраснел.-- И гарду мою
не тронь... в переносном, разумеется, смысле! А грудь... Так, о груди не надо,
будем считать, что интерес у меня сугубо эстетический, и продолжим дальше...
-- Лицо,-- покорно продолжил Чэн-Я,-- лицо... Ну, круглое у нее лицо, нос
орлиный, глаза миндалевидные, мечтательные такие, но...
-- Конкретнее! -- возмутился Дзюттэ.
-- Раскосые у нее глаза! -- чуть не закричал Чэн-Я.-- Раскосые, но большие и
вытянутые! Проклятье!.. Рот маленький, чуть подкрашен, уши тоже маленькие,
зато ресницы большие... Длинные ресницы! Желтый бог Мо тебя проглоти,
Обломок несчастный!
-- О боге Мо -- после,-- распорядился Дзю.-- Одежду описывай. И чтоб
подробно.
-- Одежда, одежда... Прическа высоким узлом с перьями зимородка и
жемчужными нитями, две шпильки в виде парящих фениксов...
-- Это не одежда,-- Дзю был неумолим.-- Не морочь мне набалдашник!
Продолжай!
-- Одежда... Халат длинный, багрово-дымчатого атласа, расшит цветами, по
подолу... по подолу -- жемчуг. Пояс-обруч, свисает чуть ниже талии, украшен
бляхами из яшмы в золотой оправе... туфельки шелковые, остроносые, узор
выткан ярко-пунцовой и золотой нитью... безрукавка еще поверх халата,
бледно-салатная, что ли...
Чэн все говорил, я послушно переводил, превращая слова человеческой речи в
звуки языка Блистающих -- но я чувствовал, как с каждым произнесенным
вслух словом в Чэне что-то меняется. Словно это были не слова, а капли
усиливающегося дождя, падающие на пылающую жаровню, и вот уже огонь
шипит и утихает, дым сизым облаком окутывает углубление с трещащими
угольями... зыбко и сыро...
-- Хватит,-- наконец смилостивился Обломок.-- Единорог, теперь ты!
-- Что -- я?
-- Рассказывай! О спицах этих болтливых рассказывай! Вслух, и чтоб Чэн
слышал!..
И экзекуция повторилась.
... Когда я умолк, обессиленный и опустошенный, Дзю поворочался за поясом и
расслабился.
-- Когда я был молодым и гораздо более умным, чем сейчас,-- ни к кому не
обращаясь, сообщил он,-- я мечтал о ножнах. Были одни такие ножны, с
бахромой по ободку. Спать не мог -- все эти ножны снились. И тогда один
старый шут, нож Бечак иль-Карс, предложил мне рассказать ему о моих
вожделенных ножнах. Только подробно и не упуская ни одной детали... И я
рассказал. А потом снова увидел эти ножны. Ножны как ножны, ничего
особенного... Очарование ушло. Когда любишь, невозможно рассказать, за что
любишь... а если возможно -- то это уже не любовь. Чэн, Единорог -- гляньте в
щелку: эти спицы Мэйлань-го и их Юнъэр не видны ли?
И мы глянули. И увидели Эмейских спиц и госпожу Юнъэр, с кем-то
разговаривающих. И еще увидели накрытые столы, входящих гостей... все, как
обычно. И снова -- Эмейские спицы. И снова Юнъэр Мэйланьская.
И -- ничего. Сизый дым над жаровней. Потрясение ушло. Обаятельные сестры-
Блистающие, милая и умная женщина... ну и?.. ну и не более того.
-- Ты жесток, Дзю,-- тихо сказал я.
-- Спасибо, Дзю,-- тихо сказал Чэн.
-- Ты жесток, Дзю,-- тихо сказали мы.-- Спасибо.
-- Не за что,-- буркнул Обломок.
И добавил:
-- Я -- шут. А шуты добрыми не бывают.
-- Ты шут Шешеза фарр-ла-Кабир,-- зачем-то заметил я.
Дзю усмехнулся.
-- А ты? -- спросил он.
-- Что -- я?
-- То-то же...-- как-то невпопад завершил Обломок.-- Шуты не бывают
добрыми, Единорог. И еще -- шуты не бывают чьими-то...
-- Наставник был добрым,-- пробормотал Чэн-Я, и железные пальцы на моей
рукояти превратились в тиски, и я чуть не закричал от боли.
От той, давней боли, от эха ночного Кабира, от ночи, в которой умирал
маленький ятаган, бывший Детским Учителем...
-- Наставник был добрым,-- еле слышно согласился Дзюттэ.-- Наставник -- был.
