Кямиль-бей остановился, ожидая ответа, но директор, прищурив глаза, молчал. Было ясно, что он не понимал, чего хочет гость. Кямиль-бей продолжал:
— Мы хотим спасти нашу родину и боремся за нее. Это наше право, право каждого народа. Сюда мы пришли как клиенты вашей фирмы. Мы прекрасно понимаем, что деньги, которые вы с нас запросили, невелики по сравнению с той опасностью, которой вы подвергаете себя из-за нашего груза. Но после первой договоренности... Разница так велика... Почти в пять раз... Если вы разрешите, мы не заплатим сейчас, в данный момент у нас нет денег, и мы их не можем достать...
— О чем вы говорите? Я не совсем вас понимаю. Давайте разберемся по порядку. Вы зафрахтовали один из наших пароходов?
— Да. «Арарат».
— Это боеприпасы? Отлично, в чем же дело?
— Пятьдесят тысяч лир...
— Почему пятьдесят тысяч?
— Пароход заподозрили. В связи с этим фрахт увеличился с одиннадцати до пятидесяти тысяч.
— Кто вам это сказал?
— Как кто сказал?
—Да, кто запросил с вас пятьдесят тысяч? Кямиль-бей посмотрел на Ахмета.
— Как его зовут? Ро... Роз...
— Розальти,— подсказал Ахмет. Директор нахмурился.
— Розальти? Значит, такую большую сумму с вас хотел получить этот негодяй Розальти? Ну и подлец! Он ведь только чиновник компании и не имеет никаких полномочий. Вы хорошо сделали, что пришли ко мне. Благодарю. — Директор позвонил и приказал позвать старшего секретаря.—Ну и ну! Бог знает, что вы могли подумать о нас! Во-первых, я ценю ваше желание помочь родине. Во-вторых, в этом деле мы всего-навсего пароходное агентство. Частное агентство не учитывает характера груза, для него важен только его тоннаж. Была тысяча тонн. На сегодня цена за фрахт около десяти тысяч лир, и я запросил их. Проходимец Розальти увеличил эту сумму до одиннадцати тысяч. Он сказал, что одна тысяча в качестве комиссионных предназначается какому-то турку. Очевидно, половина этой суммы должна была пойти ему. Однако если стамбульский турок мог пожелать получить прибыль от боеприпасов, отправляемых в Анатолию, то не было ничего странного в том, что компаньоном в этом деле будет Розальти. Я легко согласился на эту тысячу лир.
В дверь постучали. Вошел высокий, широкоплечий, голубоглазый блондин.
— Борис,— обратился к нему директор, — сейчас же дайте объявление в газете о том, что наше агентство порывает с Розальти.
— Слушаюсь, месье!
Кямиль-бей поспешил остановить директора:
— Одну минутку, прошу вас. Мы вам очень благодарны, но разрыв с Розальти может погубить наше дело.
— Подождите... Да, вы правы. Этот негодяй способен на все. Идите, Борис, свое решение я сообщу потом.
Когда секретарь вышел, на лице директора появилась улыбка.
— Мы, французы, уже давно отвыкли от таких таинственных дел; оно и понятно.
— Желаю, чтобы вам никогда больше не пришлось заниматься ими. Поверьте, в этом мало радости.
— Что же вы хотите, чтобы я сейчас сделал? В разговор вмешался Ахмет.
— Пароход причалил к Сиркеджи, чтобы взять пассажиров...
— Если опасно ждать, то я могу отдать приказ, чтобы он тотчас же отправился в путь.
— Спасибо. Но Розальти считает, что пятьдесят тысяч лир у него уже в кармане. Если он узнает, что лишился их, да к тому же уволен с работы, он из мести пойдет на любую подлость. Мне думается, что лучше сделать так. Сегодня ночью пароход отправляется на заправку углем в Куручешме. Ночью снимется оттуда, пройдет Босфор, а завтра утром будет в Черном море.
— Отлично! Сейчас же отдам приказ.
— Это еще не все...
— Да? Слушаю вас.
— Могут ли быть у Розальти сообщники на борту?
— Не думаю. Экипаж судна состоит из турок и русских. Капитан — тоже русский. Между ним и Розальти не может быть ничего общего.
