Опершись локтями о стол, он смешно морщил лоб, двигая редкими белесыми бровями. Румяный, с белым пушком над верхней губой, Бесстужев похож был на юношу-десятиклассника. «Хороший он парень, наверно», - подумал Виктор и спросил:
- Товарищ лейтенант, почему вы волосы не отращиваете?
Бесстужев удивленно посмотрел на него, провел рукой по голове.
- Не хочу. Стриженая голова - чистая голова: ни забот, ни хлопот. Раз в месяц под машинку - и все.
- Девушкам прически нравятся. Такие чубы, как у нашего командира роты.
- Полюби меня стриженым, а с прической всякая полюбит, - улыбнулся Бесстужев, перефразировав поговорку. И тихо добавил: - Кстати, Дьяконский, капитан не любит шуток на занятиях.
- Мне показалось - наоборот. Впрочем, спасибо, товарищ лейтенант. Я буду знать.
- Прекрасно… А ведь вам снова мат. Вы давно, видимо, не играли… И знаете, в чем ваша главная ошибка? Виктор отрицательно качнул головой.
- Есть, Дьяконский, такой закон: не начинай наступления, пока не имеешь хорошей обороны. Вы трижды атаковали. Бурно, смело. И это правильно. Однако все три раза вы не рокировали короля, и мне удавалось прорываться в ваш тыл.
- Рокировка обязательна?
- Почти всегда. Противник переходит в контратаку, и его надо встретить на заранее подготовленных рубежах.
- А вот Гудериан не так пишет.
- Вы читали его книгу «Ахтунг! Панцер!»? - с любопытством посмотрел Бесстужев.
- Книгу не читал. Но у нас дома были немецкие военные журналы. Сестра переводила, она хорошо знает язык. В этих журналах печатались статьи Гудериана.
- Его теория мне знакома. - У лейтенанта поползли вверх белесые брови. - Он ратует за массированное использование бронетанковых сил. Прорвать линию фронта, окружить противника, смять, подавить, пленить.
- Теория оправдала себя в Польше и во Франции.
- Там люди жили воспоминаниями об окопной войне четырнадцатого - восемнадцатого годов. А мы противопоставим врагу прочную линейную оборону с крупным резервом танков в глубине… Слушайте, Дьяконский, а у вас нет желания сделаться командиром? Человек вы грамотный, служба дается легко…
Виктор нахмурился, спросил холодно:
- Вы помните эпиграф к первой главе «Капитанской дочки»?
- Нет.
- Посмотрите, если не лень. - Виктор поднялся. - Разрешите идти? Сейчас начнется поверка.
- Пожалуйста, - ответил лейтенант, недоумевая, почему так сразу изменилось настроение Дьяконского.
* * *
Вступительный экзамен по истории Игорь сдал на «отлично». Старенький, лысый преподаватель в коричневом костюме-тройке, с галстуком-бабочкой, уныло слушавший школярские ответы экзаменующихся, оживился, когда принялся рассказывать Булгаков. Игорь говорил о скифах. Сразу начал с того, чего нет в школьных учебниках. Заметив, что старичку это понравилось, продолжал увереннее.
- Одну минуточку, - прервал преподаватель, - Вы читали Геродота?
- Да. У нас в районной библиотеке есть экземпляр. Еще при царе напечатан…
- Послушайте, товарищ… - Преподаватель поднес к глазам экзаменационный лист… - товарищ Булгаков, давно вы решили пойти на наш факультет?
- Года три назад.
- Что же, это весьма солидный срок. Отрадно, молодой человек, очень отрадно. - Старичок улыбался, потирая маленькие, морщинистые руки, глаза блестели под стеклами очков. - Ну-с, что еще у вас там?
- Второй поход Антанты, - с готовностью выпалил Игорь. - Можно отвечать?
- Не надо, не надо, - остановил его преподаватель. - Скажите мне лучше, кто командовал засадным полком в Куликовской битве?
- Воевода Волынский Боброк.
- Альпийский поход Суворова?
- Тысяча семьсот девяносто девятый.
