Прадед говорил:
эти штуки "доспехами" называются. Дескать, в старину люди их на себя
надевали. Были вроде как любители этакую тяжесть на себе таскать...
Я подошел поближе и пригляделся к извлеченным из сундука "доспехам".
Действительно, на многих металлических частях имелись кожаные подкладки
или войлочный подбив, а также многочисленные ремешки и застежки,
которыми все это, по-видимому, крепилось к телу.
Подняв выгнутый вороненый щиток, я приложил его к своей культе. Если бы
кисть была на месте, щиток пришелся бы как раз впору.
"Вот если бы тогда, на турнире, была бы на мне такая штука -- еще неизвестно,
остался ли я тогда без руки!" -- мелькнула у меня шальная мысль, и я уже совсем
по-иному взглянул на эту груду железа.
Кажется, я начал понимать, зачем "доспехи" надевали на себя. Только что ж
это тогда выходит?! Получается, что предки все время, при каждом поединке,
боялись остаться без руки, ноги или головы? Оружием плохо владели -- или не
доверяли со-Беседнику?!
Я вспомнил танец Кемаля аль-Монсора и Масако Тодзи. Одень их в доспехи,
заставь бояться друг друга -- что получится?!
Да ничего не получится...
-- А теперь -- смотри сюда,-- прервал мои размышления Коблан.
Я поднял голову -- и увидел.
Передо мной была железная рука.
Моя будущая рука.
4.
Конечно, это была не рука. Это была перчатка, искусно сплетенная из мелких
стальных колец, с пластинами на тыльной стороне. Пока я рассматривал
перчатку, Коблан успел сложить доспехи в сундук, захлопнуть крышку и
разыскать в очередной груде металлического хлама несколько гнутых штырей,
которые засунул в большой карман своего кожаного фартука.
-- Однако, с недельку повозиться придется,-- объявил кузнец уже вполне по-
деловому.-- Завтра приступим. Это время поживешь у меня, а после -- увидим.
-- У тебя? -- удивился я.-- Зачем? То есть, конечно, спасибо за приглашение, но...
-- Вот и договорились,-- перебил меня Коблан.-- Ты же присутствовал при своем
рождении? Ну, отвечай -- присутствовал?!
И сам вопрос, и манера, с которой он был задан, сразу воскресили в моей
памяти Друдла Муздрого. Я даже ощутил во рту вкус ореховой пахлавы... к
чему бы это?
-- Присутствовал,-- покорно согласился я.-- Каюсь...
-- Вот и при рождении новой руки тоже должен присутствовать! Чтобы быть к
этому причастным. Иначе... иначе она просто не станет тебя слушаться.
Похоже, Друдл был прав не только насчет меня, но и насчет Коблана.
Оставалось надеяться, что два дурака все же сумеют найти общий язык.
И я согласно кивнул.
5.
Итак, я временно переселился в примыкавший к кузнице дом Коблана
Железнолапого, что стоял на окраине Кабира. Перебрался я сюда как-то легко
и сразу -- заехал к себе, предупредил ан-Танью, что я неделю или больше буду
жить у кузнеца, и отправил вперед слуг со сменой одежды и несколькими
бутылями тахирского муската -- рука рукой, а свое вино пусть Коблан и пьет
сам.
Так что ужинал я уже у Коблана. Семьи у кузнеца не было, а подмастерья ели
молча, лишь изредка перебрасываясь самыми обыденными словами. Потом я
встал, поблагодарил хозяина за ужин -- действительно, сытный и вкусный -- и
прошел в отведенную мне комнату. Небольшую, правда, зато чистую и
уютную.
Кровать, как и все в этом доме, не отличалась изяществом и была жестковатой,
зато сколоченной на совесть. Отсутствие перин меня не смутило, и заснул я
быстро -- завтра предстоял большой день.
...Разбудил меня наутро сам хозяин дома.
