Адвокат сказал Кямиль-бею:
— Я видел несколько записей вакфов, но не имел возможности изучить документы, оставленные вашим покойным отцом.
— Разве вакфы могут пригодиться?
— Конечно... По закону вы имеете право управлять
этими землями. После того как вы произведете необходимые затраты, они перейдут в вашу собственность.
— Да, об этом стоит подумать...
— Я полагаю, что вы захотите немного отдохнуть. За это время прошу вас изучить имеющиеся документы. Особенно нам могут пригодиться вакфы, находящиеся в Стамбуле. Анатолийские вакфы вряд ли нам нужны, ведь уже много месяцев я не имею сведений об имениях в Адане и Измире. Вы все поняли?
— Разумеется, благодарю вас. Я непременно ознакомлюсь с документами. А что, вилла в Багларбаши пригодна для жилья?
— Не знаю... Но думаю, что пригодна. Одно время ее занимали военные. Вещи я сдал на хранение садовнику. Вы хотите вместе со мной туда поехать?
По тону, каким адвокат задал этот вопрос, было ясно, что ехать вместе он не хочет. Поблагодарив его, вероятно, десятый раз за этот день, Кямиль-бей раскланялся.
Деревянная вилла в Багларбаши стояла в огромном саду. В свое время она принадлежала тетке Кямиль-бея, большой любительнице кур. Когда ее выстроили, она получила известность как вилла Назикдиль-ханым. Позже с ней сравнивали все вновь строящиеся здания, говоря: «Это здание больше виллы Назикдиль-ханым» или: «Эта дача роскошнее виллы Назикдиль-ханым».
Вернувшись как-то из Франции, Кямиль-бей поехал навестить тетку и, желая завоевать ее расположение, сказал ей, что ему очень нравится эта вилла, что еще в Париже она несколько раз ему приснилась. Эти слова, произнесенные в шутку, чтобы доставить удовольствие старой женщине, гордившейся своей виллой, имели неожиданное последствие: умирая, тетка завещала ее племяннику.
Поселившийся на вилле в качестве помощника садовника албанец сначала не узнал Кямиль-бея, так как очень постарел и потерял память. Уже несколько лет ему трудно было ухаживать за садом, и, если говорить правду, он не мог даже его сторожить.
Как ни старался Кямиль-бей напомнить о себе, старик лишь недоверчиво покачивал головой. И только увидев в его руках ключи от комнат, в которых хранились вещи, он наконец поверил ему, вспомнил покойную хозяйку и заплакал.
Они поднялись наверх, в ту часть дома, которая расположена над каретным сараем. Здесь было пять комнат. В одной жил старик, в двух хранились вещи, остальные две пустовали.
Затем осмотрели всю виллу. Правое крыло, где жили офицеры, пострадало меньше. Очевидно, к нему относились бережнее.
Кямиль-бей сел в ожидавший его фаэтон и подъехал к расположенной на углу кофейне. Встретив там старосту и имама, он представился им и рассказал о своих намерениях.
Эти люди кое-что слышали о нем, и, видимо, то, что они слышали, вселило в них доверие. Они встретили Кямиль-бея любезно и, казалось, были довольны тем, что он решил поселиться здесь.
Узнав у них все, что ему было нужно, Кямиль-бей отправился в Ускюдар, нашел кофейню, в которой, как он выяснил, собирается мастеровой люд, и поведал хозяину о своих заботах.
Внимательно окинув взглядом столики, хозяин сказал:
— Джемаль-уста вам подойдет. Вон он сидит, тот, что в красном минтане ...
Джемаль-уста — человек небольшого роста, нервный и подвижный. Слушая Кямиль-бея, он внимательно рассматривал его.
— А сами-то вы разбираетесь в этом деле? — спросил он.
— В каком деле? — не понял Кямиль-бей.
— Да вот, не будете ли вы вмешиваться в нашу работу? На потолок-де пойдет столько-то досок, на стену — столько-то кубометров камня, на все потребуется столько-то мешков цемента, столько-то повозок извести и так далее.
— Я в таких делах не разбираюсь.
— Может, у вас есть родственники, которые разбираются? Родственники-специалисты, которые время от времени будут приезжать проверять нас?
— Нет... таких нет. Но почему вы об этом спрашиваете?
— В зависимости от этого я возьму с вас за работу.
— Не понимаю.
— А я вам сейчас объясню. Я — мастер, не беру в руки ни молотка, ни топора, ни мастерка. Мое дело только руководить работой. Если вы или кто-нибудь из ваших родственников считаете, что понимаете толк в этом деле, а в действительности даже инженеры не понимают моего ремесла, то я возьму другую плату.
— Дороже?
— Конечно, дороже. За возню с теми дураками...— Джемаль-уста ехидно усмехнулся.— Значит, такие специалисты не объявятся?
— Нет.
— В таком случае договоримся. Сейчас поедем?
— Да, фаэтон ждет.
Войдя через железную решетчатую калитку в сад и посмотрев издали на виллу, Джемаль-уста спросил:
— Всю будете ремонтировать?
