- Они спят, - почтительно ответил старшина. - Они всю ночь сидели. - Понизив голос и, наверно, оглянувшись, добавил: - Спирт пили.
- С кем?
- Одни.
- Вы об этом не очень распространяйтесь, - посоветовал помрачневший Виктор.
- Только вам, потому как приятели, - заверил Черновод. - Тут в сторожке нет никого.
Дьяконский настоял, чтобы старшего лейтенанта разбудили. Бесстужев взял трубку. Говорил он хрипло, соображал туго. Виктору пришлось два раза повторить замысел, прежде чем он уяснил предложение сержанта.
- Согласен, - одобрил Бесстужев. - Пушками помогу. Две противотанковые пошлю. Жди через полчаса. Сейчас свяжусь с Захаровым.
- Да, - сказал Дьяконский, - буду ждать.
- А ты что такой казенный, даже слушать неприятно.
- Люди. Не один.
- Ерунда, - сказал Бесстужев. - Все ерунда. - Помолчал, потом спросил: - Ты номеров не заметил на танках? Ну, на тех, которые Полину… - голос его осекся.
- Нет. Средние танки. Гудериановские, - поспешно ответил Виктор. - Говорили потом, будто в тех местах двадцать четвертый корпус действовал.
- Как думаешь - встретимся с ними?
- Встретимся. - Дьяконский положил трубку и вздохнул. Сержант, ожидавший ответа, понял вздох по-своему.
- Не выгорело? - уныло спросил он.
- Наоборот. Сейчас пушки будут.
- Вот дело! Я тут еще подумал, может, мы гать разберем? - загорелся сапер. - И дорогу перекопаем. Чтобы тем, которые вперед вырвутся, ни тпру, ни ну. Можно?
- Только одно отделение пошли, не больше. А остальные чтобы наготове были. Покажи, что делать, а сам возвращайся.
Красноармейцы на руках протащили противотанковые пушки по болоту к повороту дороги, установили их в ивняке, в ста пятидесяти метрах от проселка. Все было готово для встречи противника, но немцев пришлось ждать довольно долго. Они появились только в десять часов. Наблюдатели на сосне насчитали полтора десятка машин - дальше ничего не было видно за пылью. Ехали немцы без боевого охранения: спокойные, самоуверенные.
Бойцы, затаившись, ждали.
- Надо обязательно попасть первыми же снарядами, - предупредил Дьяконский младшего политрука, командовавшего артиллеристами.
- С такой дистанции белке в глаз попадем, - заверил младший политрук.
Он стоял возле пушки на коленях. Наводчик, маленький косоглазый казах, выглядывал из-за щита и повторял:
- Попадем… Мы попадем, - будто убеждал в этом себя.
Показалась голова колонны, Виктор быстро обернулся: укрыты ли все? Ни одного красноармейца не было видно. Яркая зелень болота, деревья, дремлющие в знойном воздухе, синее небо.
Приближалось гудение моторов. Явственнее дрожала земля.
Головной танк выполз на поворот. Тяжелый, громоздкий, он двигался медленно, будто боясь продавить гать. Дьяконский видел лицо командира, высунувшегося из башни. Немец озабоченно смотрел на дорогу и при этом что-то жевал. На броне намалевана звериная морда и большой крест. Виктор подумал, что в крест хорошо целиться. Он весь напрягся, беспокоясь, чтобы кто-нибудь не выстрелил раньше времени. Даже скулы свело от напряжения.
За первым танком появился еще один, поменьше, потом четыре бронетранспортера с солдатами. Видны были только их серо-зеленые спины, одинаковые, тесно прижатые одна к другой, как патроны в обойме. Седьмым в колонне снова шел танк. Виктор молча кивнул головой, указал наводчику на эту машину.
Пушка дернулась; выстрел хлестнул негромко, но резко. У танка вылетел каток, и он закружился на месте, будто ввинчиваясь в землю. Лязгнул затвор пушки - снова выстрел. Танк замер, над жалюзи появилась тонкая струйка дыма.
