-- Я записал.
И продемонстрировал шаману свои записи.
Слово "записал" Кос произнес по-кабирски, поскольку по-шулмусски его не
знал. Как, впрочем, и я. Но шаман догадался.
-- Записал? -- повторил Куш-тэнгри по-кабирски.-- Вот этими значками? Все,
что я говорил? Да?
Кос утвердительно кивнул.
-- Говорящие знаки,-- задумчиво протянул Неправильный Шаман, почесывая
кончик своего внушительного птичьего носа.-- Знаю. У нас тоже есть. Но
другие. Ими нельзя записать то, что я говорил.Только самое простое. Пять
дюжин воинов ушли в поход. Вернулись три дюжины и еще два. Сожгли
стойбище маалев. Вот такое. Ваши знаки разговорчивее наших. Потом
научишь.
-- Научу,-- охотно согласился Кос, а я вдруг обратил внимание, что при
разговоре с шаманом ан-Танья держится особопредупредительно и
безукоризненно-вежливо. Стараясь не смотреть в глаза.
Ну, тут я его понимал...
-- Научу,-- повторил Кос и помахал в воздухе своим листком.-- А вы что, все это
дословно помните? Я имею в виду -- вы, шаманы..?
-- Конечно,-- равнодушно бросил Куш-тэнгри, подумал и уточнил.-- Мы,
шаманы. Воины не помнят. У воинов ветер в голове. Все слова выдувает. А нас
с детства учат видеть и помнить. Или помнить и видеть. Вот...
Он мельком покосился на кучку ориджитов, отправившикся под
предводительством Коблана обустраивать походную кузницу; покосился и тут
же отвернулся.
-- Сколько человек? -- резко спросил шаман.
Как кнутом хлестнул.
Кос, тоже сперва глянувший в ту сторону, а потом снова воззрившийся на
Неправильного Шамана, задумался, стараясь не поворачивать головы к
ориджитам.
-- Восемь,-- неуверенно заявил ан-Танья.-- И Коблан с тохтаром.
-- Семь,-- отрезал шаман.-- Семь ориджитов, ваш кузнец и хитрец Тохтар. Кто
из них в шапках, кто -- без?
Кос замялся.
-- ладно,-- смилостивился шаман.-- Пусть будет не кто. Пусть будет -- сколько.
Сколько шапок на девятерых людях?
-- Пять,-- буркнул Кос.
По-моему, наобум.
-- Три,-- подытожил шаман, и мне даже не захотелось его проверять.-- У кого из
девятерых волосы на уши падают, а у кого назад зачесаны?
Ан-Танья только руками развел.
-- У кузнеца вашего волос курчавый, уши наружу торчат,-- начал Куш-тэнгри,--
у Тохтара волос мало, а вот уши закрыты; трое детей Ориджа конские гривы
отрастили, скоро не то что ушей -- глаз видно не будет... еще трое волосы
ремешком повязали и назад забросили; один -- плешивый. Совсем. Дальше
будем или хватит? Да?
-- Хватит,-- в один голос сказали я и Кос.-- Шаман должен не смотреть, а
видеть,-- наставительно заметил Куш-тэнгри.-- Шаман не запоминать должен,
а помнить. Иначе он -- плохой шаман. Жизнь понять не сможет. Пропажу
найти не сможет. Судьбу узнать не сможет. Предсказать ее не сможет. Ничего
нге сможет. Такой шаман -- и не шаман вовсе.
Кос понимающе кивнул, а Я-Единорог подумал: "Предсказывать. Судьбу
узнавать. Гуси, камешки, волосы... глаза твои ненасытные. И вообще -- как он
узнал о моем прибытии? Как в степи нашел?"
Похоже, Куш-тэнгри мог многое такое, о чем мы понятия не имели. И это в
Шулме, в дикой Шулме, где жизнь не стоит и треснувшей чашки! Крылось в
уменьи шаманском нечто, связанное с шагом от ремесла к искусству, с яростью
и радостью, с выбором между Масудом и Муниром...
И Я-Единорог еще подумал, что дело, наверное, не в памяти, остроте зрения
или каких-то особых навыках ( хотя и в них тоже ), а в состоянии души,
позволяющем сливаться с происходящим. Мы ведь тоже в состоянии Беседы
успеваем многое, чего в обыднной жизни и заметить-то не успели!
