Новый путь... но не Путь Меча, а путь, проложенный мечом. Шрам,
оставленный злой насмешкой и необходимостью всегда и во всем доказывать
свое превосходство.
Одуряюще-терпкий запах степи, тронутой осенним увяданием, вдруг ударил
мне в голову, отчего окружающий мир стал до боли, до головокружения
реальным, став миром, где приходится жить всерьез, жить однажды и навсегда
или не жить вовсе...
Ладонь Куш-тэнгри сжалась в кулак, сминая шрам.
-- Служители Ур-калахая не проливают чужой крови,-- сурово сказал
Неправильный Шаман.-- Нигде и никогда. Но это не мешает нам проливать
свою.
Вокруг нас была Шулма,
В нас была Шулма.
А передо мной на нелепой лошади, одетый в нелепый халат, сидел Кабир.
Я-Единорог пристально смотрел на человека, в котором жил Кабир, на
человека, чье время и место остались у меня за спиной, в прошлом, в моем
прошлом и его будущем; на человека с серебряными волосами, который не
проливал чужой крови.
-- И поэтому мы не носим оружия,-- закончил Куш-тэнгри.
-- А мы носим,-- отозвался я, думая о своем.-- Мы носим. Но еще совсем недавно
мы тоже не проливали чужой крови. Только свою.
Асахиро еле слышно застонал.
-- Это невозможно.
-- Это возможно.
-- Где? -- спросил Куш-тэнгри.-- В Верхней Степи? В раю?
-- В раю,-- грустно согласился Я-Единорог.
Глава двадцать третья
1
...Желтый бог Мой сидел на самом краю своего священного водоема и, закусив
верхними клыками оттопыренную нижнюю губу, задумчиво глядел куда-то
вдаль.
Бог грустил. Наверное, оттого, что был не очень-то похож на меня. Или это я
был не очень-то похож на него. Только я уж от этого никак не грустил.
Хотя отдаленное сходство все-таки наблюдалось.
Разумеется, у меня отсутствовала всякая саблезубость, просто и незамысловато
выпирающая наружу. Да и голова моя, надеюсь, не в такой степени
напоминала змеиную. Взгляд... вот за взгляд не поручусь. Возможно, в какие-то
моменты у меня тоже бывает такой взгляд -- пустой, цепкий и холодный, от
которого становится зябко и пасмурно в самый жаркий день, и хочется куда-
нибудь спрятаться, а спрятаться некуда. Да, наверное, бывает. Но редко. И
хорошо, что я сам этого не вижу.
Шишковатый гребень? Если и смахивает на шлем, то весьма отдаленно. Равно
как и складчатый плащ Мо -- на мою марлотту. А телосложение у ЖелтогоМо
завидное, в полтора меня будет, хотя это и не так существенно...Чешуя,
подобная панцирю? Тут все сходится, у меня почти то же самое -- доспех,
подобный чешуе. А руки у Мо и впрямь как две латные перчатки! И
длиннющий указательный палец на правой, направленный в глубину
священного водоема. Длиной как раз с Единорога... А на левой лапе-ручище
большой палец отведен в сторону, и указательный -- тоже длинней обычного,
но не так, как на правой -- небрежно устремлен вверх. Весьма, весьма смахивает
на Обломка...
-- Вылитый,-- буркнул Дзюттэ.
-- Похож,-- согласился Единорог.
-- Угу,-- кивнул я.-- Хотя... вы это о ком?
-- Я о тебе,-- заявил Дзю в пространство.
-- И я о тебе,-- с той же неопределенностью отозвался Единорог.
-- И я о тебе,-- решил не нарушать единогласия я.
И мы замолчали.
А еще Желтый Мо был почему-то не желтый, а зеленый. Зеленоватый. С
некоторой желтизной. Желтоватый с прозеленью. Или все-таки желтый?!
Я поморгал и решил,что, в конце концов, это не мое дело. Хотя статуя осчень
выразительная. Впечатляет. И работы превосходной. Ох, сомнительно, что ее
ваял какой-нибудь скульптор-шулмус. Этот бы наваял... Но если не шулмус --
то кто? Еще одна загадка. Которую я разгадывать не буду. Не до того сейчас.
