..
Мы с Косом переглянулись. Было совершенно ясно, что просто так старуха от
нас не отвяжется. Да и вообще -- отказывать женщине, предлагающей Беседу...
неловко как-то.
Кос чуть заметно кивнул и выступил вперед.
-- Отчего же? -- проникновенно сказал ан-Танья, склоняя голову.-- Я с
огромным удовольствием по-Беседую с вами, Матушка Ци.
-- Вот и спасибо, молодой господин,-- мигом засуетилась старуха,-- вот уж
спасибо так спасибо, всем спасибам спасибо, вы только обождите минуточку, я
сейчас...
И принялась с изрядным проворством разматывать тряпки, под которыми
скрывался ее загадочный Блистающий.
Он являлся нашему взору по частям. Одно было несомненным -- длинное древко
в рост Матушки Ци. Зато все остальное... Сперва от тряпок очистилось
лопатообразное лезвие со скругленными краями -- и я тут же вспомнил детские
сказки о песчаной ведьме-алмасты, любившей на таких вот лопатах сажать в
тандыр непослушных мальчиков Косиков. Так сказать, для замыкания в
чуреках. Потом на другом конце древка обнаружился полумесяц с торчащими
вверх рогами. Ну и довершали все это многочисленные колокольчики-
бубенчики, кисточки и ленточки, прикрепленные к этому чуду со всех сторон.
Это было не оружие, а, скорей, со-оружение. Посох, топор, алебарда, рогатина,
двузубец и ритуальный символ одновременно. Я косо усмехнулся и ощутил
странную дрожь Единорога.
-- Кто это? -- спросил я, поглаживая стальными пальцами рукоять своего меча.
-- Это Чань-бо,-- вместо Единорога ответил Дзюттэ.-- А ну-ка, не будем
лишний раз выставляться...
И чуть ли не сам полез ко мне за пояс, но позади, со спины, а я, сам не знаю
зачем, постарался держаться к загадочному посоху лицом.
-- Это Чань-бо, Чэн,-- тихо сказал-подумал Единорог.
-- Кто-кто?
Единорог повторил мой вопрос вслух -- видимо, для Обломка. Зачем он это
сделал -- я не понял, да и не очень-то стремился понять.
-- Слушай, Единорог,-- обидно скрежетнул из-за моей спины Дзюттэ,--
оказывается, твой мэйланьский придурок... то бишь Придаток не знает, кто
такие Чань-бо! Чему их в Мэйлане только учат! Я, кабирец, и то...
-- Во-первых, теперь уже не "мой", а "наш",-- раздельно и отчетливо прозвенел
Единорог, и Дзюттэ примолк.-- Наш, и не Придаток, а человек. Во-вторых, Чэн
родился и вырос в Кабире, и в Мэйлане никогда не был -- как его отец и дед. И
в-третьих, не забывайся, Дзю...
И уже ко мне:
-- Чань-бо в Мэйлане, Чэн, это как бы Дзюттэ в Кабире с точностью наоборот.
Дзюттэ вечно в толпе, а Чань-бо, Посохи Сосредоточения, любят одиночество;
Дзю язвит и суетится, а Чань-бо спокойны и рассудительны, и обидных
глупостей не говорят. Есть такая вэйская поговорка: "Хочешь совета -- иди к
Чань-бо. Он помолчит, и ты уйдешь окрыленным."
-- Отшельники,-- подбросил я нужное слово.
-- Примерно,-- согласился Единорог.
-- И это... нижайше прощения просим,-- снова встрял Обломок.-- Эй, Однорог,
передай своему, чтоб не выкидывал меня в болото, а то с него станется...
-- На дороге Барра ни одного болота нет,-- серьезно сказал Я-Единорог.-- А
жаль.
-- Будет нужда -- и болото отыщется,-- буркнул Дзю и больше не высовывался.
... А Беседа Коса и Матушки Ци уже была в самом разгаре. Старуха скакала из
стороны в сторону с той неуклюжестью, которая дается лишь опытом и годами
ежедневных изнурительных занятий,-- я просто в любился в нее за эти
считанные секунды! -- а ее разнообразнейший Чань-бо и впрямь норовил
поддеть Коса на свою лопату, то старался забодать его рогами полумесяца, то
хотел насмерть запугать звоном колокольчиков и мельтешением лент.