— У нас к вам еще одна просьба. Мы договорились, что один из наших товарищей будет принят на борт под видом кахведжи, Мы хотели бы, чтобы около груза был на всякий случай свой человек.
— Согласен. Если хотите, можете послать с грузом даже пятерых. — Директор немного подумал: — Об этом будет знать только капитан, — продолжал он, — ваш человек останется на борту до самого Инеболу. А если появится опасность, прикажу посадить судно на мель.
— Да поможет нам аллах!—в один голос воскликнули друзья.
Они поблагодарили директора и хотели уйти, чуть не плача от радости, что дело уладилось. Им казалось, что никогда в жизни они не были так счастливы. Но директор все-таки заставил их выпить по чашке кофе. На прощанье он сказал:
— Вот видите, мы, французы, неплохие наставники по части патриотизма. Я уверен, господа, что вы победите. Лично я всегда чувствую уважение к тем, кто сражается с целым миром без денег и без оружия. Если вам еще нужна будет моя помощь, буду только рад. Счастливого пути!
На следующее утро, перед тем как отправиться в редакцию, Кямиль-бей заглянул в Куручешме. Но «Арарат» уже ушел. Никого ни о чем не расспрашивая, чтобы не вызвать подозрений, Кямиль-бей забежал на обратном пути на склад к Ахмету и узнал, что пароход благополучно вошел в пролив и взял курс на Инеболу, имея на борту боеприпасы и под видом кахведжи одного из членов организации.
За чаем Ахмет сказал:
— Я никак не могу забыть вчерашнюю Недиме-ханым. Она держалась так стойко, когда узнала об опасности потерять боеприпасы, и расплакалась как ребенок, как только услышала, что они спасены.
— Я где-то читал, что люди мужественнее переносят горе, чем радость.
— И еще я заметил, что, когда дела плохи, она избегает встреч с Ихсанам. Но как только есть радостная новость, сейчас же бежит к нему. Вчера она была счастлива и смеялась до слез, зовя нас: «Пойдемте к Ихсану!»
— С ней было то же самое, когда она узнала о победе под Инёню. Эта женщина держится, как героиня. Я бы хотел, чтобы моя Айше стала такой же.
— Вполне возможно. Вчера вечером я искал Ниязи, чтобы сообщить ему радостную весть, но не нашел. Он придет сегодня сюда или в редакцию. В последнее время меня тревожит его здоровье. Сообщите ему поосторожней, от радости у него может быть удар. Раз он не появился, значит, все еще старается добыть деньги или найти товарищей для нападения на судно. Если бы наш поход не увенчался вчера успехом, на этот раз он обязательно совершил бы какой-нибудь безумный поступок. Может быть, попытался бы захватить судно. Как ты думаешь?
— Хоть я по натуре человек мягкий, но готов был принять такое же решение. Клянусь аллахом, я пошел бы вместе с Ниязи, — сказал Кямиль-бей.
— Напрасное самопожертвование!
— Знаю, что напрасное. Но разве я мог бы хоть строчку написать в «Карадаи» и спокойно смотреть в лицо Не-диме-ханым, если бы вместе с «Араратом» погиб Ниязи?
Ахмет молча улыбнулся. Вчера он и сам думал так же, но не хотел сейчас говорить об этом.
Недиме-ханым еще не было. Кямиль-бей нехотя просматривал газеты, когда в комнату вошел Ниязи и сразу спросил:
— Ну, расскажите, как все уладилось.
Он был бледен, руки у него дрожали. Он повернулся лицом к печке, словно не решаясь взглянуть Кямиль-бею в глаза.
— Вы заказали чай?
— Подождите, сначала расскажите, как все было.
— Разве Ахмет не рассказал? - Рассказал.
— Что же я могу добавить?.. Пароход сейчас на всех парах идет с грузом в Инеболу. Да убережет его аллах от беды!
— Откуда Недиме-ханым знает директора?
— Какого директора?
— Директора пароходной компании. Она действительно проявила большую смелость. Так может поступать только женщина. Я бы обязательно начал раздумывать: «А вдруг он не знает о боеприпасах и, узнав, совсем откажется от нашего груза».
— Кто? Недиме-ханым?