-- Вставай, Чэн! Пора за работу...-- прогудел его голос у меня над ухом и я
проснулся. Проснулся и выяснил две вещи. Во-первых, говорил Коблан, стоя в
дверях -- а казалось, что над самым ухом. Во-вторых, кузнец уже успел
приготовить для меня одежду подмастерья: холщовые штаны, просторную
рубаху и кожаный фартук с огромным карманом на животе.
Я был весьма благодарен мастеру, потому что сразу понял, как нелепо буду
смотреться в кузнице в своей шелковой кабе -- как павлин в конюшне -- да и за
сохранность моего щегольского наряда никто бы не поручился.
"Ну, что, Чэн-дурак, думал ли ты когда-нибудь, что будешь носить одежду
подмастерья? -- спросил я себя, беря в левую руку ножны с Единорогом и
раздумывая над тем, куда бы их прицепить за неимением пояса.-- Но, с другой
стороны,-- думал ли ты, что лишишься руки, согласишься с шутом и,
признавшись в собственной дурости, явишься к Коблану Железнолапому
заказывать себе железную руку взамен отрубленной?"
Нет. Не думал. Никогда ни о чем подобном я не думал. И меч в моей руке
словно стал втрое тяжелее, оттягивая кисть -- но почему-то не к земле, а чуть
вперед, будто пытаясь увлечь за собой.
Куда? В кузницу? Ну что ж, пошли... хватит думы думать...
"И правильно! -- неожиданно подтвердил внутри меня чей-то голос, похоже,
принадлежавший Друдлу Муздрому.-- Дуракам много думать вредно -- так и
поумнеть недолго!"
Я внял дельному совету, опустил меч на смятую постель и принялся одеваться.
К счастью, одежда была не в пример проще той, к которой я привык, так что я
управился с ней и одной рукой. Потом я снова взял Единорога -- и заколебался.
Ну зачем он мне нужен в кузнице? Буду, как дурак... а без меча, значит, буду
умный?
-- Бери-бери,-- посоветовал от порога молчаливо ожидавший Коблан.-- Пускай
тоже поприсутствует... чай, не чужой...
Я с недоумением посмотрел на кузнеца, а потом махнул рукой (той,
укороченной) -- мы, дураки, народ странный, даже друг друга не всегда
понимаем...
6.
Моя будущая рука лежала рядом с наковальней на старом потертом табурете --
кажется, это на нем я сидел вчера, дожидаясь появления Коблана. Вокруг
табурета были расставлены маленькие колышки на круглых блюдцах-
основаниях, между ними натянуты веревки с множеством узлов и обрывков
пергамента, напоминавших бумажные деньги для поминовения усопших
предков; а по углам табурета горели четыре тоненькие свечи черного воска и
плошка с маслом, где плавал крученый фитилек.
Несколько раз раньше мне доводилось присутствовать в кузнице при ритуале
рождения клинка -- правда, в самом конце этого ритуала, и недолго -- но там
все было по-другому. Да и то сказать, клинок ведь -- не рука... и кузнецы там
нормальные были, и заказчики...
Я повесил Единорога на один из свободных крюков, споткнувшись и отбив себе
большой палец ноги о лежавший у стены двуручный гердан -- тяжелую
шипастую палицу с головой, подобной гигантскому кокосовому ореху. Судя по
размерам гердана, орудовать им мог один лишь Железнолапый, и то сперва
хорошенько хлебнув своего любимого вина.
В горне уже калились те самые штыри, которые Коблан вчера выкопал в своем
"царстве металла". Я надеялся вскоре выяснить, что кузнец собирается с ними
делать.
-- Пока стой и смотри,-- неприветливо распорядился Коблан.-- Или можешь
присесть. Если найдешь куда. Нет, лучше все-таки стой...
И тут же, напрочь забыв обо мне, он сунулся к горну, чуть не влез внутрь и
немедленно обругал ленивого -- на его взгляд -- подмастерья за то, что тот
слабо раздувал огонь. Меха зашумели более ретиво, Коблан хмыкнул,
подкинул в горн угля, поворошил кочергой и еще раз обругал подмастерья --
по-моему, просто так, на всякий случай.
