- Витька, чего мы тут торчим, - сказал Игорь. - Пойдем в карты резанемся. А то домой двину.
- Погоди, погоди… А я как же?
- Ты с Сашкой.
- Он уже невменяем, не видишь разве…
Минут через десять пришел, наконец, гармонист, маленький паренек с очень серьезным лицом, в огромной зеленой фуражке. Вместе с гармонистом - четверо ребят из Дубков. Выделялся среди них самый старший, широкий в плечах и, видимо, сильный парень в хорошем синем пиджаке. Военные галифе заправлены в сапоги. На голове - густая копна рыжих, почти красных волос, чуб навис над глазами, мешает смотреть. Крупные медные веснушки запятнали лицо.
Проходя мимо Виктора и Игоря, парень усмехнулся, тряхнул волосами.
- Наше вам с кисточкой!
Уверенно, вразвалку двинулся дальше. Глядя в его широкую спину, Игорь пояснил:
- Это Лешка Карасев, тракторист. Рыжим его зовут. Восемь девок, один я - первый парень в округе.
Между тем Карасев одарил конфетами девчат, перед парнями щелкнул портсигаром. Ребята потянулись за папиросами.
- Чегой-то скушно, девушки? - Голос у тракториста громкий, хозяйский. - Али вы тут без музыки приуныли? Дай-ка мне, Митя!
Взял гармонь, пальцы ловко прошлись по ладам. Парни побросали карты, девчата потянулись поближе.
- Эх! - гахнул Лешка и заиграл веселую плясовую.
Маленький Митя будто ждал этого. Сдвинул назад козырьком фуражку, пошел вприсядку, высоко вскидывая колени. А лицо такое серьезное, будто делал важное дело.
Сашка Фомин чертом выскочил в круг, оттеснил паренька. Митя стушевался, отошел с площадки. Гармошка смолкла.
- Ну, чего там? - повернул Сашка взлохмаченную голову.
- Погодь, - угрюмо сказал Карасев. - Ты чего, дубковских переплясать хочешь?
- А сколько вас на фунт сушеных дают?
Лешка Карасев не ответил, небрежно бросил на руки девушке пиджак, отдал гармонь Мите, пригладил ладонями огненные кудри. Пошел медленно, расставив руки, будто шире раздвигая круг. Фомин, заложив руки за шею, откинувшись назад корпусом, отбивал чечетку на месте. По лицу видно было - встревожен. Поймав его взгляд, Игорь улыбнулся ободряюще: держись, дескать, мы рядом.
Музыка ускорилась так, что идти было уже невозможно. Карасев пустился вприсядку. Сашка хитрил, берег силы, все еще отбивал чечетку, хлопая ладонями по голенищам сапог.
- Жги, Митя!
Гармонист так рванул меха, будто хотел надвое разорвать гармошку. Перед глазами мелькали то лицо Сашки, то чуб тракториста. Гулко били о землю подошвы сапог.
- Эх, эх, эх, эх! - неслось с круга, и трудно было понять, чей это голос.
Гармонист сбавил темп, все оглянулись: почему? В круг, чуть подобрав длинную юбку, плечом вперед входила Василиса. Ступала мелкими, неприметными шажками - казалось, плывет под музыку, откинув назад голову на тонкой шее.
Сашка остановился, отошел, пошатываясь, к ребятам. Карасев продолжал плясать, потряхивая чубом, оскалив в усмешке зубы. Пятился, отступая перед Василисой. А та плыла, будто не замечая его. Пушистые концы кос, как живые, трепыхались за спиной. Сдернула с головы платок, махнула перед собой.
Ой, стоит гора, гора высокая,
А на той горе четыре сокола…
Голос у нее высокий, звенящий, но приятный для олуха. Пела, неотрывно глядя на Виктора.
Четыре сокола и соколеночек,
Четыре сокола и мой миленочек…
Дьяконский стиснул руку Игоря. Возле Василисы во всю силу трамбовал ногами землю Лешка, стараясь привлечь внимание девушки. И едва смолк ее голос, крикнул:
- Митя!
