Резво прыгал в сугробах, будто и не устал за день. Капитан Патлюк ушел с поля еще в обед, и роту сейчас вел Бесстужев.
- Козлом скачет, мать его неродимая, - выругался Лешка. - Двужильный он, что ли?
- Привычный.
Лейтенант исчез в голове колонны за белой занавесью пурги. Оттуда вскоре раздался крик старшины Черновода:
- Тан-ки!
Рота остановилась. Сперва никто не понял, в чем дело.
- Танки противника! Рассыпайсь! Гранаты к бою!
У Виктора холодок по сердцу пробежал. «Настоящие?!» Но тут же сообразил - выдумка Бесстужева.
Красноармейцы сыпанули в обе стороны от дороги, падали в снег, прятались за кустами. Виктор по пояс провалился в сугроб, рядом барахтался Карасев, шепотом ругал страшным виртуозным матом и Бесстужева, и старшину, и райвоенкома, пославшего его в пехоту.
Минут пять провалялись в снегу, потом пошли строиться. У Фокина жалкое, измученное лицо.
- Измотался, Витя.
- Держись за локоть. Ну, крепче.
Колонна снова потянулась по занесенному проселку. Неуемный ветер гнал навстречу, бойцам сухой и колючий снег.
Капитан Патлюк, вздремнувший после обеда дома, встречал роту на повороте дороги, чтобы самому довести до казармы. Бесстужев подбежал с докладом. Колонна медленно проползала мимо. Красноармейцы сутулились, все белые от снега. Позади тащились отставшие.
- Стадо баранов, - сказал Патлюк.
- Люди устали, товарищ «капитан. - У Бесстужева щеки румяней обычного, снег налип на бровях.
- Привыкнуть пора.
Капитан занял место в голове колонны. Обернувшись лицом к строю, пятясь задом, крикнул:
- Веселей, орлы! Запевала, песню!
В середине строя раздался простуженный, хрипловатый голос Фокина:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…
Десятка два бойцов поддержали: недружно, вразнобой закончили куплет:
Выходила на берег Катюша,
На высокий на берег крутой…
Капитан поморщился.
- Отставить! Нищего за хвост тянете. Другую давай!
Фокин и Айрапетян начали про трех танкистов, и опять песня угасла - не подхватил строй.
- Р-р-рота-а! - рявкнул Патлюк. - Стой!
Колонна встала. Сзади подходили отставшие.
Капитан влез на пенек.
- Петь будем?
Молчание. Слышно только тяжелое дыхание людей.
- Петь будем?
- Будем, - ответило несколько голосов.
Капитан спрыгнул с пенька, зло визгнул под сапогами снег.
- Рота, слушай мою команду! С места бего-ом, марш!
Красноармейцы затрусили тяжело, медленно, лязгая оружием. Некоторые, столкнувшись, падали. Потом ребята сообразили - стали падать, не сталкиваясь. Иные отдохнуть, иные - от нахлынувшего озорства. Кругом вьюга, белая муть, поди разберись тут, с кем что случилось. Рота растянулась метров на двести.
- Стой!
Над сбившейся толпой клубился пар. В полусумраке Патлюк различал злые упрямые лица. Ну, что ж, он тоже упрям!
Капитан подождал, пока взводные наведут порядок, выровняют шеренги. Крикнул, напрягая голосовые связки:
- Будем петь?
Молчание.
- Рота-а-а! - Он вскинул руку и резко опустил ее. - Ложись!
Красноармейцы повалились в снег.
- Встать!
Поднимались медленно, опираясь на винтовки, отряхивали шинели.
- Ложись!
- Встать!
На одну секунду Патлюку стало жалко усталых людей… Но разве его жалели? Надо сломить их, чтобы знали: слово командира - закон.
- Ложись!
- Встать! Петь будем?
Снова молчание.
- Ну, хорошо. - Голос Патлюка зловеще повеселел. - Сейчас мы пойдем обратно. Будем идти, пока запоете. Дело ваше, можете шагать хоть до утра. Я не устал, мне не к спеху.
- Издеваетесь? Не скоты мы! - крикнули вдруг из строя.