да и как ее разгадаешь? Разве что у самого Мо спросить: "Здравствуй,
приятель, это я, Асмохат-та, то бишь твое последнее земное воплощение!
Позволь спросить, дорогой..."
Не позволит, небось...
Мы приблизились к самому краю водоема и с некоторым трепетом заглянули
внутрь. Вода слегка рябила, но была достаточно прозрачной, чтобы не
скрывать дна -- и на дне водоема, в грязном иле, лежали гнилые и ржавые
останки Блистающих.
Десятки -- если не сотни.
Это была огромная могила.
Мы стояли, держась за руки и рукояти,-- Я,Единорог и Обломок -- и участь тех,
кто не захотел отказаться от сути и призвания Блистающего, казалась нам в
тот миг едва ли не лучше собственной.
А потом я повернулся и, по-прежнему не говоря ни слова, направился к
ближайшему шатру, где меня уже ждал Куш-тэнгри, Неправильный Шаман.
Когда я сел прямо на землю рядом с шаманом, тот словно и не заметил этого.
Не дрогнули полуприкрытые веки, дыхание не всколыхнуло грудь, и неведомые
дали, по просторам которых блуждал сейчас серебряноволосый шаман, не
отпустили его обратно. Он был -- там. А я -- здесь. Я сидел и смотрел. На
большие бурые шатры, похожие на гигантских животных в выцветших после
линьки шкурах. На чахлые деревца с удивительно-яркой зеленой листвой и на
желто-серые колючие кусты, растущие по соседству. На моих спутников,
разбивавших лагерь неподалеку от бурых шатров -- обиталищ шаманов
Безликого, служителей Ур-калахая.
Я сидел и просто смотрел.
Водоем Желтого Мо находился в низине, окруженной невысокими пологими
холмами. Здесь проходила граница двух степей. Юго-восточнее, там, откуда мы
пришли, простиралась степь, в немалой мере обожженная дыханием Кулхана. А
северо-западнее начиналась степь свежая, вспененная горьким ветром, та степь,
увидев которую, я понял -- вот она, Шулма. Вот здесь живут племена шулмусов,
пасут свои неисчислимые табуны и стада, спорят о воинской доблести,
совершают набеги друг на друга... И еще где-то там есть великий гурхан
Джамуха Восьмирукий.
Мой любимый внук.
И прямая короткая Чинкуэда, Змея Шэн.
... Здесь проходила еще одна граница. Она незримо тянулась по гребням
холмов, окружавших священный водоем. Внутри этого круга властвовали бги.
И все, кто входил в этот круг, попадали под их защиту.
У священного водоема не проливалось крови.
Здесь был малый Кабир.
"Здесь Шулма,-- с упреком бросил Единорог.-- А в водоеме гниют трупы моих
братьев."
"Извини,-- склонил голову я.-- Ты прав. А я не прав. Просто мне очень хочется
домой..."
"Да, Чэн. И мне."
И все-таки мы находлись внутри круга, хотя предпочли бы до конца дней своих
оставаться снаружи.
И подальше.
Я невольно обвел взглядом границу священного места и повернулся к Куш-
тэнгри, услышав слабый мелодичный перезвон побрякушеу на его халате.
Шаман уже возвратился из своих непонятных внутренних странствий и теперь
глядел на меня.
-- Будем говорить, Асмохат-та? -- спросил Куш-тэнгри, Неправильный Шаман.-
- Да?
Его привычка после почти любого вопроса спрашивать еще и "Да?", словно
собеседник и без того не ответил бы, поначалу раздражала меня, но здесь, в
тени плаща Желтого Мо, то ли я стал терпимее к повадкам Куш-тэнгри, то ли
его "Да?" стало мягче и естественней.
-- Будем,-- согласился я.
-- Будем,-- в один голос подтвердили Единорог и Обломок.
Но их шаман не услышал.
Он просто слегка вздрогнул, встал и направился к шатру.