Гармонист сменил мелодию, Карасев запел хриплым баском:
Пароход идет по Волге,
Дым по ветру стелется,
Девка едет без билета -
На любовь надеется!
Василиса повела плечами, накинула на них платок, держась руками за концы, прошла полкруга, повернулась к Лешке и ему:
Нету света, говорят,
Нету электричества,
Нету качества ребят -
Не надо и количества!
На лице Карасева - нагловатая усмешка. Придвинувшись к девушке, почти наступая ей на ноги, пропел вкрадчиво, не в лад музыке:
Что ты ежишься, корежишься,
Пощупать не даешь?..
И громко, почти зло:
Будешь ежиться, корежиться,
Нещупанной уйдешь!..
- Дурак! - вспыхнула Василиса, толкнув его локтем в грудь.
Повернулась резко и пошла к бревнам. Лешка развел руками, подмигнул парням. Остановился возле Сашки Фомина, щелкнул портсигаром - пусто.
- Дай закурить… Видел кралю? Ломается. Прошлый раз в луг идти не схотела.
У Виктора - злое, перекошенное лицо. Опустив руку на плечо Лешки, рывком повернул к себе. Тот едва удержался на ногах от неожиданности.
- Не балуй!
- За что девушку оскорбил?
Карасев пожевал неприкуренную папиросу, перебросил ее из угла в угол рта.
- Это по-вашему, по-городскому, - оскорбил… А у нас сколько хочешь… Ну, пусти.
Дернулся, стараясь освободить плечо, но Виктор держал крепко, не мигая глядел в нагловатые глаза Карасева.
- Девушку обидел, герой юбочный… Меня обидь…
- Испугал!
- Такого-то смелого?!
Их окружили ребята. Игорь на всякий случай подвинулся ближе, кивнул Фокину.
Музыка смолкла. Слышалось тяжелое дыхание сгрудившихся парней.
- Гля, ребята, чего он прилип! - крикнул Лешка.
Ему не ответили. Стояловские смотрели на него недружелюбно, у многих, знать, были свои счеты с ним.
- Ну, герой, - усмехнулся Дьяконский. - Отойдем в сторонку, поговорим.
- Мне и тут неплохо.
Из толпы ребят кто-то сказал зло:
- Трусит… Небось не трусил, когда двое на одного…
- Не бреши там, - рванулся Лешка, но Виктор нажал на его плечо так, что он перегнулся.
- Собака брешет, да ты с ней, - ответил тот же голос.
- Я вот приду с нашими.
- А ты сейчас! Слабо?
Дьяковский отпустил наконец Лешку.
- Хватит болтать. И заруби на носу: будешь похабничать - выставлю с треском. Понял?
- А ты чего взъелся? Тоже мне, милиционер выискался, - хорохорился Карасев.
Фокин обнял тракториста за талию, сказал весело:
- Пляшешь ты лихо, а котелок твой рыжий - пустой. Культуры тебе, друг, не хватает.
- На что она мне?
- Девчата любить будут.
- И так любят, - махнул рукой Лешка.
Не глядя на Виктора, предложил:
- Замнем это дело, что ли? Перекурим - и баста.
- Пошел к черту.
Виктора окружили стояловские ребята. С ними он и закурил, сев на бревно.
- Ты правильно его срезал, - чуть заикаясь, говорил паренек в тапочках и а босу ногу. - Они тут прошлый раз наших двоих прогнали. А в Дубки хоть не показывайся.
- Хватит об этом. Что-то гармошки не слышно?
- Домой дубковские подались.
- Ну, и скатертью дорога.
Лешка Карасев, накинув пиджак, шел к лесу. За ним с явной неохотой семенил гармонист.
- Эй ты, папашин сынок! - донесся голос Карасева. - Погоди, еще встретимся на узкой дорожке! Отца шлепнули, а тебе морду свернем.
Виктор бросился на голос, но из темноты послышался быстрый топот ног - дубковские убегали.
- Не догнать, - остановил Игорь.
Дьяконский сразу как-то обмяк, у него подрагивали уголки губ.