3.
А празднество получилось таким, как и любое другое. Местные Придатки
вовсю шумели за богато накрытыми столами, всячески развлекая Чэна; в
оружейном углу цвет здешних Блистающих не давал мне скучать, распрашивая
отнюдь не об убийствах и преследованиях, а о кабирских модах и турнирах, о
характере ятагана Шешеза, о Посвящении у старого Фархада и о прочих
приятных вещах, располагающих к суесловию.
Я с наигранной живостью отвечал, временами давая ничего не значащие
обещания по-Беседовать то с милым крюком из семейства Тье-Чинчи, то с
вежливой, но настырной секирой из двуручных Фэн-тоу-фу -- простите, ради
Небесного Молота, как только выпадет свободная минутка, а вот когда она
выпадет -- совершенно неизвестно, но я обязательно, обязательно...
"Ну почему у меня всякий раз празднества предвещают какую-то
неприятность?! -- размышлял я, делая вид, что слушаю мэйланьские сплетни в
изложении двух разговорчивых сабель Чандрахасса.-- Почему?! Посвящение у
Абу-Салимов -- и турнир, веселье у Коблана -- и побоище в переулке; теперь в
Мэйлане два торжества подряд -- и невесть откуда объявляется помолвка! При
чем тут помолвка?! Ну, Чэна давно пора женить -- так сейчас не время... а мне
свадьбы играть -- дело, конечно, хорошее, только кто Волчьей Метле объяснит,
что оно, дело это, хорошее, и что не надо по этому поводу платки у спиц
Мэйлань-го в клочья драть..."
Некоторые из приглашенных гостей время от времени выходили из зала по-
Беседовать -- здесь было не принято Беседовать прямо в зале -- мне никто
открыто не предлагал принять в этом участие, но многие Блистающие
вопросительно поглядывали в мою сторону. Я игнорировал досужее
любопытство местных задир, ждущих, так сказать от героя дня немедленных
подвигов,-- и в свою очередь не раз косился на Эмейских спиц, которые не
посещали оружейный угол, а все время находились за отворотом безрукавки
Юнъэр.
Я ожидал продолжения -- уж больно эти слова о помолвке были не ко времени,
чтоб счесть их просто милой шуткой -- но продолжения не было.
Послышалось мне, что ли?!.
В трех-четырех выпадах от меня Обломок привычно развлекал почтенную
публику. Судя по всему, Дзю в считанные минуты стал всеобщим любимцем --
что меня ничуть не удивляло -- а некоторые алебарды после острот Обломка
просто падали от хохота, и их Придаткам приходилось отрываться от стола и
поднимать не в меру смешливых Блистающих.
Рядом с Обломком глубокомысленно помалкивал Заррахид, изредка вставляя
короткие "да" или "нет". Кстати, в паре с Дзю они смотрелись весьма
оригинально: один -- короткий, плотный, развязно-нахальный, и другой --
элегантно-узкий, спокойный, с изысканными манерами аристократа.
Ну просто две стороны кабирской действительности!
Третья, темная сторона этой самой действительности -- то есть наш приятель
Сай -- была не видна. Сай совершенно не вылезал из-за пояса ан-Таньи и в
оружейный угол не заглядывал, беря пример со спиц. Но я не раз ловил его
острый взгляд из-под столешницы, шарящий по залу.
Но, похоже, никого из обожженных Шулмой здесь не наблюдалось.
Какой-то мой Прямой родич -- юный меч Цзянь, представившийся как Баолун,
Драгоценный Дракон, поинтересовался у меня, что я думаю об использовании
ножен для отражения некоторых скользящих ударов. Я ответил, что я думаю по
этому поводу -- хотя думал в этот момент совсем о другом.
"Если эта суматоха растянется на дни, или и того хуже -- на недели,-- думал я,
выслушивая благодарности Драгоценного Дракона и вежливо кивая ему
обеими кистями,-- то ни о каких поисках не может быть и речи! Ну, помолвка --
это все-таки, наверное, шутка... хотя и довольно странная. А вот Но-дачи -- это
не шутник, и во дворце его вряд ли удастся разыскать. Придется гонять Сая с
ан-Таньей по городу -- пусть высматривает своих... Заодно надо будет
справиться о пропавшем Поясе Пустыни из Харзы... небось, все ищет Тусклых и
стесняется отправить Шешезу почтового сокола с письмом о неудаче! Вот будет
здорово, если он..."
-- Привет живой легенде! -- раздалось рядом со мной.-- Узнаешь? Или совсем
загордился?!
-- Узнаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69