— Нет... Думаю отремонтировать только правое крыло, а остальное снести... Конечно, если возможно...
— Сейчас посмотрим...
Джемаль осмотрел каждый уголок виллы, как опытный врач богатого пациента. Постукивая то там, то здесь своей палочкой, он прислушивался к звуку. Как ни старался Кямиль-бей, но ему так и не удалось понять, к какому выводу пришел Джемаль-уста. Вспоследствии, вспоминая об этом дне, Кямиль-бей всегда смеялся при слове «консультация».
— Вы хорошо придумали,— сказал Джемаль-уста, ковыряя носком ботинка землю в саду.— Это все, что можно сделать. Надо, конечно, использовать лес и кирпич 'снесенной части дома. Платить будете оптом?
— Что это значит—оптом?
— Так у нас говорят. Вы должны заплатить оптом.
— Хорошо. Оптом так оптом.
Договорились. Вернее, Кямиль-бей согласился со всеми требованиями Джемаль-уста.
— Я думал, что обойдется дороже, — откровенно признался Кямиль-бей.
— Никогда так никому не говорите. Другой человек подумает: «Ну и ну. Не сумел надуть. Откуда я мог знать, что он совсем ничего не понимает?» Да еще на вас же и обидится,
Узнав о возвращении племянницы с мужем, тетка Нермин была недовольна, что они остановились в гостинице, и немедленно заставила их переехать в свой большой дом на Мачке.
Кямиль-бей хотел участвовать в ремонте, вернее, в перестройке дома, в котором им предстояло жить. Ему казалось, что это будет для него весьма полезно.
Джемаль-уста пользовался большим уважением у мастеров и рабочих. Он руководил людьми спокойно, без крика и ругани, как бы не замечая их ошибок и не придираясь к ним.
Вскоре на том месте, где стояла вилла, возник неописуемый хаос. Часть дома, которую решено было сохранить, скрылась за строительными лесами. Подвал под снесенной частью некоторое время зиял на поверхности земли, словно огромная черная рана. Потом яму засыпали и заровняли.
Через месяц сняли строительные леса. Новая вилла оказалась в три раза меньше прежней. Ее выкрасили белой масляной краской, и теперь она имела нарядный вид. Каретный сарай снесли, слева от ворот построили маленький двухкомнатный домик для дворника, за домом соорудили удобный птичник.
Кямиль-бей думал, что Джемаль-уста отдаст гнилые балки и отходы досок мусорщикам, но тот порубил их и сложил в сарай для угля.
Наконец настал день, когда Джемаль-уста мог сказать:
— Готово, Кямиль-бей! Живите на здоровье!
Он казался усталым, но в то же время и счастливым, словно всю работу сделал сам. Похоже было, что ему тяжело расставаться со своим творением.
— Спасибо, Джемаль-эфенди... Я получил нечто более ценное, чем этот дом.
— Не понимаю.
— Я узнал вас... А это знакомство для меня ценнее ста таких домов.
— Что вы... Какая мне цена? Будьте здоровы.— Желая переменить разговор, он спросил:—А что вы будете делать с садом?
— Посмотрю, подумаю. Конечно, я не оставлю ваше
творение среди такой разрухи... Ах да, чуть не забыл. Мне нужен бетонщик. Где бы нам сделать бассейн?
Джемаль-уста киркой начертил на земле границы будущего бассейна и ушел, пообещав прислать бетонщика на следующее утро.
В этот вечер Кямиль-бей сказал жене:
— Потерпи еще немного, теперь очередь за садом...
Но Нермин вовсе не торопилась. Она прекрасно проводила время со своей кузиной Сабрие, лишь изредка удивляясь, почему муж так радуется вилле, две трети которой снесено.
Уже много лет в саду не появлялись ножницы, заступы, кирки и лопаты. Во время ремонта листва на деревьях покрылась белой пылью, и сад потерял всю свою прелесть.
Два опытных садовника занялись сначала деревьями, потом клумбами, давно заросшими сорняком. Одновременно бетонировали небольшой бассейн.
Прошла неделя, и все стало еще невзрачнее: исчезла своеобразная красота дикого леса, в который превратился запущенный сад. И Кямиль-бей начал сомневаться, не допустил ли он ошибки, решив привести его в порядок. Уменьшенное и отремонтированное здание выглядело таким уютным среди буйной зелени деревьев и цветов. Теперь же на голом месте оно превратилось в обыкновенный, довольно аляповатый дом.
Несколько дней Кямиль-бей работал вместе с рабочими, и на его руках появились волдыри от лопаты, кирки и заступа. Потом волдыри лопнули и их заменили сухие мозоли, столь необычные на ладонях этого сына паши.
Когда срезанные ветки и выдернутые сорняки были выброшены из сада и все расчищено, Кямиль-бей оперся на лопату, взглянул на плоды своего труда и тяжело вздохнул. Он, видимо, зашел слишком далеко и все испортил. Во всяком случае, не было ничего общего между его планами и действительностью. Все знания, полученные им в университетах и художественных мастерских, вся его любовь к искусству здесь не пригодились. Кругом было голо и пустынно.