Еще выстрел. Следовавший за танком бронетранспортер резко замедлил ход, неуверенно, виляя, съехал с дороги и остановился, упершись в деревья.
Гул моторов заглушал хлопки пушек, фашисты не понимали, что происходит. И только, когда загорелись два танка, когда остановились три транспортера, когда часто забарабанили пулеметы, немцы начали выпрыгивать из машин. Они кричали дикими голосами, визжали от ужаса, зовя на помощь. У Виктора мороз по коже пробежал от этих нечеловеческих воплей.
Противотанковая пушка продолжала бить по задним машинам.
- Бронебойный! Огонь!.. Бронебойный! - восторженно командовал младший политрук.
В азарте вскакивал во весь рост. Дьяконский дергал его за руку. Наводчик, ощерившись, кричал:
- Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!
Заряжающий досылал снаряд; резко клацал затвор.
- На! - кричал наводчик.
Пушка дергалась, выбрасывая пламя. Из казенника вылетала дымящаяся гильза, а наводчик уже подхлестывал, торопил заряжающего:
- Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!.. На!
Немцы, прыгавшие из бронетранспортеров, тут же падали под пулями. Немногие успели укрыться в лесу. Противник не вел огня. Только один танк, маячивший за деревьями, послал наугад пяток снарядов, разорвавшихся на болоте.
Виктор думал, что фашисты развернут боевые порядки, пойдут в атаку. Их пехота легко сшибет слабый заслон. Да Дьяконский и не намеревался держаться здесь долго. Его отряд задачу выполнил. Но произошло нечто неожиданное. Немцев было не меньше усиленного батальона. Может быть, и целый полк, растянувшийся на дороге на несколько километров. И вся эта громада начала вдруг пятиться назад. Разворачивались и уползали танки и бронетранспортеры. Они очень скоро исчезли из виду, оставив за собой только клубы пыли, бросив на произвол судьбы раненых и разбежавшихся по лесу солдат. Наблюдатели, снова залезшие с биноклями на сосну, сообщили, что колонна ушла на запад, а километрах в пяти отсюда на окраине деревни видно несколько машин.
- Трусы! - сказал младший политрук. - Это же не вояки, а засранцы. Десять на одного, и то не могут.
- Нет, тут что-то не то, - покачал головой Дьяконский. - Они, товарищ политрук, не глупее нас с вами.
- Но трусливее.
- Нет, - повторил Виктор. - Тут что-то не то.
К нему подбежал сержант, командир взвода, сияющий, весь облепленный болотной грязью. Обнял, стиснул со страшной силой.
- Дали, а? Вот дали так дали!
- Пусти, - отбивался Дьяконский. - Задушишь, медведь мазаный! Как у тебя, все живы?
- Все! Раненых трое! Пленных ловим.
- В лес людей не пускай. Чтобы далеко не отходили. Черт с ними, с этими немцами, нам распыляться нельзя. Верни красноармейцев, - распорядился Дьяконский.
Перед началом боя Виктор не успел доложить Бесстужеву о появлении противника. Но старший лейтенант, заслышав стрельбу, сам расспросил телефониста и уже выехал к Дьяконскому. А на КП батальона прибыл подполковник Захаров. Он-то и взял трубку, узнав, что Дьяконский у телефона.
- Ну как? - спросил он. Его спокойный голос отрезвляюще подействовал на разгоряченного Виктора.
- Отбили.
- Разведка?
- Моторизованная часть. Наблюдатели насчитали до сотни машин.
В трубке было слышно, что подполковник поперхнулся. Кашлянул, потом спросил:
- Что, совсем ушли?
- Не знаю.
- Какие у них потери?
Дьяконский ждал этого вопроса. Усмехнулся, сказал, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно:
- Три танка, пять бронетранспортеров и до роты пехоты. Трофеи подсчитываем.