Потом подошел к наковальне, некоторое время наблюдал за действиями двух
других своих помощников (те колдовали над какими-то обрезками), слегка
скривился, но ничего не сказал -- дал им закончить и положить заготовку в
горн.
После чего сказал им все -- и очень подробно, с красочными отступлениями.
Отведя душу, мастер сам взялся за дело: с неожиданной для его телосложения
резвостью ухватил длинные щипцы, стоявшие рядом с горном, запустил их в
печь и ловко выудил один из штырей, раскалившихся докрасна.
Через мгновение штырь оказался на наковальне и кузнец, придерживая его
совсем другими щипцами (и когда он успел их сменить?!), принялся методично
постукивать средней величины молотком, придавая заготовке неведомую мне
пока форму.
Когда металл начал тускнеть, остывая, Коблан сунул заготовку обратно в горн
и выдернул вместо нее другую.
Это повторялось пять раз, после чего мастер выбрал себе молоточек из самых
маленьких -- в его лапах этот миниатюрный инструмент смотрелся смешно и
неуместно -- подозвал к себе того подмастерья, из-за фартука которого торчала
уже знакомая мне змеиная головка волнистого криса, а потом уставился в мою
сторону, словно только что обнаружив мое присутствие.
-- А ты чего стоишь? -- крикнул он с негодованием.-- Ну-ка, бери клещи и
давай!..
И я, Чэн из Анкоров Вэйских, наследный ван Мэйланя, почувствовал себя
лентяем-подмастерьем, отлынивающим от работы и пойманным на этом
мастером.
Я поспешно вскочил, схватил левой рукой клещи, протянутые мне одним из
подмастерьев, и с третьей попытки неловко уцепил ими заготовку, помогая себе
обрубком.
-- Ближе, дубина, ближе к себе перехвати,-- почти добродушно проворчал
Железнолапый, и я послушно перехватил, чуть не уронив себе на ногу
раскаленную заготовку.
-- А теперь держи крепче,-- Коблан поглядел на мои неумелые попытки,
пожевал губами, словно собираясь и меня обругать для пущей убедительности,
но промолчал -- видимо, счел меня недостойным.
И они вдвоем с подмастерьем загуляли молотами по заготовке: Коблан --
маленьким молоточком, а подмастерье -- здоровенной кувалдой, опуская ее
точно в тех местах, где указывал мастер.
Ну а я держал. Заготовка, как живая, рвалась из клещей, сами клещи отчаянно
вибрировали -- но я держал, до боли закусив нижнюю губу, не ощущая
онемевших пальцев (и тех, что у меня были, и тех, которых не было), пока
Коблан не перехватил у меня потускневший штырь кривыми щипцами и не
сунул его обратно в горн, вынув вместо него другой.
И все повторилось сначала. Я держал, они били. Они -- били, я держал.
И так -- пять раз.
Пять раз. Пять мучительных вечностей, пять железных штырей, пять пальцев в
руке...
Пять.
Пальцев.
Пять...
Пальцев.
Пять...
Понимание обожгло меня, как пламя горна -- заготовку, я чуть было не
закричал...
Но тут все закончилось.
И Коблан Железнолапый, мастер со странностями, объявил, что нам пора
обедать.
Ему и всяким бездельникам и лентяям, имена которых он и произносить-то
отказывается на голодный желудок.
7.
То ли я проголодался, как никогда, то ли еще что, но обед у Коблана оказался
ничуть не хуже, чем у меня -- отменный плов по-дубански с желтым горохом,
баранья густая похлебка-пити с острыми пахучими приправами и алычой,
свежие фрукты, два сорта вина...
Первый сорт -- Кобланова отрава; и второй -- мой мускат из солнечного
Тахира, который, кроме меня, почему-то никто не пил.
