-- Это ты здорово придумал, Высший Дан Гьен,-- подчеркнуто церемонно
признал Обломок.-- Небось, у меня научился... Дело говоришь! Чем таскать за
собой эту обузу, лучше его к полезному труду пристроить. Местность тут
сельская, лошадей с овцами невпроворот, да и Придатки не брезгуют пару раз в
день под куст присаживаться -- так что без работы не останется, со всех трех
концов рыть станет...
Сай гордо молчал -- но, похоже, он всерьез начинал верить в возможность
такой, мягко сказать, незавидной участи. Допекли его мои приятели! А где
обида да страх, там и разговоры. Есть, есть ему о чем поговорить, а нам
послушать!..
-- Ладно, хватит о навозокопателях,-- заявил Обломок.-- Время не ждет. Как
найдем подходящее местечко -- так и по-Беседуем всласть, пусть попотеет в
железе... Эй, Заррахид, ты как насчет Беседы?
-- Всегда с удовольствием,-- качнул рукоятью Заррахид, до того молчавший и
лишь ритмично постукивавший о бедро Коса ан-Таньи.
Разрешения вступить в разговор эсток спрашивать не стал. Еще бы -- он теперь
свободен, как и Кос... поскольку мой меч оказался ничуть не умнее меня самого,
уволив Заррахида с должности... с той же самой должности, с какой я уволил
ан-Танью, только разве что без письменного приказа.
А результат оказался одинаковым.
Я снял руку с Единорога и задумался о перемене в поведении Коса. После
увольнения мой дворецкий неожиданно преобразился: спал, сколько хотел,
заказывал блюда дороже, чем я, зачастую ехал впереди меня и полюбил
размышлять вслух о "некоторых бездельниках". Я уж было подумывал принять
его обратно на службу, заверив необходимые бумаги в ближайшем городе -- да
только не знал, согласится ли Кос?
Я бы на его месте ни за что не согласился.
Потом я случайно задел локтем Сая Второго -- и мысли мои вернулись к
Блистающим, прошедшим Шулму и устроившим эмирату кровавую баню. С
целью спасения мира Блистающих. М-да... простая, однако, штука -- жизнь! Ни
тебе мифических убийц-асассинов, ни зловещих Тусклых с теплым клинком -- а
если себе за горами-пустынями какая-то Шулма, которой до нас восемьсот лет
тянуться, и есть бежавшие оттуда наши же Блистающие, узнавшие вкус крови.
А что им оставалось -- скажи, Чэн-умница?! Этому Саю дерьмо в Кабире
мешать -- счастье после Шулмы! Ведь они, небось, объясняли -- им не верили;
доказывали -- их не поняли или не захотели понять; и тогда они начали нас
спасать. Как могли, как умели, убеждая кровью, смертью...
И убили Друдла!
Вот не умею я спокойно рассуждать... Как вспомню последний бой шута, так
готов Сая этого узлом завязать! Я руку свою родную, отрубленную -- и то
простить готов, а Друдла никогда и никому не прощу.
Радуйтесь, Блистающие из Шулмы -- нашли вы последователей! Чэна Анкора с
Единорогом... и пошли последователи по следу вашему.
Радуйтесь и ждите!
Правда, вряд ли много таких, как я, наберется. Кто еще сумеет (или захочет)
узнать цену крови, и звону сломанного клинка, и звуку, с каким входит в тело
отточенная сталь?
Не успеть вам, беглецам... не переучите. Даже если у вас -- у нас! -- есть в запасе
несколько лет. Три. Пять. Десять. Все равно -- не успеете. Мало найдется людей
и Блистающих, способных понять; еще меньше -- способных отказаться от
идеала, от искусства и изящества Бесед ради жестокой науки убивать. Пусть
даже и во имя будущей жизни -- своей и своих близких.
Мало. Даже если каждый будет стоить десяти, двадцати шулмусов -- что с того?
И грозой пройдет по эмирату Джамуха Восьмирукий...