- Ну, не порть себе настроение. Плюнь на него. Негодяй ведь - лежачего бьет.
- Я - лежачий?
- Поговорка такая, - смешался Игорь. - Издалека он. Как камнем в спину.
- Не выкручивайся, правильно сказал.
- Да брось ты все это. Петь пойдем.
Дьяконский вздохнул, потер подбородок и сказал тихо:
- Ладно, пойдем петь, ничего не поделаешь.
Первым незаметно исчез с вечерки Саша Фокин. Исчез не один - вместе с приглянувшейся ему толстушкой. Игорь отправился провожать чернявую девчонку, смешливую и подвижную. Пока шел по огородам за избами, она, будто ненароком, задевала его плечом, говорила и говорила без умолку. А когда он начал прощаться, почему-то обиделась и убежала, даже не сказав «до свидания».
Дольше всех сидели на бревнах Виктор и Василиса. На другом конце деревни девушки пели песни, но звучали они все тише, все слабее. Расходились по домам намаявшиеся за день певуньи.
- Пора по домам, - предложила Василиса.
Изба ее была близко. Остановились возле плетня. Виктору не хотелось уходить, переминался, думая, как оттянуть расставание.
- Ты спешишь?
- Не очень, - настороженно ответила она.
- Может, пройдемся еще?
- Лучше во дворе посидим.
Она открыла калитку, вошла первой. Во дворе темнота густая, непроглядная. Над головой шелестит листва.
- Сюда вот. - Девушка взяла его за руку, подвела к скамейке. - Садись.
Виктор не выпустил ее пальцы. Длинные и гибкие, они были грубоваты, шершавы, на них шелушилась кожа. Василиса затихла, сидела осторожно, бочком.
- Ты смелая, - сказал он. - Родители не заругают?
- Некому ругать. На пасеке тятя.
- А мама?
- Умерла.
- Вот что… Ты одна, значит?
- Два братика… Они маленькие. Молока налились и спят.
- Хозяйство на тебе? И не учишься?
- Когда же? - вздохнула девушка. - В техникум я хотела. Похвальная грамота у меня… Да разве отец управится? Ребята, корова, куры, двух поросят держим.
- Не отпускает он?
- Я и не просилась. Вот ужо подрастут малые… «И кофточка велика, и юбка. Мамино носит», - подумал он, грея между ладоней холодную руку Василисы.
Многое хотел бы Виктор доказать ей, первой девушке, которую он провожал ночью, с которой остался наедине. Так случилось не потому, что раньше никто не нравился ему. Были хорошие девушки в школе, в их классе. Но Виктор всегда чувствовал, что на нем лежит клеймо сына Врага народа, он не мог вести себя так же свободно и просто, как другие ребята, боялся нарваться на оскорбление, на неприятность. Какие родители позволят своей дочке дружить с запятнанным человекам, перед которым закрыты дороги в будущее?
Виктор держался замкнуто. Знал, что впереди у него трудная жизнь, в которую надо идти одному или с очень верным другом. И ему казалось теперь, что таким другом может быть только Василиса.
Сейчас Виктору хотелось сказать, что скоро уедут Игорь и Саша и не останется у него близких людей. Если она полюбит его, он будет верен ей всегда, всюду, сделает все, чтобы она была счастлива. И ему будет хорошо и легко, если эта маленькая шершавая рука всегда будет с ним.
Может, таких, идущих от сердца слов и ждала от него девушка, никогда не слышавшая признаний, не очерствевшая еще в обыденных тяготах и хлопотах. Запомнила бы она их на всю жизнь. И навсегда сохранила бы в памяти горячую волну радости, захлестнувшую ее оттого, что раскрылось перед ней близкое сердце.
Но Виктор не произнес этих слов. Боялся показаться сентиментальным, смешным…
- Ты в город приезжай, - предложил он. - В кино сходим.
- Нет, там нарядные все. Лучше ты сюда приходи.
- А отец? Игорь говорит - он сердитый.
- Совсем нет! Только нелюдимый стал, как мама померла.
- Ты на него непохожа.