- Достаточно. Я с удовольствием побеседовал бы с вами, но меня ждут другие. - Расчувствовавшийся старичок пожал руку Игоря.
А через три дня в той же самой аудитории Булгаков провалился на экзамене по литературе. Надо было рассказать о романе «Пролог» Чернышевского. Книгу Булгаков не читал. Сидел, вспоминая с натугой, что и когда слышал о ней. Пошел отвечать с таким чувством, будто грозила ему позорная казнь.
Преподаватель попросил назвать фамилии главных героев. И тут Игорь умолк. Понял: теперь все пропало. Под мышками выступил холодный пот.
- Не знаете, - жестко констатировал преподаватель. - Ну, а Короленко вы читали?
- Конечно, читал!
- Что именно?
Игорь с ужасом обнаружил, что не может вспомнить ни одного названия.
- «Гуттаперчевый мальчик», - пробормотал он.
Сзади кто-то прыснул.
Из университета ушел сразу, не отвечая на вопросы товарищей, бросившихся к нему в коридоре. Засунув руки в карманы, быстро шагал по улице, ничего не видя перед собой, толкая прохожих. Бормотал бессмысленно: «Подумаешь, тоже мне выискался!»
Опомнился только на площади Революции. Остановился возле большого черного чана, под которым горел огонь. Противно пахло паленым. Рабочий железным ломом мешал в чане полужидкую массу асфальта. По ровной обширной площади с фонтаном посредине ветер гнал клочки бумаги, цветные обертки конфет. Гомон толпы, гудки автомашин, трамвайные звонки и визг тормозов - все это сливалось в дикий хаос звуков.
«Как тут живут люди? Это же ад!» - думал Игорь.
Он побрел к Охотному ряду. Шел уже седьмой час, а в шесть его ждала Настя возле Дома союзов. Увидел ее издалека: она торопливо пробиралась навстречу через толпу.
- Ну? - тревожно заглянула она в глаза Игоря.
Он безнадежно махнул рукой.
- Надо укладывать чемодан. Срезался.
- А я?
- Будешь учиться. Сдала ведь?
- Сдала.
- Ну и радуйся.
- Как радоваться, как же одна я?
- Подумаешь. Все одни. Дай при рубля, в пивную пойду.
- Не пущу.
Настя цепко держала его за рукав. Но Игорь, пожалуй, и сам не ушел бы сейчас от нее. С ней было легче.
- А пересдать нельзя? - опросила она.
- Шапку ломать перед фертом этим не буду.
- Ну, ладно. Конфету возьми вот. «Мишка на севере», - оказала Настя. - Бери две. А я уже одну съела, не выдержала.
- Что это шикуешь сегодня? Наследство получила?
- Думала, дань праздничный будет.
Дорогой Настя убеждала его не уезжать, походить по институтам, может, недобор где-нибудь. Или на вечернее поступить, а днем работать. Игорь согласился пожить в Москве, пока есть деньги. Дома не очень рады будут его возвращению, спешить некуда.
Стемнело, когда Игорь и Настя вышли к Елоховскому собору, обнесенному чугунной решеткой. Жили они на Бакунинской улице. Старинный трехэтажный дом с лепными украшениями по фасаду принадлежал раньше какому-то князю. Теперь дом заселен был семьями военнослужащих. В квартире полковника Ермакова были четыре просторные комнаты с высокими потолками, кухня и ванная.
Гостям Степан Степанович отвел комнату своего сына, отдыхавшего сейчас в Крыму вместе с сестрой. Настя спала на кровати за ширмой. Игорь устраивался на диване.
Ермаков был вдов, и в комнате, как и во всей квартире, чувствовалось отсутствие настоящей хозяйки. Рядом с дорогим шкафом из мореного дуба - канцелярский стол. Стулья разные: и старинные, венские, с гнутыми ножками, и полумягкие, с клеенкой на сиденье, и даже несколько табуреток.
