-- Какая там речь,-- брякнул Но-дачи.-- Разве это речь...
-- Понимаешь или нет?!
-- Плохо,-- помолчав, ответил он.-- почти что нет.
-- Асахиро,-- спросил Чэн-Я,-- ты их язык знаешь?
-- Конечно,-- удивился Асахиро.-- Я ж тебе говорил, это ориджиты, они всегда
неподалеку от нас, хурулов, кочевали... в смысле от того племени, куда я с
Фаризой принят был. У ориджитов речь шипит, как змея в траве, а так все то
же...
Вот вам и Придаток! Пока божество с другими собратьями по божественному
несчастью в шатре валялось... ладно, не время сейчас шутки шутить.
А время понимать, что в каждом Диком Лезвии до поры скрыт зародыш
Блистающего, что дети они -- буйные, жестокие, неразумные, любопытные, но
дети, чего не понял оскорбленный Но-Дачи и отлично поняли взрослые
Чинкуэда, Змея Шэн, и Джамуха Восьмирукий!..
Поняли, что надо детей просто надо прикрикнуть!
-- Переводи,-- приказал Чэн-Я Асахиро, а Я-Чэн подумал: "Будем надеяться,
что Дикие Лезвия поймут и без перевода... есть такие доводы, что всем
понятны"
Были у нас такие доводы?
А Желтый бог Мо их знает!
Главное -- не забывать, что дети долго и связно Беседовать не умеют, почти
сразу сбиваясь на спор и крик.
Да, Наставник?.. ах, до чего ж обидно, больно и обидно,что ты -- это уже
прошлое!
-- Спроси у них, кто послал их в эти земли?!
Асахиро спросил. Чэн восхищенно прицокнул языком и подумал, что чем такое
говорить -- лучше рой пчел во рту поселить. Пчелы хоть мед дают...
Шулмусы некоторое время переглядывались, пока все взгляды не сошлисль на
рыжеусом -- не зря мы его ловили, нет, не зря! -- и тот с некоторым трудом
встал, вызывающе повернувшись в нашу сторону.
-- Он говорит,-- Асахиро без труда успевал переводить неторопливо-
высокомерную речь знатного шулмуса,-- что он -- нойон вольного племени
детей Ориджа, отважный и мудрый Джелмэ-багатур, убивший врагов больше,
чем... так, это можно опустить... короче, больше, чем мы все, вместе взятые, и
что скрывать ему нечего.
-- Вот пусть и не скрывает,-- кивнул Чэн-Я.
-- Он говорит,-- продолжал Асахиро,-- что дети Шулмы неисчислимы, как
звезды в небе, как волоски в хвостах коней его табунов, как... короче, много их
и... и очень много.
-- Понял,-- поспешно согласился Чэн-Я.
-- ... и их послал великий гурхан Джамуха Восьмирукий, любимый внук
Желтого бога Мо...
-- Пересчитавший все волоски в хвостах коней его табунов,-- не удержался Чэн-
Я.
Добросовестный Асахиро немедленно перевел, часть шулмусов помоложе, не
удержавшись, хмыкнула и сразу же замолчала, а рыжеусый Джелмэ закусил
губу и рявкнул что-то сперва своим ориджитам, а после...
А после и нам.
-- Он спрашивает, знаем ли мы, над кем смеемся?
"Дети, дети... наш -- значит, самый сильный, самый грозный, самый-самый...
бойтесь, другие дети!"
-- Скажи -- знаем,-- прищурился Чэн, а я покинул ножны и завертелся в руке
аль-Мутанабби, превратившись в сверкающее колесо.-- И спроси, знают ли они
в свой черед, кто перед ними?
Дикие Лезвия притихли, вслущиваясь в мой уверенный свист, а от толпы
шулмусов послышалось уже знакомое: "Мо аракчи! Мо-о аракчи ылджаз!"
-- Они говорят, что ты -- Мо-о аракчи ылджаз.
Чэн-Я ждал продолжения.
-- Арака -- это такой напиток,-- принялся объяснять Асахиро,-- вроде
Фуррашской чачи, тольо из кобыльего молока и послабее. Аракчи -- это тот,
кто араку пьет. Чаще, чем принято. Пьяница, в общем. А Мо-о аракчи -- это
тот, кто пьет перед боем невидимую араку из ладоней Желтого бога Мо. В
любом племени гордятся Мо-о аракчи, но в мирное время вынуждают их
кочевать отдельно от остальных. Побаиваются... Ну а ылджаз -- это дракон.