Впрочем, мой отставной дворецкий держался молодцом, не роняя нашей с ним
чести, а также не роняя уверенно мелькавшего Заррахида и лихо свистевшего
Сая, уже успевшего оборвать с Посоха Сосредоточения одну ленту и теперь
гоняющегося за крайним правым колокольчиком.
Я одобрительно цокнул языком и подумал, что когда бабка прокручивает
Чань-бо через спину, согнувшись при этом иероглифом "гэ",-- да, я, пожалуй,
даже в доспехе рискнул бы пойти перекатом на девять стоп вперед и от земли,
не вставая, тем самым косым выпадом, который так любил смотреть
незабвенный крис Семар, то бишь Кобланов подмастерье...
И вдруг все остановилось. Двурогий конец Чань-бо замер у горла ан-Таньи,
скользнув мимо усов припоздавшего Сая Второго, а острие Заррахида резко
остановилось у живота старухи. По-моему, бабка успела чуть раньше. Хотя
случай был спорный и на турнире обязательно бы Беседовали заново.
Ну и ладно... не на турнире, однако!
-- Благодарю за приятную Беседу,-- нимало не запыхавшись, заявила Матушка
Ци, еле заметно улыбаясь.
-- Ответно благодарен,-- Кос подумал и выдал тройной церемониальный
поклон с мелким отскоком, и я просто ошалел от этого,-- за истинное
наслаждение! Всегда рад Беседовать с вами, Матушка Ци...
Старуха принялась сноровисто обматывать тряпками свой Чань-бо, а Кос
подошел ко мне. Вид у него был слегка сконфуженный.
-- Видел? -- только и спросил он.
-- Видел,-- только и ответил я. И у бедра согласно качнулся опущенный в
ножны Единорог.
Возле Коса бесшумно, как тень, возникла Матушка Ци. Ее драгоценный Чань-
бо вновь был надежно укутан. Старуха как-то незаметно обогнула меня и ан-
Танью, оказавшись чуть ли не у меня за спиной, и взгляд ее буквально вцепился
в торчащего из-за пояса Дзюттэ.
"Интересно,-- подумал я,-- от кого это Обломок прятался? От бабки? Вряд ли...
Скорей всего, от посоха. Знакомы они, что ли?.."
-- Откуда у вас... это? -- коротко и внятно спросила Матушка Ци.
-- Это...-- отчего-то растерялся я. Ну как я ей объясню, что это Дзюттэ
Обломок, шут ятагана Шешеза фарр-ла-Кабир?!
-- Это память... о друге.
-- Он принадлежал Друдлу Кабирцу,-- с неприятной настойчивостью
продолжила старуха.-- Вы сказали -- память?
-- Друдл погиб,-- внезапно потеряв голос, выдавил я.-- Его... его убили.
-- Ты... вы это видели?
-- Видел,-- я разозлился. По какому праву она меня допрашивает?! -- Я много
чего видел, Матушка Ци! Много такого, чего предпочел бы не видеть.
Некоторое время старуха молчала.
-- Странно,-- наконец пробормотала она.-- Очень странно... Если Пересмешник
умер, я должна была бы почувствовать. Но раз ты говоришь... жаль. Очень
жаль...
Она еще немного помолчала.
-- Ну что ж, спокойной ночи, молодые господа,-- произнесла Матушка Ци
после долгой, слишком долгой паузы.-- Думаю, мы еще увидимся...
И все так же бесшумно скользнула в темноту.
Потом чуть слышно скрипнула дверь.
Мы с Косом постояли, переглянулись и двинулись следом за старухой.
У самого порога я наступил на что-то, зашуршавшее под моей ногой. И поднял
небольшой свиток пергамента. Всего один пожелтевший и скрученный в трубку
лист.
Кос тоже взглянул на мою находку.
-- Бабка выронила,-- коротко и без особой приязни заявил он, как будто бы
только что не раскланивался перед этой бабкой, словно она была матерью
эмира Дауда.-- Больше некому.