-- Будем говорить, Куш-тэнгри? -- спросил я.
-- Будем,-- еле заметно улыбнулся Неправильный Шаман.-- Только завтра. С
утра. Да?
-- Да,-- ответил Я-Единорог, и двинулся к Коблану, громыхавшему языком
почище молота -- отчего ориджиты работали если не лучше, то значительно
быстрее.
Завтра -- значит, завтра.
2
А завтра оказалось совсем рядом.
И таким же, как вчера -- шатер, шаман, и я с Единорогом и Обломком
-- Ты позволишь мне взглянуть на твое прошлое, Асмохат-та? -- чуть ли не
торжественно спросил Куш-тэнгри, усаживаясь напротив.
Нет, я не брал под сомнение возможности шамана. На его лице было написано,
что он хочет не рассказ мой выслушать -- а именно взглянуть. Самому.
Но стоит ли ему показывать?
-- Стоит,-- решительно заявил Единорог.
-- Стоит,-- согласился Обломок, злорадно сверкнув.-- Нам скрывать нечего.
Я вслушался в это "нам", и мне стал ясен замысел Блистающих.
-- Ну что ж, шаман, смотри,-- я и сам внутренне усмехнулся, освобождая
Единорога от ножен и протягивая его острием к Неправильному Шаману.--
Так, что ли, это делается?
Куш-тэнгри, не поднимая глаз, протянул руку и неспешно сомкнул пальцы на
клинке Единорога. Некоторое время ничего не происходило, я расслабился и
пропустил тот момент, когда пытливо-мрачный взор шамана сверкнул
навстречу мне подобно вороненой стали, и, проваливаясь во тьму, я успел
крепче ухватиться за рукоять Единорога, и... и стать им.
Во тьме или при свете, здесь или нигде, вчера или завтра -- один Меч встал
спокойно против неба!
... Я знал, что Неправильный Шаман сейчас видит и чувствует то же, что и я.
Но если я прекрасно понимал, что означает происходящее и был к нему готов,
то для шамана это было равносильно удару молотом.
И не одному удару.
Причем в самом прямом смысле слова.
Ведь сейчас я был Единорогом. И шаман видел прошлое -- прошлое прямого
меча, Блистающего из рода Дан Гьенов!
Он видел его рождение!
Вокруг полыхал огонь, вселенная неистово грохотала, я был раскален
докрасна, и молот невидимого пока кузнеца-повитухи рушился сверху, раз за
разом, сплющивая уродливые неровности, уплотняя мою плоть -- и удары эти
приятно-звенящей дрожью отдавались в рождавшемся теле, гибком,
разгоряченном, юном, рвущемся жить!.. я рождался в огне и звоне, я выходил из
горнила пламени, возбуждение все сильней охватывало меня, и сила ударов
молота передавалась...
Испуганный крик расколол мир пополам -- и через мгновение я, Чэн Анкор,
вновь оказался в шатре Куш-тэнгри. Сам Неправильный Шаман неуклюже
стоял на четвереньках -- видимо, он упал вперед и едва успел опереться руками
об пол, выпустив клинок Единорога. Как он при этом не порезался -- а он не
порезался -- оставалось загадкой. Шаман изумленно смотрел на Единорога...
на мою железную руку.... и наконец наши взгляды встретились.
Без мрака и огня, просто, как и должны встречаться взгляды.
-- Что... что это было?- прохрипел шаман.-- Ад?Да?
-- Прошлое,-- честно ответил Я-Единорог.-- Хочешь смотреть еще?
Но Куш-тэнгри, похоже, уже пришел в себя.
-- Хочу,-- твердо заявил он и, как показалось мне, без малейшего усилия и
почти незаметно для глаза оказался сидящим на своем прежнем месте.
Он хотел смотреть.
--Ну что ж, смотри,-- и я снова протянул ему Единорога.
На этот раз даже я- да что там я, даже Единорог не ожидал увидеть то, что
возникло вокруг... что возникло в нас.