Большой. И с тремя головами.
-- Ну вот,-- пробормотал Чэн-Я,-- значит, я теперь Мо-о аракчи ылджаз.
Грозный, пьяный и с тремя головами. Еще три дня назад я был демон-якша
Асмохата и его волшебный меч, что огнем в ночи пылает... и вот на тебе!
-- Асмохат-та! -- вдруг подхватил ближайший шулмус, молодой круглолицый
Придаток с изумленно разинутым ртом.-- Хурр, вас-са Оридж! Асмохат-та! Мо-
о аракчи ылджаз -- Асмохат-та!..
Толпа пленных загалдела, истово размахивая связанными перед грудью
руками, и даже рыжеусый нойон не пытался утихомирить разбушевавшихся
соплеменников, хотя дело грозило дойти до драки -- у круглолицего нашлись и
сторонники, и противники.
-- Ты хоть понимаешь, что сказал? -- тихо спросил Чэна-Меня Асахиро.
-- А что я сказал-то? -- удивился Чэн, а я перестал вертеться в его руке и
недоуменно закачался влево-вправо.-- и ничего я не сказал...
-- Ты сказал, что ты -- последнее земное воплощение Желтого бога Мо, хозяина
священного водоема. Ас -- Мо -- Хат -- Та. В Шулме считают, что вслух назвать
себя Асмохат-та может или безумец, или...
-- Или?
-- Или Асмохат-та.
Дзюттэ за поясом Чэна беспокойно заворочался.
-- О чем это вы? -- требовательно спросил он у меня.
Яобъяснил.
-- Счастливы твои звезды, глупый ты меч,-- серьезно и чуть ли не торжественно
заявил шут.-- Кольни-ка Придатка Махайры пониже пояса -- только сзади, а не
спереди -- пускай идет к шулмусам и поет им "Джир о хитрозлобном якше
Асмохате и его беззаконных деяниях". И чтоб через слово было -- Асмохат-та!
А не захочет петь -- кольни посильнее и спереди!..
-- Диомед! -- позвал Чэн-Я.-- Иди-ка сюда!
Диомед подошел. Чэн приказал петь. А я кольнул. Диомед подпрыгнул и
сказал, что он джира дословно не помнит, потому что он не сказитель, а
подсказыватель; а Махайра вообще ничего не понял и стал отмахиваться. Я
угомонил Жнеца и кольнул Диомеда еще раз, пока подоспевший Дзю держал
обиженно звенящего Махайру. Тогда Диомед схватился за уколотое место и
согласился петь.
А Кос порылся в своей поклаже и сообщил, что слова джира у него записаны.
Для потомков, мол, старался. Интересно, для чьих? Дескать, пусть Диомед поет
по его записям, а Асахиро будет переводить.
-- А я буду играть! -- встряла Фариза и сунула каждому человеку по очереди в
лицо какую-то палку с натянутыми вдоль нее жилами неизвестного мне зверя.--
Вот -- кобыз! У шулмусов нашла...
-- Ты же на нем играть не умеешь! -- удивленно моргнул Асахиро.
-- И не надо! -- уверенность Фаризы не имела границ.-- Я ж все равно слышу
сейчас плохо... лишь бы было громко! Сойдет, Ас, не бойся! На кобызе никто
играть не умеет -- а врут-то, врут! Да ты сам глянь -- разве ж на этом играть
можно?!.
-- Ну а вдруг...-- засомневался Асахиро, но Фариза не дала ему закончить.
Она дернула за всежилы одновременно, раздался душераздирающий вой и визг,
шулмусы как по команде замолчали, и я понял, что отступать некуда.
Мы с Чэном были прижаты к стене, которая называлась Асмохат-та.
Последнее земное воплощение Желтого бога Мо.
"Ну почему я?! -- обреченно подумал я.-- Почему, к примеру, не Гвениль?!. он же
такой большой..."