Настя и Игорь имели свой ключ, уходили и приходили, когда хотели. Ермаков возвращался с работы поздно, иногда не появлялся по нескольку суток. Теща его, высокая, чопорная старуха, не обращала на ребят внимания, целыми днями валялась в своей комнате на кушетке, читала старинные романы.
Сегодня Степан Степанович был дома, возился на кухне с примусом. В коридоре сильно пахло керосином.
- Вы, ребятки? - спросил он. - Вовремя вернулись, сейчас чай пить будем.
- Ели уже, - соврал Игорь.
- Я и не предлагаю есть. Погоняйте чаек, составьте компанию. Посмотри, Настя, в шкафу колбаса была, кажется.
- Сейчас я все соберу, - деловито ответила Настя.
Отнесла в комнату книги, быстро помыла руки. Опросила, смешно морща нос:
- Керосин разлили?
- Есть немного, - сокрушенно вздохнул Ермаков.
- Идите за стол. На кухне мужчинам нечего делать, - командовала девушка, устанавливая на подносе посуду.
Игоря удивляло, как это застенчивая Настя так быстро освоилась здесь. Распоряжается, будто хозяйка.
- Приходится вот самому, - со вздохом сказал Степан Степанович, садясь к обеденному столу. - У нас каждый сам по себе.
Он разминал пальцами папиросу, коричневый табак сыпался на паркет. Дышал тяжело, посапывая крупным носом с зарослью черных волос в ноздрях. Под пижамой бугрился полный живот, Вид у Ермакова был нездоровый: обрюзгшие белые щеки изрыты морщинами, на глазах кровяные прожилки.
- Устали, Степан Степанович? - сочувственно спросил Игорь
- Работа сидячая, - рассеянно отозвался Ермаков, роясь в карманах.
Вошла Настя. Поставила посуду, чайник. Вскочив на стул, открыла дверцу буфета, достала колбасу и хлеб. Гладя на ее тонкие руки, быстро орудовавшие ножом, Ермаков произнес:
- Счастливый у тебя муж будет.
- Скажете тоже… - покраснела девушка. - Вам густой чай наливать?
- Нет. Сердце у меня пошаливает.
- Тогда и курить не надо.
- Это уж когда в отставку подам. Осяду в Одуеве, огород разведу. Буду копаться потихоньку. А вы иной раз поможете старику.
- Какой вы старик. Пятидесяти еще нет. Просто отдохнуть надо, - посоветовала Настя. - А то ведь вам трудно красноармейцами командовать, да? Я видела вчера: красноармейцы идут строем, а сбоку бежит командир и кричит: «Раз-два! Три-четыре!»
- Я, девочка, все больше бумагами командую у себя на столе. В управлении я. Крыса штабная. А знаешь, как ты чай пьешь? - неожиданно спросил он. - По-купечески пьешь. В старину бывало: сидят купчихи и так это не спеша, вприкуску…
- Горячо очень. - Настя поставила блюдце. - Я и по-другому умею.
- А ты пей, пей. Теперь такое редко увидишь, чтобы блюдце на пальцах. Молодежь чудная пошла, все на бегу, все на ходу. Неля моя одной рукой пальто надевает, в другой кусок держит.
- Говорят, москвичи торопятся потому, что расстояния здесь большие, - вставил Игорь.
- И расстояние, и воспитание. Всюду темпы, темпы. Поспевать трудно. - Степан Степанович поднялся с заскрипевшего стула. - Ну, спасибо, Настя. Пойду к себе, доклад готовить. Ты уж убери здесь.
- Слушай, хозяйка, а не смотаться ли нам в кино? - предложил Игорь.
- Поздно. Десятый ведь.
- Поздно, - согласился он. - И ноги гудят. В Одуеве целый день шатаешься - и хоть бы хны! А тут все пятки отшибешь по асфальту… Письмо написать, что ли?
- Напиши.
У себя в комнате Игорь сел к столу, включил свет. Взял было лист бумаги, но, скомкав, швырнул в угол. О чем писать? Что на экзамене провалился?
Плохое настроение адова овладело им. Он сбросил ботинки, минул на стул пиджак и повалился на диван. Заложив за голову руки, смотрел на побеленный потолок, усеянный мухами.