... металл звенел о металл, кричали люди, бешено ржали кони, в горле першило
от едкого дыма, и рука в латной перчатке, по локоть забрызганная дымящейся
кровью, вздымала вверх тяжелый ятаган Фархад, который потом назовут иль-
Рахшем, Крылом бури -- и мощное лезвие, визжа от ярости, опускалось на
головы врагов, рассекая шлемы и черепа, и скользил на плитах площади гнедой
жеребец, а я, мятежный эмир Абу-т-Тайиб Абу-Салим аль-Мутанабби, все
смеялся в порыве боевого безумия, и бежали оставшиеся в живых защитники
Кабира, а за ними вдогон неслись воины на взмыленных...
Память. Память латной перчатки.
Восемь веков тому назад.
Когда мы возвратились в шатер, взгляд шамана прошел уже знакомый мне
путь: с Единорога на мою правую руку, с руки на мое лицо...
И снова на руку.
-- В первый раз мы ушли далеко,-- выдохнул Куш-тэнгри.-- Я никогда не
заглядывал так далеко... тому аду было десять дюжин лет и еще немного. Но
сейчас... Когда это было,Асмохат-та?
-- Восемь столетий,-- ответил Я-Единорог.-- С того дня прошло восемь
столетий, Куш-тэнгри, рожденный седым.
-- И это был... это был ты, Асмохат-та? Да?
-- Нет, это были другие воплощения Желтого бога Мо,-- изрек язвительный
Обломок, услышав вопрос шамана в изложении Единорога.
И я не нашел ничего лучшего, как повторить сказанное Обломком.
Шаман долго молчал.
-- Может быть, может быть,-- наконец произнес он со странной дрожью в
голосе.-- Теперь я готов поверить в это... Но не верю. Ты не сердишься?
-- Нет.
-- Тогда... тогда не позволишь ли ты мне все же взглянуть на твое прошлое? На
прошлое твоего нынешнего воплощения?
-- Позволю.
И я в третий раз протянул ему Единорога -- нет, это Единорог сам потянулся к
Неправильному Шаману.
... На этот раз я ему показал. Я раскрылся, и мы ушли в Кабир, Кабир Бесед и
турниров, ярких одежд и оружейных залов; мы любовались подставками для
Блистающих и слушали песни бродячих чангиров, мы дышали жаром кузниц и
творили Церемонию Посвящения, мы меряли мою жизнь вдоль и поперек,
жизнь до сверкающего полумесяца Но-дачи, жизнь, до краев наполненную
звоном Блистающих, готовых скорее умереть, готовых скорее умереть, чем
пролить кровь; мы были там, дома...
Я не мог больше оставаться там, зная, что я -- здесь.
И вернулся в шатер.
-- Я знаю, кто ты,-- медленно и сурово произнес Неправильный Шаман.-- Ты не
Асмохат-та. Ты больше, чем Асмохат-та. Ты жил в раю, и сумел добровольно
уйти из него. Я буду звать тебя этим именем, а истина пусть останется между
нами.
-- Сегодня мы смотрели прошлое,-- сказал Куш-тэнгри.
-- Завтра мы будем смотреть будущее,-- сказал он.
-- Да? -- спросил он.
-- Да,-- ответили мы втроем.
3
...Еще один день завершился -- один из бесчисленной вереницы дней, бывших до
нас, при нас; будущих после нас.
Лагерь засыпал. Костры еще горели, о чем-то беседовали несколько человек,
сидевших у одного из этих костров, но большинство наших ( я подумал
"наших", улыбнулся, вспомнил о "ненаших", способных вскоре объявиться
поблизости, и перестал улыбаться ) уже удалились в шатры -- отдыхать.
Налетел порыв стылого, пронизывающего ветра, я зябко поежился и взглянул
на небо. Оттуда на меня безучастно смотрели холодные колючие звезды.
Блистающие небес.
Что-то теплое и мягкое опустилось мне на плечи, и я поначалу даже не понял,
что это такое и откуда оно взялось. А потом обнаружил у себя на плечах
меховую доху, повернулся и увидел Чин, облаченную в точно такое же одеяние;
видимо, Чин уже некоторое время стояла у меня за спиной.
-- Чин...-- довольно глупо выговорил я и притянул ее к себе, пытаясь... ах, да
ничего такого особенно мудрого не пытаясь, кроме как обнять мою маленькую
грозную Чин.