Капитан повернулся резко.
- Кто сказал? Бесстужев, ваш взвод?
- Мой.
- Это я сказал и еще повторю. - В первую шеренгу выдвинулся Карасев, без шапки, с подоткнутыми полами шинели. - Не скоты мы, нечего в снег валять.
- Десять суток ареста за разговоры в строю… Шапка где?
- Затоптали где-то.
- Разберитесь, Бесстужев.
Лейтенант вошел в строй, говорил негромко:
- Дьяконский, Айрапетян, Носов - всем петь. Всем до одного, весь взвод.
- Нашли шапку? - нетерпеливо крикнул Патлюк, похлопывав по колену перчаткой.
- Нет.
- Отправьте его в казарму… Рота, последний раз спрашиваю: петь будем?
- Будем! - жидко ответили из второго взвода.
- Плохо слышу. Будем?
- Будем!
- Еще раз.
- Будем!
- С места - пес-с-сню! Шагом марш!
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…
На этот раз песню подхватила вся рота.
Когда колонна вошла в Крепость, красноармейцы повеселели, чувствуя близкий отдых. Печатали шаг, пели дружно, с подсвистом.
Командир полка, стоявший возле штаба, прислушавшись, сказал адъютанту:
- Красиво идут. Это Патлюк?
- Он самый.
- Хороший строевик, ничего не скажешь.
Случай с песней на другой день стал известен всему полку. Комиссар вызвал к себе Патлюка. Из штаба капитан вернулся часа через два злой и взъерошенный, приказал дежурному позвать Бесстужева. Когда лейтенант пришел, Патлюк сам захлопнул за ним дверь ротной канцелярии, накинул крючок, сунул Бесстужеву измятую пачку папирос.
- Кури.
- Спасибо.
- Этот… Карасев на гауптвахте?
- Да, отправил.
- Рота было на первое место выскочила, а теперь… Разболтались у тебя люди, Бесстужев.
- Разрешите напомнить, товарищ капитан, мой взвод запел первым.
- Запел, запел… Послушал бы ты, какой концерт мне комиссар закатил. Воспи-и-и-тывать надо, - протянул Патлюк. - Армия у нас или детский сад? Наше дело не в бирюльки играть, а крепости брать.
- Крепости, - не сдержался Бесстужев.
- Один черт… Больно нежный народ пошел. Бывало, пригонят парней - враз обломать можно. А эти очень ученые, каждый свое «я» показывает… Дьяконский у тебя, что ли?
- Мой.
- Тоже с гонором. Шуточки шутит…
- Он хороший боец.
- У тебя все хорошие, а меня за вас намыливают.
- Но ведь я докладывал вчера: люди устали.
- Чего с тобой толковать, - махнул рукой Патлюк. - Молодой ты еще и службы не понимаешь. Карасева твоего мы спишем. Он тракторист, в танковую часть просится. Поможем. Разгильдяи мне не нужны… К весенней инспекции чтобы все на большой палец было. Смотри, Бесстужев, голову оторву, если что…
- У меня шея крепкая.
- Да ты веселый сегодня! Голову, ладно, не трону, а за кубик опасайся. Жми на всю катушку, Бесстужев. Бравый вид, строевой шаг, порядок в казарме и чистое оружие - добьемся этого, значит, отличимся.
- Все понятно, товарищ капитан. - Белесые брови Бесстужева ползали вверх и вниз. - Все ясно. Разрешите быть свободным?
- Иди… Нет постой! - Патлюк ногой пододвинул табуретку, сел. - Скажи, у тебя в училище бывало такое, ну как вчера с песней?
- Бывало.
- Вот и я комиссару говорил: везде так, - оправдывался Патлюк, обкусывая мелкими блестящими зубами мундштук папиросы. Жеваную бумагу сплевывал в угол.
- Не везде, товарищ капитан. У каждого командира свои методы. Один предпочитает принуждать, другой - убеждать.
- И что же лучше?
- Честно говоря, не знаю. Без принуждения в армии тоже не обойдешься.
- То-то и оно!