Ну а допустим, что ваш план, беглецы, удался! Чем тогда мы будем лучше тех
же шулмусов? Живее -- будем, а вот лучше ли?.. И покатится вспять время,
отбрасывая нас к эпохе варварских войн, тяжелых доспехов и Диких Лезвий.
Что лучше?
И есть ли третий путь?
Путь Меча?
Одно было ясно -- мир стремительно меняется, и никогда уже ему не быть
таким, как раньше... мир -- он ведь тоже один.
Один против неба.
-----------
Глава одиннадцатая
1.
Чуть в стороне от дороги нашлось прекрасное местечко для Беседы. Мы слезли
с коней, у Коса в руке немедленно оказался обнаженный эсток, и они принялись
методично накручивать "Большую спираль Огня", которую я до того видел в
их исполнении всего дважды.
Сам я почти не разминался. Вот ночью, на постое, выйду я тихо во дворик и
погляжу всерьез, как жить мне в новой одежке да за какой конец меч держать. А
сейчас -- пустое это дело, баловство и больше ничего. Ночью, ночью подойдем
к коню неизведанного с уздечкой умения -- тут спешить ни к чему, мы теперь
ученые...
... Кос встал напротив -- и мы поклонились друг другу, тщательно соблюдая
этикет. За нами никто не наблюдал, но ритуал -- это для себя, а не для других.
Повинуясь подсказке Единорога и полностью с ним согласный, я положил
левую руку на рукоять Дзюттэ.
-- Не возражаете? -- спросили мы с Дан Гьеном одновременно у Коса и
Заррахида.
-- Пожалуйста,-- вежливо улыбнулся ан-Танья и сверкнул на солнце эсток.
Улыбки и блеск -- вещь хорошая, а добрый выпад -- лучше. Посмеиваясь над
собственным пафосом, я ушел от рванувшегося вперед Заррахида (или Коса?),
Единорог проводил со-Беседника чуть дальше, чем тот намеревался пройти, и я
попытался пустить в ход Дзюттэ -- ну а он, соответственно, попытался
задействовать мою левую руку.
Нет, зря я все-таки считал раньше, что работать двумя клинками -- это то же
самое, что спать с двумя женщинами.
Это гораздо хуже.
И с первого раза вообще не выходит.
-- Твоему болвану-Придатку надо и вторую руку отрубить, а вместо нее
железную приделать,-- огрызнулся Обломок.-- Я его веду, а он...
Я ничего не ответил, потому что Кос резко шагнул ко мне, и острие Заррахида
замерло на волосок от зерцала моего доспеха.
-- Ну и колол бы,-- заметил я ан-Танье.-- Чего испугался?
И выпятил бронированную грудь.
Бывший дворецкий немного смутился.
-- Непривычно как-то... попробовать надо,-- пробормотал он, пряча глаза.
-- Пробуй!
Мы сошлись, я специально открылся, но острие эстока и на этот раз замерло на
том же расстоянии.
-- Не могу,-- дрогнул эсток, а на лбу у Коса выступили мелкие капельки пота.
-- Ладно, хватит на этот раз,-- смилостивились мы с Единорогом, и даже
Обломок не сообразил, что все встало с ног на голову, и Беседа превратилась
чуть ли не в экзамен для Коса и Заррахида.
-- Вот на постое повешу я доспехи на стенку,-- властно бросил я, закрепляя
успех,-- там и поучишься. Авось, пригодится...
Кос неуверенно кивнул.
-- ... С кем это ты во время Беседы разговаривал? -- мрачно осведомился Дзю,
когда мы снова выехали на тракт,-- и вообще, Единорог -- у тебя что, второй
клинок вырос?!
-- Сказать ему, Чэн?
-- Скажи,-- согласился я.-- Все равно ведь придется, рано или поздно.
-- С Чэном.
-- С этим косоруким Придатком?! -- удивлению Дзю не было предела.
-- Точно, косорукий,-- проворчал из-за пояса Сай.-- И вообще вы тут все
Грозовым Клинком ударенные. Меня бы тому Придатку, что с эстоком, во
вторую руку -- мы б с Заррахидом вам всем...