Вошла Настя, на ходу вытирая полотенцем руки. У себя за ширмой сняла босоножки, нагнулась, доставая тапочки. Больше двух недель жили они в одной комнате, и Игорь уже изучил все ее привычки. Сейчас она переоденется, потом расчешет волосы.
Так и есть. Она сняла платье, над ширмой видна ее шея с темнеющей ложбинкой, девчоночьи узкие плечи, перехваченные белыми бретельками. Игорю было приятно и немножко обидно, что она не стесняется его. Доверчивость Насти смущала и обезоруживала. Игорь отворачивался даже тогда, когда девушка не просила, опасаясь оскорбить ее любопытным взглядом.
Настя накинула халат, взяла гребень.
- Лубаску помнес, - невнятно произнесла она: держала во рту шпильки.
- Погладить трудно, да?
- Не тлудно. Снимать пливыкай. Ведь я уйду послезавтла.
- Куда?
- В общежитие.
- Как? - вскочил он.
Настя ответила не сразу. Кончив расчесываться, поправила ладошкой волосы.
- Подвинься. - Она села рядом, забравшись с ногами на диван. - Сегодня комендант сказал, чтобы в общежитие перешла. А то другие койку займут.
Игорь закрыл глаза, представил себе, как будет он здесь один, в этой большой пустой комнате. Остро кольнула тоска.
- Настя! - Он рывком притянул ее к себе, девушка упала лицом в подушку. - Настя, ты поживи немного… Пока не приедет этот, Альфред. Ведь и Степан Степанович рад тебе. Ну, Настенька, - тормошил он ее. - Хочешь я с комендантом твоим поговорю?
- Не надо, - улыбнулась она. - Я думала, ты обрадуешься.
- Вот и дура.
- Ну и ладно.
Он зарылся лицом в ее волосы, шепнул, касаясь губами уха:
- Обиделась?
- Нет.
- И правильно. Ведь я и сам дурной.
- Не кайся, - сказала Настя. Расстегнув ворот его рубашки, положила ладошку на плечо Игоря. - Завтра мы с тобой по институтам пойдем, да?
- Ладно. А общежитие?
- Придется переезжать. Займут ведь, - вздохнула девушка.
Она выключила свет и скрылась за ширмой.
Игорь разделся, долго лежал молча. Выкурил две папиросы. На улице изредка, грохоча по мостовой, проезжали автомашины, лучи света скользили по потолку. Дребезжали трамваи. Когда становилось совсем тихо, Игорь, затаив дыхание, прислушивался: спит ли Настя.
Здесь, совсем рядом была девушка, которая любит его. Игорь хорошо знал это. Их разделяла только ширма, но за эту ширму он стеснялся заходить даже днем. Мысль о том, что он может пройти туда сейчас, показались ему дикой. Он хотел встать и боялся. Спросил шепотам, едва слышно:
- Настя? Ты спишь, Настя?
Она не ответила. Игорь подавил вздох и, натянув на голову одеяло, повернулся лицом к стенке.
Степану Степановичу Ермакову прошлая его жизнь казалась цепью случайностей, иногда смешных, иногда трагических и нелепых. Вырос Ермаков в деревне, с детства привык к крестьянской работе. Был он человеком по натуре мирным и добродушным, к армейской службе никакого призвания не имел. В молодости мечтал обзавестись своим хозяйством, хорошим домом, работящей женой. А вышло все иначе. Сорвала его с места мобилизация 1914 года, и закрутился Степан в вихре событий.
С маршевой ротой попал Ермаков на фронт. Шесть месяцев кормил вшей в окопах, голодал, замерзал в дозорах.
Весной их дивизия перешла в наступление, отбила у немцев несколько деревень. Командир роты поручик Львов, отчаянная голова и страшный выпивоха, решил сам сходить в рекогносцировку. Взял с собой четверых человек, в том числе и Ермакова, Степан в ту пору лихостью среди солдат не выделялся, но силу имел недюжинную, крепок был, как молодой дубок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114