- С другой стороны, принуждением, граничащим с голой муштрой, можно сделать из красноармейца болванчика, не думающий механизм. В человеке притупляется инициатива, самостоятельность.
- Не крути, лейтенант. У тебя у самого какой метод?
- Стараюсь убеждать. Это надежней. И потом вы же сами говорили: характер у меня мягкий.
- Н-да, характер, - крутнул головой Патлюк, - Взвод-то твой ведь действительно первым зашел. А ты до армии кем был?
- Никем, собственно. Окончил школу, поступил в институт. Тут война с финнами - рапорт подал. Только два дня повоевать пришлось, опоздал. Потом училище.
В дверь постучали. Бесстужев открыл. Вошел старшина Черновод, маленький, худощавый и подвижный сверхсрочник. Не голосом, не блестящей выправкой, а своей хозяйственностью славился в полку Черновод.
- Ко мне? - спросил Патлюк.
- До вас. - Старшина вытащил из кармана огромный, в красную полоску платок, солидно высморкался. - До вас я. Шапку Карасеву выдал. Из ротного запаса БУ.
- Так.
- Фокина приказано в музыкальный взвод перевести. Может, придержим его? Запевала хороший.
- Не выйдет. Я уже говорил с комиссаром. В оркестре людей мало…
Бесстужев отправился в библиотеку. Думал о Патлюке, что он, наверное, затеет сейчас длинный разговор со старшиной о валенках, одеялах и ружейном масле. Любит капитан считать и пересчитывать ротное добро, хороший бы из него завхоз получился.
На улице было морозно. Кирпичные стены кольцевого здания казарм покрылись изморозью: она блестела, вспыхивала голубоватыми искрами под холодными, негреющими лучами солнца. Из открытой двери кухни вырывались белые клубы пара, тянуло запахом подгорелой гречневой каши.
Гарнизонный клуб помещался в самом высоком здании Центрального острова, в старинной массивной постройке бывшей церкви.
Оставив в раздевалке шинель, Бесстужев пригладил перед зеркалом щетинистые короткие волосы.
- Давно не появлялись, товарищ лейтенант, - радостно встретила его молодая женщина в синем халате - библиотекарь Полина.
- Не так уж и давно.
- Это вам кажется.
- А вам?
- А я очень о вас соскучилась, - откровенно и просто сказала она, и Бесстужев почувствовал, что краснеет. Вот всегда она так - огорошит, и не знаешь, что ответить.
Полина относилась к Бесстужеву с особым вниманием, выделяла его из числа других - он давно заметил это. Глаза ее странно туманились, улыбалась она как-то загадочно, когда говорила с ним. Всматривалась в него, будто искала что-то. Бесстужев терялся от этого взгляда.
Муж Полины, старший политрук Горицвет, желчный, молчаливый человек, служил в той же дивизии.
Сегодня, кроме Бесстужева, в библиотеке никого не было.
- Почему вы не ходите на танцы? - опросила Полина, опершись локтями на барьер.
- Некогда.
- Нельзя же жить только службой. У вас есть знакомая девушка?
- Нет.
- И вы никого не любите?
- Н-нет! А зачем? - спросил он и понял, что получилось глупо.
Полина подошла к нему, запрокинув голову, снизу вверх смотрела в лицо. От расширившихся темных зрачков глубокими казались ее глаза.
- Сегодня вечер. В клубе. Приходите, Юра, - умоляюще, прижав к груди руки, говорила она. - Я прошу. Очень.
- Занятия. В роте.
- Боже мой, разве нельзя?
- Нет. Моя очередь.
- Юра, ну в другой раз.
- Хорошо. Обязательно.
Полина медленно повернулась, пошла к шкафам, спросила:
- Вы хотели взять что-то?
- «Капитанскую дочку».
- Посмотрите сами на второй полке.
Бесстужев долго перебирал книги, не мог найти нужную. За спиной раздались мягкие шаги Полины. Юрий чувствовал - она рядом, смотрит на него.
- У меня дома есть очень хорошие книги, - сказала Полина почти шепотом. - Почему бы вам не зайти ко мне? Посидим, попьем чаю. Неужели вам не надоело все время в казарме? Я очень хочу видеть вас у себя. В четверг, послезавтра, ладно?