2
Пока Диомед запугивал шулмусов джиром, а Фариза с Асахиро всемерно ему в
этом помогали, я заставил Сая, веселившегося за поясом у Крса, прекратить
повизгивать и присвистывать -- и связно описать мне, а через меня и Чэну,
этого проклятого бога Мо, последним воплощением которого мы нежданно-
негаданно оказались.
Выяснилось, что хозяин священного водоема, спаивающий невидимой аракой
особо злобных шулмусов, похож на помесь Придатка и ящерицы.
В Шулме вообще ящерицы слыли чем-то вроде священных жиаотных, что было
краем связано с этим самым водоемом -- и убить ящерицу считалось делом
постыдным и преступным.
В отличие от убийств друг друга.
Вот и смотрелся бог Мо почти что человеком, но в желтой чешуе с черными
вкраплениями и зеленовато отливающей спиной.
-- Ярковато,-- усомнился я.-- Можем не сойти...
-- А ты на Чэна своего внимательней посмотри! -- ядовито отрезал Сай.--
Особенно когда он в доспехе... вот еще марлотту накинет, и вылитый Мо!
Марлотта лежала свернутой в каком-то из тюков, в сражении, так сказать, не
участвовав и потому уцелев. Узнав о словах Сая, ан-Танья мигом нашел
нужный тюк, и через секунду зеленая марлотта уже красовалась на плечах
Чэна.
Потом Сай припомнил, что голова у бога Мо как бы слегка заостренная и с
гребнем. Чэн поправил шлем и ничего не сказал. И я тоже ничего не сказал.
Только невесело блеснул, узнав, что руки у Мо чешуйчатые, трехпалые, и
средний ноготь на правой острый, тонкий и длинный, не короче меня, а левая
рука скрючена хитро, но если Чэну не снимать перчатку и с левой, а вдобавок
взять Обломка...
Как-то слишком легко все выходило. Случай, нелепость, Беседа с отступающей
и уступающей судьбой, совпадения, легковерная Шулма... Ах, не верил я, что
выслушав джир, поразившись Чэнову облику да мне с Дзю, шулмусы мигом
кинутся Чэну в ноги и понесут нас на руках через Кулхан! А Дикие Лезвия -- те
вообще джира не слышали, на Асмохат-та им сверкать и... вон, гудят
недоуменно! Ну разве что наша установка лагеря произвела на них впечатление
-- так на одном мастерстве Блистающего в Шулму не въехать!..
Не та это земля -- Шулма... и уж во всяком случаеДжамуху Восьмирукого и
Чинкуэду, Змею Шэн, нам ни обликом, ни сказками не поразить. И вообще --
то, что весело начинается, обычно заканчивается совсем не весело.
... думая о своем, я не заметил, что Диомед уже некоторое время молчит, и
Асахиро молчит, и шулмусы молчат -- но не так, как Диомед с Асахиро, а как-
то странно -- и Фариза не терзает отбитый в бою кобыз; и молчание это
всеобщее мне очень не понравилось.
Потом рыжеусый Джелмэ громко и внятно что-то выкрикнул, и дети Ориджа
встали -- все, кто был в силах встать -- и разошлись в разные стороны, образуя
неправильный круг выпадов десяти в поперечнике.
Так они и стояли -- люди, еще не ставшие Придатками, а потом снова --
людьми; они стояли, а Джелмэ, повернувшись к Чэну-Мне, заговорил
спокойным и чуть звенящим голосом.
Знакомый голос... таким голосом люди Беседуют, как Блистающим.
-- Он говорит,-- неуверенно начал подошедший к нам Асахиро,-- что... что он,
Джелмэ-багатур, зовет тебя, осмелившегося назваться запретным именем, в
круг детей Ориджа. В племенной круг.Там тебя будет ждать он, нойон Джелмэ,
который не более чем пылинка в подоле гурхана Джамухи, внука Желтого бога
Мо...
И вновь наступила тишина.
Такая тишина, какая наступает в то мгновенье, когда судьба неожиданно
перестает улыбаться.
Когда один меч стоит спокойно против неба.
Он был храбрым Придатком, этот гордый нойон, этот обиженный ребенок, и
руки его были связаны, и воины его были ранены, и он помнил, не мог не
помнить, что было их двенадцать дюжин, буйных детей Ориджа; и он видел, не
мог не видеть, сколько их осталось, как видел он, гордый нойон Джелмэ,
обиженный ребенок -- вот стоят те, кто преградил им дорогу; струя,
разметавшая поток...