Не оглядываясь. А я перед тем, как последовать за ним, махнул рукой
случившемуся неподалеку Косу -- чтобы тот подошел и помог мне снять
панцирь.
И без божественного вмешательства ясно -- чем-чем, а доспехом аль-Мутанабби
мне Неправильного Шамана не удивить.
Да и не собирался я его ничем удивлять.
2
В шатре царил сумрак; расположенный в центре очаг не горел, но тепло от него
еще сохранялось. Только сейчас я почувствовал, что снаружи было отнюдь не
жарко.
Осень, однако... пора привыкать.
Мы опустились на ворсистую кошму друг напротив друга, и я выжидательно
уставился на Куш-тэнгри. Смотреть ему прямо в глаза я до сих пор немного
опасался, смотреть ниже было бы неудобно -- еще решит, что я ему в рот
заглядываю -- и я перевел взгляд вверх, туда, где высокий гладкий лоб шамана
переходил в зачесанную назад гриву его странных волос.
Куш-тэнгри слегка улыбнулся -- дрогнули уголки губ, наметились ямочки на
впалых щеках без малейших следов растительности, раздулись ноздри
орлиного носа... и маска дикого безумного скульптора превратилась в
довольно-таки располагающее к себе лицо.
-- Это у меня с рождения,-- сказал он, тряхнув серебряной копной и явно
неправильно истолковав мой взгляд.-- Просто тридцать три зимы тому назад у
женщины из племени чиенов-овцепасов родился седой ребенок. А мудрые
старейшины решили, что это не к добру, и маленького Куша бросили в степи.
Спустя два с половиной года меня подобрали младшие шаманы Ултая-
лекаря.Говорят, меня выкормила волчица... Не знаю. Не помню. А врать не
хочу. Ултаевы целители осмотрели ребенка, который визжал и перекусал
половину из них, и обнаружили все восемьдесят четыре признака будущего
служителя Ур-калахая. Вот с тех пор я и живу здесь. А из-за волос прозван
Неправильным Шаманом. И не только из-за волос. Так и стал из просто Куша -
- Куш-тэнгри.
Он вольно потянулся, хрустнув суставами, и закинул худые жилистые руки за
голову. Отчего стал удивительно похожим на моего прежнего знакомца по
Кабиру Сабира Фучжана, тоже обманчиво хрупкого и низкорослого. Для
полного сходства не хватало только Лунного Кван-до где-нибудь в углу, с его
древком в рост человеческий и огромным мерцающим лезвием. Да, сейчас Куш-
тэнгри вел себя совсем иначе, чем при первой встрече, и мне все время
приходилось напоминать себе, что я не дома и даже не в гостях, и что шаман
отнюдь не Сабир -- но небрежная откровенность Куш-тэнгри все равно
вызывала желание ответить такой же откровенностью; тем более что мы
оказались чуть ли не сверстниками.
Если ему и впрямь тридцать три года.
-- Так всю жизнь и помню себя слугой Безликого,-- продолжал меж тем шаман,
как бы излагая общеизвестные истины, знакомые всем ( если он и сомневался в
осведомленности новоявленного Асмохат-та, то старался это не выпячивать ).--
а шаманы Ур-калахая -- они оружия не носят, крови не проливают, в чужие
свары не лезут, кровавой пищи не вкушают, сон-гриба не нюхают, хош-травой
не дымят...
-- Араки не пьют,-- непроизвольно вырвалось у меня.
-- Почему? -- искренне удивился Куш-тэнгри.
-- Ну... не знаю,-- замялся я.
-- А у вас... э-э-э... там, в раю, араку разве с кровью делают?
-- Нет. Бескровно.
-- Или вы туда толченых сон-грибов подсыпаете?
-- Ни в коем случае!
-- Так с чего бы нам и не пить араки? -- вопросил Куш-тэнгри, выволакивая из
темного угла объемистый жбан, в котором что-то булькало.
А действительно, почему бы это нам и не выпить араки? Тем паче что я ее сроду
не пробовал!