-- Угощайся, устад,-- я пододвинул оплетенную бутыль Коблану.
-- Это в кузне я -- устад,-- Железнолапый с сомнением оглядел бутыль, опасливо
поднес ее к губам и почти сразу же поставил на стол.-- А за столом я -- Коблан,
и ты познатнее меня будешь. Хоть и молодец ты,-- неожиданно признался
кузнец, и я замер с набитым ртом.-- Не всякий Высший, да к тому же
однорукий, вот так сразу клещи схватит и к наковальне встанет. Не ожидал...
-- И зря,-- улыбнулся я.-- Что с дурака взять?
Коблан ошарашенно вытаращился на меня, увидел, что я улыбаюсь -- и вдруг
оглушительно захохотал. Я не удержался и расхохотался вслед за кузнецом.
Подмастерья, сидевшие в конце стола, робко захихикали, но их робость вскоре
прошла...
Вот так мы сидели и смеялись -- и угнетающее напряжение последних двух с
лишним месяцев, минувших с того проклятого дня, постепенно отпускало меня.
Я чувствовал себя прежним, чувствовал, что снова становлюсь самим собой --
веселым Чэном, душой общества, легкомысленным и легковерным; таким,
каким был...
Нет, не таким. Я обманывал сам себя и не мог обмануть до конца -- значит, я
уже был другим. Прав эмир Дауд. Многое во мне изменилось, и не только
снаружи... Вот такие-то дела, Чэн-подмастерье!
Я пододвинул к себе бутыль с мускатом и чуть не опрокинул ее -- до того
легкой она оказалась. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что бутыль
практически пуста. Я с уважением покосился на увлеченно жующего Коблана.
Теперь понятно, почему он пьет только свое вино. А я-то ему всего пару бочек
тогда предложил, глупец...
8.
Дни сменяли друг друга, полыхал горн, висел в углу кузницы над шипастым
Коблановым герданом мой Единорог, сам Коблан с подмастерьями громыхали
молотами, я в меру сил помогал им -- держал клещами заготовки, крутил
ножной привод шлифовального круга, иногда брал в уцелевшую руку уже
почти готовые фаланги стальных "пальцев", теплые после шлифовки -- и
надолго зажимал их в кулаке или по совету Коблана прикладывал их к рукояти
своего меча.
У меня больше не возникало сомнений, нужно ли это. Понимал -- нужно.
Металлическая рука рождалась у меня на глазах. С ювелирной точностью
кузнец подгонял шарнирные сочленения, необходимые для будущих пальцев и
запястья, и я только диву давался -- как одинаково аккуратно он мог работать
кувалдой и легким молоточком.
Это действительно был -- Мастер.
И все это время, древняя перчатка, сплетенная из стальных колец с пластинами,
лежала на табурете, окруженном веревочными заграждениями; и ровно горели
четыре тонкие свечи и одна плошка.
Перчатка ждала. Ждала своего часа.
И дождалась.
... Коблан извлек из горна уже готовую, закаленную и отпущенную, пышущую
жаром "руку" и бережно опустил ее -- нет, не в воду.
В масло.
С шипением "рука" окунулась в эту купель; поднялось облако густого, резко
пахнущего пара. И когда "рука" вышла наружу -- она тускло поблескивала, и
капли горячего масла стекали с нее, как капли... капли крови!
Скелет.
Рука без кожи.
Мне стало зябко. В кузнице, у пылающего горна.
Мы с Кобланом встали с двух сторон над перчаткой, кольчатой кожей,
отражавшей колеблющийся огонь свечей. Мы стояли друг напротив друга: он --
с сочащейся маслом железной "рукой" в своих "железных" лапах, я -- с
обнаженным Единорогом в левой, заметно окрепшей за последнее время руке.
Потом Коблан протянул вперед металлический скелет руки, я перехватил меч за
клинок -- и блестящие пальцы коснулись рукояти протянутого мной Единорога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69