Подполковник долго молчал. Потом спросил неуверенно:
- Дьяконский, ты того… не ошибаешься? Сам видел?
- Считал, - ответил Виктор. - По пальцам считал. Да вот они передо мной, разговариваю с вами, а сам смотрю.
- Еду к тебе, - услышал он быстрый ответ.
Дело было нешуточным. На счету полка числилось до сих пор всего два танка, подбитых артиллеристами еще в приграничных боях. А тут сразу уничтожено столько техники и столько пехоты. Конечно, машины и пехоту полк уничтожал и раньше, но результаты боя не приходилось видеть. Получалось так: немцы наступали, полк оборонялся. Покидал рубеж и уходил на новый. Достоверно известны были только свои потери, а немецкие определяли на глазок, примерно. Наверху таким донесениям не больно-то верили.
К месту боя понаехало столько начальства, что красноармейцы начали пошучивать: вот бы с утра такое подкрепление. Старшина Черновод пригнал повозку. Собирал трофейное оружие, сливал в бочку горючее из баков. Из бронетранспортеров достали двенадцать минометов. Подполковник Захаров и капитан Патлюк осматривали подбитые машины, расспрашивали артиллеристов, какие места наиболее уязвимы для снарядов.
Старший политрук Горицвет и прибывший с ним инструктор политотдела армии на месте составили донесение, не отпуская от себя Дьяконского и сержанта-сапера. Виктор знал, что Горицвет недолюбливает его, всегда чувствовал во взгляде старшего политрука подозрительность. А сейчас Горицвет расхваливал Дьяконского, упомянув даже про службу в мирное время и про выход из окружения. Хвалил он и Захарова, и Бесстужева, и весь свой полк.
- Хороших людей вы воспитали, - сказал инструктор. - Сегодня же доложу члену Военного Совета. Вас, Дьяконский, поздравляю от всей души. Спасибо вам. И вам, товарищ сержант, - пожал он руку саперу. - И артиллеристам. Славно поработали, славно, - радовался инструктор. - Я вот корреспондента на вас натравлю. Из центральной газеты. Сегодня же натравлю.
Инструктор был веселый, увлекающийся человек. Он облазил все подбитые машины, сам доставал у убитых немцев документы. Особенно интересовался письмами и дневниками. С ним было хорошо: улыбающийся, шумный, он привез с собой праздничную приподнятость. Так думал Виктор. А на самом деле приподнятое настроение охватило инструктора именно здесь, на поле боя, на которое он попал впервые. И все люди, которые окружали его тут, казались ему смелыми и замечательными.
Подполковника Захарова инструктор попросил скорее решить вопрос о наградных: через два часа он едет в штаб армии и заберет наградные листы с собой, так будет надежней.
- Сейчас, - ответил Захаров. - С Бесстужевым посоветуюсь. А Дьяконского я хочу сразу к двум наградам представить. За вывод бойцов из окружения и за сегодняшнее.
- Это ваше право, - согласился инструктор. - Раз человек заслуживает, значит, надо.
Капитан Патлюк, стоявший неподалеку вместе с Горицветом, сказал негромко:
- Ну, отличились, значит… И вас с Захаровым не обойдут, это уж точно.
- Как наверху посмотрят, - пожал плечами Горицвет.
- Там посмотрят, - вздохнул Патлюк. - Только чьими глазами? Которым ты смотреть помогал.
- Оставь, - сказал Горицвет. - Что я за себя болел, что ли?
- За обчество, - иронически ответил ему капитан.
Бесстужев в это время вместе с младшим политруком - артиллеристом, знавшим немецкий язык, допрашивал пленных. Его интересовал один вопрос: из какой они части. И когда узнал, что из 24-го танкового корпуса, побледнел так, что младший политрук испугался. Наклонился к нему:
- Слушайте, что с вами? - и, уловив запах водочного перегара, посоветовал: - Похмелиться надо. У моих ребят коньяк есть трофейный.