И звезды в небе немного смягчились и потеплели.
Она предприняла слабую попытку высвободиться -- слишком слабую, чтобы
поверить в ее искренность -- поэтому я обнял ее еще крепче и зашептал на ухо
всякую ласковую бессмыслицу.
Деликатный Обломок сообщил, что я придавил ему рукоять, и я попросил его
заткнуться.
Единорога с Волчьей Метлой я почему-то совершенно не стеснялся, тем более
что эти двое были заняты друг другом не меньше нас.
-- Да ну тебя,-- Чин попробовала сделать вид, что сердится на меня, но это ей не
очень-то удалось, да и трудно сердиться на того, с кем в данный момент
целуешься; и мы в четыре ноги двинулись к шатру.
К шатру, который я мгновенно переименовал из "моего" в "наш".
-- И зачем я за тобой, бродягой, потащилась,-- ворчала Чин в паузах между
поцелуями,-- из Кабира в Мэйлань ( пауза ), из Мэйланя в Кулхан ( пауза ), из
Кулхана в Шулму эту про( пауза )клятую... И что я в тебе, жеребце
необъезженном, нашла?!
-- А что в жеребцах находят? -- не удержался я.-- Вот это самое и нашла...
Чин собралась было возмутиться, но передумала и махнула рукой -- той, в
которой на отлете держала Волчью МЕтлу.
-- Может быть, именно это и нашла,-- неожиданно согласилась она, имея в виду
что-то свое.
Мы ввалились в шатер, который кто-то ( скорей всего, вездесущий ан-Танья )
уже успел протопить; через минуту Единорог в углу умильно касался кисточкой
Волчьей Метлы, что-то ей шелестя, а мы с Чин нырнули под ворох
предусмотрительно заготовленных ( кем?.. неважно...) теплых шкур, и больше я
не собираюсь ничего рассказывать, потому что... потому что... не ваше это
дело!.. и вообще...
И вообще -- хорошо, что у меня хватило ума бросить доху прямо на Обломка, а
самого Обломка бросить подальше от меня и моей правой руки , так что до
утра я его не слышал.
4
... звон металла, чьи-то крики, снова звон...
Я проснулся рывком, сразу, и вынырнул из-под шкур, мельком отметив, что
Чин в шатре уже нет. Поспешно схватив Единорога, я откинул полог шатра и...
и убедился, что ничего страшного не случилось. Асахиро ругался с
возбужденным Куш-тэнгри -- впрочем, делалось это достаточно беззлобно,
чтобы потребовалось мое вмешательство -- Коблан развернул наконец свою
походную кузницу и что-то деловито ковал, невысокий крепыш-ориджит
помогал ему, держа заготовку клещами; другой шулмус, постарше, сидел рядом,
вытянув плохо сросшуюся после той памятной битвы ногу и изумленно качал
головой. Еще несколько детей Ориджа вместе с хохочущими Фальгримом и
Диомедом столпились вокруг спорящих шамана и Асахиро; Ниру,
прихрамывая, руководила приготовлением пищи...
Ну и так далее.
Ах да -- еще пара Блистающих звенела где-то позади моего шатра, и мы с
Единорогом мгновенно узнали характерный лязг с присвистом Волчьей Метлы.
Короче, все было в порядке.
Я поспешил нырнуть в шатер, пока никто не обратил внимания на явление
голого всклокоченного Асмохат-та, невесть зачем высунувшегося из шатра с
мечом в руке -- и со вздохом принялся одеваться.
-- А я, пожалуй, вполне способен примириться с Шулмой,-- заметил Единорог,
укладываясь поверх шкур и задумчиво мерцая обнаженным клинком.-- Правда,
ни тебе подставки, ни угла своего -- хотя к походной жизни я уже привык. Зато
интересно. Шаман этот опять же... Ну что, Асмохат-та будущее смотреть
будем?
-- Будем,-- кивнул я.-- вот только шаровары натяну, да доспех, да доху еще...
Тут из-под дохи донесся сдавленный вопль Обломка, услышанный Единорогом,
а через него -- и мной, так что я торопливо освободил Дзю из мехового пдена и
весьма удивился его первым словам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69