- А я в маму - белая… Ты нам книжки приноси. Тяте про пчел, а мне - про научную фантастику. Как «Гиперболоид инженера Гарина».
- Все принесу. А ты завтра что будешь делать?
- Управлюсь по хозяйству - и на покос.
- Воскресенье ведь.
- Воскресенье зимой бывает… Только уж теперь не завтра, а сегодня, - тихо засмеялась она.
- А ведь верно, - спохватился Виктор. - Отдохнуть тебе надо. Ну, до свидания. Днем увидимся на покосе.
Отойдя довольно далеко от ее дома, он оглянулся. На темном фоне избы белела кофточка Василисы.
* * *
Антонина Николаевна Булгакова возвращалась из магазина, купила Игорю коричневый фибровый чемодан. Шла и раздумывала - не отправиться ли ей в Москву «месте с сыном. Страшно было отпускать Игоря в столицу одного. Мальчик никогда не бывал там. Неприспособленный он, постесняется лишний раз в деканат зайти. Последить бы за ним, чтобы готовился перед экзаменами, с преподавателями поговорить.
Прикидывала в уме сбережения: надо купить Игорю костюм, ботинки, дать на билет и с собой… Нет, на ее поездку денег не хватало. Да и что проку было прикидывать, когда с весны еще знала - денег в обрез. Даже шляпку новую не купила себе.
Раньше Антонина Николаевна следила за модой, одевалась со вкусом. А в последние годы прибавилось хлопот, подросли дети, больше думала о них, чем о себе. Или стареть стала - ведь сорок лет скоро.
С центральной, мощеной улицы она свернула в свой переулок, пустынный и тихий, заросший лопухами и одуванчиками.
- Антонина Николаевна, минуточку!
Обернулась. К ней быстро, чуть сутулясь, шла Наталья Алексеевна Дьяконская. Не виделись они давно, с последнего родительского собрания в школе. Антонине Николаевне бросилось в глаза, как постарела Дьяконская за это время. Красивое дорогое платье из бордового крепдешина сидело на ней мешковато. Когда-то, видимо, шилось оно на полную фигуру, а теперь морщилось на груди, свободно болталось в талии.
Наталья Алексеевна неуверенно протянула руку.
- Простите, что задержала, ведь я к вам шла.
«Наверное, об Ольге», - насторожилась Антонина Николаевна, уловившая заискивающие нотки в голосе Дьяконской. Вслух сказала:
- Пойдемте, пожалуйста.
- Лучше здесь, если можно. - Пальцы Натальи Алексеевны щелкали замочком сумки. - Конечно, мне очень неудобно обращаться к вам. Особенно после того, что случилось. Но ведь я мать…
«Об Ольге», - решила Булгакова, готовая оберегать Игоря. В какую еще историю хотят втянуть ее мальчика?
- Я мать, поймите меня, - торопливо продолжала Наталья Алексеевна. - У меня душа изболела. Ведь сейчас решается судьба…
- Вы о чем, простите?
- Понимаете, мечта Вити - стать военным… «Ах, Виктор!» - Антонина Николаевна почувствовала облегчение.
- Он думает только об этом, сидит над военными книгами. А мри нашем положении в училище его не возьмут. Он молчит, но я вижу, какая у него травма.
- Но чем же я могу помочь? В школе мы дали ему хорошую характеристику.
- Игорек в Москву едет. Может быть, вы напишите несколько слов полковнику Ермакову. Ведь Степан Степанович ваш родственник…
- Очень и очень дальний. Скорее, просто знакомый.
- Все равно. Ведь он служил с моим мужем, у него вес в наркомате, ему стоит только слово сказать… Я написала ему, а ответа нет. Может быть, не получил… А если вы пошлете с Игорем несколько строк, это совсем другое дело.
Дьяконская достала из сумки скомканный платок, вздрагивающей рукой вытерла лоб.
- Антонина Николаевна, голубушка, сделайте это. Мне нечем отблагодарить вас, но такую услугу я не забуду до гроба. - В глазах ее появились слезы.
- Что вы, милая, что вы! - Булгаковой жаль было эту седую женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114