- Нет, - хрипло ответил Бесстужев. - Спроси эту сволочь, - указал он на пленного танкиста, - по каким дорогам они до Днепра наступали.
Политрук перевел ответ:
- Через Брест, Березу и Слуцк.
- Спроси, был ли он на станции Столбцы или в городе Мир.
- Не был. Он из моторизованной дивизии, а на Столбцы действовала 4-я танковая дивизия…
- Это точно?
Политрук поговорил с немцем и сказал, что да, точно. В 4-й дивизии служит друг пленного, и он служил в ней раньше, вместе с сыном самого Гудериана.
- Четвертая, значит? - Брови Бесстужева часто ездили вверх и вниз. - Ладно, запомним.
Пнув ногой валявшийся на земле немецкий противогаз в круглой гофрированной коробке, пошел, сутулясь, на пригорок. Младший политрук догнал его, спросил озабоченно:
- Чем кормить пленных будем? Из батальонной кухни придется.
- Не дам.
- Я понимаю, на них не рассчитывали, но время обеденное. Кормить чем-то надо.
- Землей.
- Как? - не понял политрук.
- Землей, - повторил Бесстужев. - Они зачем к нам пришли? За землей? Ну и набей им в глотку, чтобы подохли!
- Ты не психуй, комбат.
- А ты отстань от меня. А то я их накормлю разом. Построю да шарахну из ихнего автомата ихними пулями.
Дьяконский не верил, что немцы ушли совсем. Появятся не сегодня, так завтра. Он пуще всего боялся авиации. Налетят десятка два самолетов, засыплют бомбами, побьют людей. А потом по этому месту свободно проедут танки. По приказанию Виктора красноармейцы весь день рыли глубокие щели. Но, оказалось, рыли напрасно.
Вечером телефонист позвал Дьяконского к телефону.
- Виктор, ты? - быстро спросил Бесстужев. - Снимай людей. Пушки, пушки самое главное. И сюда. Бегом. Мы сейчас выступаем. Жду сорок минут. Успеешь?
- Постараюсь. А в чем дело?
- Немцы прорвались севернее, на Смоленск пошли. И на нас давят с севера, свертывают фронт по Проне. Ну, скорее давай!
На Смоленск - это было уже совсем плохо. Значит, немцы выходят им в тыл. Теперь понятно, почему они не стали прорываться здесь. Быстрый обходной маневр - об этом Виктор уже слышал. Ткнутся в одном месте, в другом, в третьем. Встретят отпор - повернут назад. Нащупают слабый участок - и все силы бросают туда…
Как ни спешил Дьяконский, он не успел уложиться в сорок минут. Догнал своих уже на марше. Рота Виктора пошла замыкающей.
- Где остановимся? - спросил Дьяконский.
Бесстужев, прикрыв полой плащ-палатки карту, включил фонарик. Нашел место, отчеркнул ногтем:
- Вот тут. За ночь приказано переправиться через Сож и занять оборону по южному берегу.
- От одной речки до другой, - невесело усмехнулся Виктор. - Хорошо хоть, что речек у нас на пути много.
* * *
29-я моторизованная дивизия, маневрируя по проселочным дорогам, не ввязываясь в затяжные бои, намного опередила главные силы Гудериана, ворвалась 16 июля на окраину Смоленска и оттеснила советскую пехоту за Днепр, в новую промышленную часть города. Гудериан сообщил Гитлеру, что Смоленск отвоеван и что первая задача, поставленная фюрером перед группой армий «Центр», выполнена.
В тот же день командующий Западным фронтом получил из Москвы телеграмму - приказ Верховного Главнокомандующего: «Смоленск не сдавать врагу ни в коем случае».
Город являлся важнейшим стратегическим пунктом на пути к столице. В нем были сосредоточены большие запасы воинского имущества: оружия, боеприпасов, обмундирования - то есть того, в чем остро нуждались новые, развертывавшиеся в тылу, дивизии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114