-- А тебя, Вилорогий, никто не спрашивает,-- перебил его Дзюттэ.-- Во вторую
руку его... Твое место -- сам знаешь где! Я б тебе этого места целую кучу
навалил бы -- да жаль, не умею...
2.
... И был день, и был вечер, и был очередной караван-сарай, как две капли воды
похожий на первый; и были мы, подъехавшие к нему и привязавшие коней у
коновязи.
Первым в харчевню, из которой неслись запахи, способные поднять мертвого
из могилы, вошел Кос. Он с порога неспешно оглядел собравшихся, немного
подождал, пока к нему подбежит хозяин -- обладатель хитрющей длинноносой
физиономии -- и затем провозгласил с барственной ленцой:
-- Ужин на двоих!.. Ну, и келью получше!
После чего Кос слегка посторонился, и вошел я. Глазки хозяина широко
раскрылись и полезли даже не на лоб, а куда-то к оттопыренным ушам, отчего
нос вытянулся еще на локоть, словно желая обнюхать меня с головы до ног.
Похоже, хозяин и впрямь решил, что я весь железный.
А путников в харчевне оказалось всего двое -- ужинавший в углу пожилой
крестьянин, чье двузубое копье в полтора роста стояло прислоненным к стене, и
высушенная временем старуха с морщинистым крохотным личиком, и видом и
цветом напоминающим передержанный в кладовке урюк. Правда, на этой
урючине при моем появлении остро сверкнули неожиданно внимательные и
любопытные глаза. Сверкнули -- и погасли. Словно пеплом подернулись.
Рядом с глазастой бабкой стояло нечто, длиной почти с копье крестьянина, но
расширяющееся с обоих концов и аккуратно замотанное в тряпки.
Что это было за оружие и оружие ли вообще -- этого я так и не смог угадать.
Мы с ан-Таньей уселись за стол по соседству со старухой, который показался
нам наиболее удобным. Почему -- не знаю. Остальные столы на вид были точно
такими же.
Пока удравший на кухню хозяин поспешно собирал нам ужин, старуха
исподтишка разглядывала нас с неослабевающим интересом. Еще бы! Небось, у
дряхлой сплетницы уже чесался закаленный в словесных боях язычок...
Собственно, я бы и сам -- месяца этак с три назад -- увидев в харчевне человека
в железном наряде, стоял бы столбом и пялился бы на него, забывая даже
жевать.
А старушка жевать не забывала.
-- Далеко путь держите, молодые господа? -- осведомилась наконец она. Голос у
бабки оказался под стать глазам -- низкий и чистый, без старческой хрипотцы.
И чем-то неуловимым похож на голос эмира Дауда. Бред, конечно, но -- чего в
жизни не бывает?!
Я со скрежетом неопределенно пожал плечами. А Кос, которому явно
понравилось чувствовать себя молодым господином в его сорок пять лет, бодро
сообщил:
-- В Мэйлань едем. Из Кабира.
-- Попутчики, значит! -- возрадовалась словоохотливая бабка.-- Это хорошо,
это чудесно... только я из Дурбана еду, по делам там была, а в Кабир не
заезжала, нет, хоть и мечталось на столицу хоть одним глазком взглянуть, а вот
не довелось, дела не пустили...
Какие-такие у нее в Дурбане были дела и почему они не пустили ее в Кабир --
об этом старуха умолчала. Или забыла сказать. Или попросту сочла свои дела
недостойными внимания двух замечательных молодых господ. Или двух
замечательных молодых господ сочла недостойными посвящения в свои
замечательные дела. Или...
А, пошла она в Шулму вместе со своими делами! Не больно-то и интересно...
-- Матушка Ци,-- представилась между тем старуха, намекая тем самым на
необходимость ответных действий с нашей стороны.
-- Весьма рады знакомству,-- вежливо улыбнулся Кос.-- Кос ан-Танья из
Кабира.
Я тоже улыбнулся, следуя примеру Коса, но улыбка вышла довольно кислой.
-- Э-э-э... Чэн.