Я кивнул. Утром надо будет отдать. Но... В последнее время я стал слишком
любопытен. Это даже начало входить у меня в привычку. Скорее всего --
ерунда. Ничего особенного там не записано. Письмо, купчая или что-нибудь в
этом роде.
И все же...
Глава двенадцатая
"... и тогда Имр-уль-Кайс спросил Антару:
-- О Абу-ль-Фаварис, скажи мне, сколько ты знаешь названий и прозвищ меча?
И Антара ответил:
-- Слушай и запоминай, что я скажу: он называется Меч, Беда; Суровый,
Повелитель, Прямой, Гибель, Смерть, Блеск росы, Быстрый, Великий, Острый,
Полированный, Блестящий, Благородный, Посланец смерти, Вестник гибели,
Ветвь, Покорный, Лезвие, Прекрасный, Бодрствующий, Горделивый,
Решающий, Нападающий, Послушный, Ровный, Режущий, Кончина, Судьба,
Честный, Верный, Начало, Конец, Разящий, Гнев, Плачущий кровью,
Рассеивающий горе, Мужественный, Закаленный, Отсекающий, Синий,
Цветущий, Возвеличивающий, Стирающий, Разделяющий, Чудо, Истина, Путь,
Разящий героев, Друг, Заостренный, Отточенный, Кровавый, Защитник,
Светлый, Услада очей, Уплата долга, Проливающий кровь, Губительный,
Товарищ в беде, Владыка змей, Жаждущий -- вот немногие имена и прозвания
меча, о Имр-уль-Кайс!"
Вот что было записано в свитке Матушки Ци.
И на полях, быстрым летящим почерком:
"Сказители Нижнего Дурбана в "Песне о смерти Антары Абу-ль-Фавариса"
поют не встречающийся более нигде бейт о том, что за миг до смерти Антара
приподнялся на ложе и воскликнул: "Будь проклят день, когда оружию стали
давать имена!"
И еще:
"Седьмой год эры правления "Спокойствие опор", Мэйлань -- Ю Шикуань, меч
"девяти колец" Цзюваньдао по прозвищу Ладонь Судьбы. Ущелье Воющих
Псов в Хартуге.
Семнадцатый год эры правления "Спокойствие опор", Мэйлань -- Лян Анкор-
Кун, прямой меч Дан Гьен по прозвищу Скользящий Перст. ?!."
... Я еще раз перечитал пергамент. Кроме того, что неизвестный Лян Анкор-Кун
явно приходился мне родичем -- старшим? младшим? -- я не понял больше
ничего.
Единорог, узнав о свитке, сообщил мне, что Блистающий Цзюваньдао -- я
отчетливо увидел кривой широкий меч с девятью кольцами на массивном обухе
-- еще при отъезде Единорога из Мэйланя (то есть сотню лет тому назад!) был
старейшиной рода Кривых мечей и входил в Совет Высших Мэйланя.
Более того -- он был правителем Мэйланя.
Меч моего неизвестного родича Ляна, прямой Дан Гьен по прозвищу
Скользящий Перст, тоже, оказывается, был старейшиной -- только уже рода
Прямых мечей -- и тоже входил в тамошний Совет. Именно он в свое время
отослал Единорога -- и своего почти что племянника, ибо они были в родстве --
в Кабир.
Ссылка состоялась без объяснения причин.
Все это мне ужасно не понравилось. Во-первых, я ничего не мог понять, кроме
каких-то крох, а во-вторых, эти крохи разом влетели в сапог моей судьбы и
ужасно натирали ногу рассудка. Пока я изощрялся в подобных рассуждениях,
Единорог что-то прикинул и сказал, что он не уверен до конца, но седьмой год
эры правления "Спокойствие опор" -- это, похоже, прошлый год. Как раз
прошлым летом и пришло какое-то послание от Совета Высших Мэйланя, и
наш двоюродный брат (в смысле Единорогов брат) Большой Дао-дао-шу
спешно уехал из Кабира в Мэйлань. Может быть, Большой Да был вызван
мечом Цзюваньдао, старейшиной рода Кривых мечей и правителем Мэйланя
Цзюваньдао?