- Но…
- Я одна, Юра. Варшавская, двенадцать. Вы запомните?
Внизу хлопнула входная дверь.
- Вечером… Варшавская, - торопливо повторила она.
Капитан Патлюк жил на частной квартире. И он и два командира взвода обычно уходили по вечерам в Брест. Все привыкли к тому, что Бесстужев остается в казарме. Патлюк очень удивился, когда он попросил разрешения отбыть в город.
- Ну что же, иди, - сказал капитан, с любопытством глядя на смутившегося лейтенанта. - Иди до десяти ноль-ноль. Я сам на подъеме буду.
- Раньше вернусь.
- Не спеши. Засиделся небось, проветрись. Только пей в норму, чтобы в комендатуре тебя не искать.
- Я не в ресторан.
- К девушке, что ли?
- Да.
- Ну, не ждал! - хлопнул себя по ляжке Патлюк. - Когда ж ты успел? Из крепости не выходил.
- Успел вот, - скупо улыбнулся Бесстужев.
- Чистая работа! - Капитан натянул на густые волосы фуражку, примял сверху ладонью, привычно сдвинул набекрень. - Я ее знаю?
- Вряд ли. По делу иду.
- Известны мне эти дела, - осклабился Патлюк. - Ты не теряйся, сразу в дом лезь, - хохотнул он. - На улице холодно. До хаты - и баста!
Бесстужева коробил этот разговор. К счастью, капитан торопился на автобус, чтобы скорей попасть в город. Оставшись один, лейтенант сел к дощатому, покрытому зеленой бумагой столу. В ротной канцелярии неуютно и голо. Железная кровать старшины, над ней ящик с красным крестом: аптечка. Вешалка у двери. Над головой арочный свод. Расплылось на побеленной стене желтое пятно. Холодом и сыростью тянуло от кирпичной толщи.
Лейтенант почистил сапоги. Одевшись, разглядывал себя в зеркальце. Из-за двери доносилось привычное гудение людских голосов. Там его красноармейцы, его взвод. Свыкся с ними так, что невероятным казалось: вот уйдет сейчас, не будет думать о них…
Вечер опустился ласковый, тихий. Слегка подмораживало. Густой россыпью звездных пылинок делил пополам черное небо Млечный путь. Призывно и лукаво мигали вдали огоньки города. Прошел поезд, долго и отчетливо слышался дробный перестук его колес. «Скрип-скрип-скрип», - раздавалось под сапогами.
Утром выпал снег, он не успел затвердеть, улежаться. Сугробы вдоль дороги высокие, пухлые; отсвечивали они мягким зеленоватым блеском.
В городе Бесстужев пошел сначала в центр, решил купить Полине букет. Но в цветочном магазине оказались только примулы в горшках. Продавщица предложила завернуть, но лейтенант отказался: с горшком неудобно. Чтобы не явиться с пустыми руками, взял в аптеке коробочку духов, засунул в глубокий карман шинели.
На углу Варшавской улицы Бесстужев вдруг оробел, пошел тише, воровато оглядываясь. Вот и двенадцатый дом. Голые ветлы за палисадником. Низко надвинулась с крыши снеговая шапка, под ней, в тени, шесть окошек с закрытыми ставнями, из одного пробивается полоска света.
Осторожно притворил за собой калитку, поднялся по скрипучим ступенькам. Собравшись с духом, дернул за кольцо в двери.
Полина открыла, даже не опросив кто. Взяла за рукав, провела по коридору в маленькую комнатку.
- Ой, какой вы холодный! Замерзли? Нашли быстро?
Повесив шинель, повернулась к нему, протянула обе руки.
- Ну, здравствуйте.
В белой блузе с закрытым воротом, в синей широкой юбке, она казалась сейчас стройней и выше. Густые волосы ниспадали на плечи.
- Какая-то вы новая. Подросли вроде, - смущенно говорил он. - И волосы опять же…
- А вы меня только в халате да в платке видели, - улыбнулась Полина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114