«Как я привезу сюда Айше и Нермин?» — подумал Кямиль-бей.
Приехав через две недели на виллу с полной арбой цветочных горшков, он в изумлении замер у ворот. Сад словно сам привел себя в порядок. Освободившись от сор-
няков и зарослей, он расцвел, преобразился, стал неузнаваем.
Кямиль-бей в восторге хлопнул себя по коленям. Впоследствии, рассказывая об этом одному приятелю, которому очень нравился сад, он говорил: «Как жаль, что я не сфотографировал его таким, каким он был вначале. Обязательно нужно было запечатлеть его прежний запущенный вид. Как интересно было бы сравнить теперь эти два
сада».
Никогда еще не был он так доволен собой, никогда так не верил в себя, как в это утро! Значит, у него все-таки достаточно практической сметки, чтобы справиться с такими делами. Если он как следует постарается, то, вероятно, сможет стать вполне деловым человеком.
Именно в эти дни Кямиль-бей проникся уважением и любовью к деревьям, цветам и травам, и это чувство сохранилось у него до конца жизни.
Нермин и Айше переехали на следующий день. Как только Айше увидела сад, она вспорхнула, как птичка. Нермин обошла весь дом. Со вкусом обставленный старинной мебелью, еще пахнущий масляной краской и свежими досками, он был прекрасен.
Но Нермин нашла его подходящим — и только... Она даже не подозревала о чувствах своего мужа. А Кямиль-бей чрезвычайно гордился тем, что за несколько сот лир построил виллу, оцениваемую з тысячи. Жене его творение нравилось не больше любого дома, который они обычно снимали на сезон.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Говорили, что в Анатолии идут бои. Муж тетки Нермин выражал по этому поводу свое огорчение. Он надеялся, что с окончанием войны широко развернется торговля, и теперь жаловался, что беспорядки в Анатолии мешают его делам. Во время войны он в несколько раз увеличил свой капитал, и теперь ему, торговому комиссионеру, чтобы вложить накопленный капитал в выгодное дело, нужна была надежная финансовая обстановка и спокойная, с устойчивым режимом страна. Ох, уж эти военные, говорил он,
имея в виду прежде всего Мустафу Кемаля. У них хватает ума лишь на то, чтобы драться! Конечно, он вполне понимает положение офицерства. Ведь солдаты побежденной страны разъедутся по домам и займутся своими обычными делами, а что прикажете делать офицерам?
С этой мыслью, улыбаясь, согласились и некоторые высшие иностранные офицеры, которых он однажды пригласил на ужин. По мнению высокого полного полковника английской армии, война— своего рода спорт. С этой точки зрения он осуждал коллегу, которого звали Муста фа Кемаль-паша. Если столкнулись две силы, одна из них должна быть побеждена. Благородный спорт признает поражение, точно так же как и победу, без спора... Затем... Если уж воевать, то надо на что-то рассчитывать.
— Разве вы не такого же мнения?—обратился полковник к Кямиль-бею.
Кямиль-бей в этот момент думал о небольшой кухне в нижнем этаже виллы, которую собирался облицевать кафелем.
— Вполне с вами согласен, мистер! — рассеянно отве-тил он.
Кямиль-бей много путешествовал, но никогда еще не бывал в побежденной стране. (Вероятно, потому, что не принято путешествовать по таким странам.) Сейчас он смотрел на рухнувшую Османскую империю глазами иностранца, и куда бы ни упал его взор, он ничего не видел, кроме развалин.
Османские турки жили мусульманской общиной. Потому ли, что они скрывали свои чувства от других народов, или потому, что в своем развитии не достигли еще европейского уровня, но казалось, что поражение их мало волнует. Кямиль-бей когда-то читал, с каким глубоким горем, презрением и ненавистью к врагу встретили французы поражение 1871 года, когда лишились Эльзаса и Лотарингии.
Занимаясь ремонтом дома, Кямиль-бей имел достаточно времени для размышлений. Он присматривался к прохожим и по их виду старался понять, как его соотечественники относятся к поражению. Но везде видел лишь полное безразличие, подавленность, безнадежность.
Полиция, Жандармерия, чиновники уЖе не служили своей нации, но действовали так же, как и раньше. На улицах играли дети, по-прежнему устраивались свадьбы, в мечетях читался коран.
Люди шептались: «В Анатолии идут бои», «Мустафа Кемаль-паша обосновался в Анкаре», «Он не захотел послать депутатов от Анатолии в Стамбул».
Кямиль-бей принадлежал к тем уроженцам Стамбула, которые никогда в жизни не ездили по своей стране дальше Якаджика '. Поэтому об Анатолии он не имел ни малейшего представления. Этот огромный край снабжал Стамбул уличными торговцами, дворниками, носильщиками и кормилицами, и, по мнению Кямиль-бея, это было все, на что способно его население.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43