"Ты у меня спрашиваешь?" -- поинтересовался я.
Единорог не отозвался.
Тогда я сказал ему, что это совпадение. А он сказал мне, что когда меч в
десятый раз не попадает в собственные ножны, то это не совпадение, а
привычка. И не с нашим везением кивать на совпадения. А я сказал ему...
А Кос сказал мне, чтобы я прекратил бормотать себе под нос невесть что, и шел
спать.
Ну, мы и пошли спать.
2.
Утром в мою отоспавшуюся голову пришли довольно странные мысли; пришли
и расположились, как у себя дома.
Я вдруг подумал, что все изменения, происшедшие со мной -- железная рука,
доспех, опыт потерь и находок, знакомство с насильственной смертью -- все это
не главное, не единственно важное, отличающее Чэна Анкора Прежнего от
Чэна Анкора Настоящего.
Главное, вне всякого сомнения, началось с падения моей отрубленной руки на
турнирное поле -- но не в потере самой руки было дело. Удар Но-дачи разрубил
надвое нить моей судьбы, мой знак в этом мире рассыпался на мелкие кусочки,
и я не связал обрывки нити, не склеил знака -- я просто подобрал один из этих
обрывков, горсть осколков, подобрал и пошел дальше.
Для Чэна Прежнего жизнь состояла из обилия ярких, запоминающихся
мелочей, которые, подобно частям мозаики, складывались в рисунок
действительности. Чэн Прежний воспринимал жизнь, как множество цветных
картинок -- золотое шитье халата, пушок на боку перезрелой айвы, узор "следы
когтей" на сафьяне ножен, медные скрепы по краям, тень айвана, щербатая
пиала в чайхане...
Жизнь была -- подробной.
Каким увидел бы Чэн Прежний караван-сарай, выглядывая в окно? Наверное,
таким...
"На поверхности хауза -- небольшого водоема во внешнем дворе -- весело
прыгали солнечные зайчики. У коновязи, где стоял чей-то гнедой с
выкаченными и налитыми кровью глазами, сидел на корточках рябой мальчик-
служка в просторной рубахе до самой земли и чистил песком бронзовый таз.
Нижняя ветвь кривой древней джиды бросала тень на его лицо -- скуластое,
сосредоточенное, с жестким профилем дейлемца-южанина..."
Здорово! Оказывается, еще могу... детали, мелочи, подробности! Видно, Чэн
Прежний все-таки не до конца умер, а просто затаился до поры до времени в
Чэне Настоящем, Сегодняшнем.
Просто-непросто...
Зато Чэна Настоящего почти совсем перестали интересовать подробности
внешние, подвластные точному описанию; мелочи, которые можно потрогать.
На первый план вышло непосредственно действие, которое можно только
прочувствовать; и чувства, которые можно лишь ощутить, не успевая обдумать;
и ощущения, личные ощущения при столкновении с этой стремительной и не
всегда понятной для рассудка жизнью.
И отношения между мной и людьми. И Блистающими. И их отношения между
собой.
Раньше, глядя на крону дерева бытия, я пытался рассмотреть по очереди
каждый листок -- как он выглядит. Теперь же я не замечал отдельных листьев,
но видел листву -- и слышал ее шелест, отдыхал в прохладе ее тени и листья
были для меня единым целым.
Не листья, но листва.
Так бывает при Беседе. Все мелкое послушно отступает в сторону; все
незначительное и потому способное отвлечь, отметается вихрем
происходящего; сознание, память о прошлом, оценка настоящего, мечты о
будущем -- этого больше нет, а есть нечто сокровенное, поднимающееся из
глубин подобно Треххвостому дракону Он-на... и этот дракон способен решать
не раздумывая, поступать не сомневаясь и дышать ветром сиюминутного
полной грудью.
Возможно, этот дракон и есть душа.
... Я Беседовал с Жизнью -- узнав Смерть, я мог себе это позволить.
И мог позволить себе перестать быть мелочным.
Одного я не мог себе позволить -- это перестать умываться.
И я пошел умываться.
3.
Этим утром Кос, вопреки своей новой привычке, проснулся раньше меня, и,
когда я спустился в харчевню, завтрак уже был на столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69