-- Чэн Анкор,-- машинально добавил обстоятельный Кос, а я мысленно пожелал
ему убраться под седалище к Желтому богу Мо.
-- Уж не из тех ли Анкоров вы, молодой господин, что зовутся Анкорами
Вэйскими? Или вы из Анкор-Кунов? -- аж прослезилась бабка, одновременно
заглатывая здоровенный кусок лепешки с сыром. Я б таким куском сразу
подавился бы и умер в мучениях.-- Вот уж не ждала, не чаяла.
Тут, на наше счастье, появился хозяин с долгожданным ужином, прервав
болтовню любопытной Матушки Ци, и мы с Косом принялись за еду -- причем
Кос принялся с завидным рвением и скоростью. Хозяин уважительно поглядел
на ан-Танью и отошел, позвякивая висевшим на боку длинным кинжалом без
гарды, вложенным в ножны багряного сафьяна с бронзовыми накладками.
Остаток ужина прошел в молчании. Потом мы поднялись в выделенную нам
келью -- родную сестру вчерашней -- еще позже вышли проследить за
обращением служителей с нашими лошадьми, выяснили, что лошади давным-
давно распряжены и усердно хрупают овсом, и с чистой совестью вернулись в
келью и сели играть в нарды.
Я выиграл у Коса восемь динаров.
А он мне их не отдал.
К этому времени успело стемнеть.
Совсем.
3.
... Мы спустились во внутренний дворик караван-сарая, где было очень темно.
Интересно, а чего я ожидал ночью и в неосвещенном дворе? Луна спряталась за
случайное облако, лишь слегка присыпав светящейся пудрой верхний край
своего временного убежища, и какие-то две нервные звезды подмигивали нам
из-за глинобитного дувала.
Впрочем, особого освещения нам и не требовалось. Кос сразу же отошел к
дувалу и сел спиной к нему, скрестив ноги и укрывшись плащом -- темное на
темном, недвижный валун у подножия сгустившейся ночи с двумя моргающими
глазами-звездами.
Я свистнул ан-Танье и плавно бросил ему Сая Второго рукоятью вперед. Еще
недавно я сказал бы: "Бросил сай", но теперь-то я знал, что Сай живой и
говорить о нем следует, как о живом. Я бросил, услышал шорох Косова плаща -
- и все. Раз не было звука падения, значит, ан-Танья поймал Сая и положил
рядом с собой.
Вот и пускай полежит.
Для начала я просто походил по дворику туда-сюда, поднимая и опуская руки,
наклоняясь в разные стороны, передвигаясь то боком, то вприпрыжку -- короче,
привыкая к новому ощущению тела.
Затем я упал. Полежал. Встал. Снова упал. Перекатился на левый бок... на
правый... показал язык любопытным звездам и вскочил.
Неплохо, если для начала. Падаю шумно, но вполне прилично.
Я высоко подпрыгнул, приземлившись на колени, кувырком ушел вперед,
застывая в позиции низкого выпада -- и обнаружил обнаженного Единорога у
себя в правой руке.
Мы ничего не сказали друг другу. Что значат слова для тех, кто способен
слиться воедино теснее объятий влюбленных, ближе матери и ребенка в ее
чреве, неразрывнее двух смертельных врагов, сцепившихся в решающей
схватке?! Язык Единорога -- язык Блистающих -- был ближе к тому, что
переполняло нас обоих, но и он не годился для выражения очищенных от
рассудочной шелухи чувств и спрессованных в мгновенный взрыв движений.
Вот мы и не говорили.
Мы двигались. Словом можно обмануть, и я не хочу никого обманывать,
описывая это словами; движением обмануть нельзя. Настоящий удар не бывает
неискренним.
... Я не думал о том, что делаю. Сознание мое было свободно, и я почему-то
вспомнил сперва своего отца, Янга Анкора, а потом и деда Лю. В роду
Анкоров существовало две главные родовые ветви -- Анкоры Вэйские и Анкор-
Куны, южане и северяне, но за столетия смешанных браков эти ветви срослись
почти намертво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69