И одного из них -- пьяного боем безумца-дракона, Мо-о аракчи ылджаз,
кочующего отдельно -- он зовет в круг.
... Я-Чэн чуть было не поддался искушению.
Я-Чэн чуть было не согласился.
Так нам было бы легче сохранить ему жизнь.
Но Я-Чэн сумел не пойти в его круг.
-- Дай-ка я...-- пробормотал Но-дачи и уже было слетел с плеча двинувшегося
вперед Асахиро, но я преградил им дорогу.
А потом властно описал дугу над головой недвижного Чэна.
И напротив круга детей Ориджа, детей гордого Повитухи Масуда, встал круг
детей мудрого Мунира, а в центре его стоял Чэн-Я. Два круга, два меча, две
правды -- вечный спор двух струй одного ручья... двое, не понимающие, что они
-- одно.
-- Я не пойду в твой круг, Джелмэ-багатур,-- сказал Чэн-Я, и нойон понял нас
еще до того, как заговорил Асахиро, потому что эти слова не нуждались в
переводе.-- Я зову тебя в свой круг. Тебя и всех ориджитов, которые осмелятся
прийти. Я, Асмохат-та, в чьем подоле гурхан Джамуха не более чем пылинка,
зову вас всех. Это будет большой той. Очень большой.
И Джелмэ совершил свою первую ошибку; первый промах в этой Беседе был за
гордым нойоном, желавшим крови демона-лжеца любой ценой.
Он кивнул и шагнул вперед, размыкая круг Шулмы.
Масуд сделал шаг к Муниру.
3
Джелмэ прошел между Гвенилем и Махайрой, между Фальгримом и Диомедом,
и приблизился ко мне.
Я потянулся вперед и легонько коснулся лезвием веревок, стягивающих его
запястья. И нойон не знал, что совершает сейчас вторую ошибку -- принимая
свободу на конце моего клинка.
Он не понимал, что это может означать для его же собственной сабли; что это
значит для всех Диких Лезвий Шулмы.
Один за другим входили в наш круг дети Ориджа -- не все, нет, далеко не все, но
и этих я насчитал полторы дюжины -- и один за другим подставляли связанные
руки под мое лезвие.
А их оружие -- смотрело.
-- Коблан! -- негромко позвал Чэн-Я.-- Тащи Бурдюк!
Объяснять, какой именно бурдюк, не пришлось.
Коблан, громко топая, кинулся к поклаже и мгновенно вернулся с заветным
бурдюком.
-- Отхлебни! -- приказал Чэн-Я.
Коблан послушно и с видимым удовольствием отхлебнул, отчего борода его
встопорщилась во все стороны.
-- Ылджаз арака! -- возвестил Асахиро.-- Мо ылджаз арака!
Нойон Джелмэ презрительно усмехнулся.
-- Чашу!
Чэну-Мне подали деревянную походную чашу, и Коблан до краев налил в нее
похищенную в Мэйлане настойку Огненного дракона.
-- Пей, Джелмэ-багатур!
Чашу Чэн держал в обеих руках, опустив меня в ножны.
Гордыня, гордыня... Джелмэ подошел и склонился над чашей. Он на глазах у
своего и чужого племени пил Мо ылджаз араку -- пусть и ложную, как полагал
он сам -- из чешуйчатых рук того, кто называл себя Асмохат-та.
И двое ориджитов вышли из круга.
А оставшиеся начали глухо перешептываться.
Они не видели лица своего нойона, сделавшего первый глоток. А я видел --
снизу, из ножен мне прекрасно было видно это сине-багровое лицо с
выпученными глазами, этот разинутый рот, тщетно пытавшийся вдохнуть
ставший вдруг шершавым и раскаленным воздух; и бритый затылок Джелмэ все
старался врасти в плечи, а плечи судорожно дергались и лезли вверх.
Когда нойон сумел обернуться к соплеменникам, еще один ориджит покинул
круг.
Бегом.
Дикие Лезвия слегка дрогнули и тревожно зазвенели.
Чэн приглашающе повел чашей в сторону шулмусов, и еще трое самых смелых -
- или самых глупых -- отважились повторить подвиг своего нойона,
кашляющего в сторонке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69