И мы выпили. Слабенькая она, арака эта, вроде вина, кисловатая, пенистая --
короче пьется легко. Первые три чашки -- так совсем легко. А после четвертой и
слова легче даваться стали.
-- Вот если спрошу я тебя, Асмохат-та ты или нет,-- вдруг, после очередной
фразы ни о чем, заявил Куш-тэнгри,-- так или ты не ответишь,или я не поверю.
Спрошу я тебя: чем ты ориджитов убедил, что ты -- Асмохат-та? Так опять или
я не поверю, или ты не ответишь! Как ни спрашивай, что ни отвечай -- конец
один. Давай-ка лучше в игру сыграем. Кто выиграет, тот и спрашивать станет,
а проигравший ему правдой платить будет. Да?
И не дожидаясь моего согласия, два горшочка глиняных к себе придвинул.
Дребезжало что-то в тех горшочках. Я один взял, гляжу -- камешки до середины
насыпаны. Галька речная, мелкая.
А Куш-тэнгри с другим горшочком ко входу в шатер приблизился, полог в
сторону отбросил, чтоб светлее стало, затем вернулся и шагах в восьми от меня
на кошму сел. Чашку с аракой перед собой поставил, горшочек с камнями --
рядом.
Один камешек достал.
В меня кинул.
Я поймал и обратно отправил.
И он поймал.
Добавил второй камешек, на ладони покачал и оба мне послал.
Забава это мне была, а не игра.
Три камешка.
Четыре. Два сразу, третий и четвертый -- миг выждав, один за другим...
Хорошо он, подлец, ловил, так и брал из воздуха, а пальцы мягкие-мягкие...Без
суеты, без дерганья глупого, спокойно и уверенно... волчий выкормыш.
Это я в похвалу...
Пять камешков. И всякий раз, когда очередная галька звонко цокала о металл
моей правой руки, в глазах Куш-тэнгри вспыхивал холодный черный огонь.
Мы кидали лениво, не торопясь, давая камням слегка зависнуть в воздухе, не
больше трех одновременно, но все-таки, все-таки, все-таки...
Шесть.
А на семи он сломался.
Пять взял, шестой локтем отбил, седьмой ему в чашку плюхнулся.
Белыми брызгами халат залил.
А я не о вопросах умных думал, не об ответах правдивых, а о том, что если бы
дети Ориджа хотя бы пяток камешков вот так ловить умели, то наше
знакомство с ними по ту сторону Кулхана совсем иначе сложилось бы.
И вот этот человек утверждает, что никогда не брал в руки оружия?!
"И вот этот Придаток всю жизнь прожил без Блистающего?!" -- отраженным
эхом ударила меня мысль Единорога.
-- Ну! -- властно крикнул нам Дзюттэ.-- Ну, что же вы?! Спрашивайте!..
И мы поняли, что и как надо спрашивать.
-- Лови, шаман!
Я запустил в неподвижного Куш-тэнгри Обломком; а когда Дзю еще был в
воздухе, пролетев две трети пути от меня до Неправильного Шамана, я
прыгнул следом -- и сумра взвизгнул от боли и неожиданности, рассеченный
Единорогом.
Он не соврал. Он действительно никогда не держал в руках оружия, этот
удивительный человек, родившийся седым. Он поймал Обломка, но поймал так,
как это не сделал бы ни один кабирец -- за край гарды, и даже не подумал
защититься им от удара, а попытался увернуться, и увернулся, но через
мгновение острие Единорога уже упиралось в побрякушку на правом плече
шамана.
Куш-тэнгри глубоко вздохнул и осторожно, кончиком пальца, отодвинул
клинок в сторону.
Я забрал у него хихикающего Дзю и вернулся на прежнее место, пряча
Единорога в ножны.
-- Это был вопрос? -- осведомился шаман слегка севшим голосом.
Я кивнул.
-- И я на него ответил?
Я еще раз кивнул.
-- А... а что я ответил?
-- Что ты насамом деле не знал Блистающих...
-- Что?!
-- Неважно. Что ты не пользуешься оружием. Что ты говорил правду -- раз не
соврал здесь, то, скорей всего, был правдив и в остальном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69