— Недиме-ханым. Иногда бывает полезно не раздумывать долго. Откуда она его знает? Познакомилась с ним во время сбора пожертвований?
— Вероятно.
— Она ведь неважно говорит по-французски, но так умно начала разговор. Думай я хоть вечность, мне никогда не пришло бы в голову сказать по-французски: «Первые уроки патриотизма мы получили от вас».
Кямиль-бей понял, что Ахмет приписал Недиме-ханым честь спасения всего дела. Может быть, эту радостную
весть Ниязи нельзя было сообщить иначе. Но пройдет всего несколько минут, явится Недиме-ханым, и невинная ложь обнаружится. Ниязи снова начнет волноваться... Размышляя об этом, Кямиль-бей искал предлог, под которым можно было бы увести его из редакции.
— Я пойду в типографию, — сказал он, надевая пальто. — Может быть, сходим вместе? Оттуда пройдем до Беязита, выкурим наргиле. Недиме вчера так разволновалась, что сегодня вряд ли выйдет из дому.
Ниязи испытующе посмотрел на Кямиль-бея и, ничего не ответив, встал.
В этот день, наблюдая за ним, Кямиль-бей понял, как губительна порой может быть радость.
— Что с вами? Что случилось?
— Ничего, уже проходит.
— Вы так побледнели! У вас что-нибудь болит?
— Да нет, не беспокойтесь.
Недиме-ханым старалась улыбаться. Но по тому, как она схватилась рукой за край стола и закусила губу, было ясно, что она с трудом преодолевает боль. Кямиль-бей вскочил с места, чувствуя свою полную беспомощность, как в таких случаях бывает со всеми мужчинами.
— Вы сейчас же должны идти домой, немедленно.
— Пройдет... Уже прошло...
— Сейчас же поезжайте домой. Где ваше пальто? — Он подбежал к столу.— Вставайте. Дать вам шарф? Или... До чего же я глуп! Подождите минутку. Я найду фаэтон... Одну минутку.
— Вы напрасно беспокоитесь. Ничего не случилось.
— Я сейчас пошлю за фаэтоном и отвезу вас домой, вам надо лечь. Незачем было приходить сюда. Я сам все сделаю.
— Нельзя. Я слышала, что анатолийские женщины рожают прямо на поле и тут же продолжают жать.
— Не говорите вздора. Если с вами что-нибудь случится, Ихсан заболеет от горя. Да и всех нас вы огорчите.
У Недиме снова начались схватки. Кямиль-бей открыл окно, позвал кахведжи и попросил поскорее найти фаэтон.
— Выпейте чаю, Недиме-ханым, — предложил он.
— Не хочу.
— Вы замерзли и устали. Эта история с «Араратом» так подействовала на вас!
— Разве только на меня? Она подкосила всех нас. Посмотрите, Ахмет не появляется уже три дня. Ниязи тоже печален. Он так робко просил у меня разрешения поцеловать мне руку. В Евррпе женщинам всегда целуют руки. Но там в этот жест вкладывают совершенно иной смысл. Не знаю, зачем вам понадобилось обманывать Ниязи? Разве вы сделали что-нибудь плохое?
— Нет, наоборот, мы действовали только так, как хотели бы вы. Будьте уверены, что прежде, чем что-либо решить, мы задаем себе вопрос, а что скажет Недиме-ханым? Я не в силах передать вам, как вы вдохновляете нас, когда нужно найти какой-нибудь выход.
Чтобы переменить тему, Недиме-ханым заговорила о газете. Она коротко рассказала все что надо о бумаге, краске, счетах распространителя. На лбу у нее выступили капельки пота.
Когда сообщили, что фаэтон подан, Кямиль-бей помог ей надеть пальто. Не доходя до двери, Недиме-ханым вдруг остановилась.
— Ваша супруга показалась мне немного гордой,— сказала она. — Матери все гордые. До сих пор я этого не понимала. И вы, полагаю, тоже не понимаете. Если мы гордимся «Карадаи», разве она не вправе гордиться Айше? Передайте ей, что я заочно ее целую.
— Благодарю вас за любовь к Нермин. Надеюсь, вы разрешите навестить вас? А если вам потребуется врач, обязательно сообщите.
— Все подготовлено...
— Если завтра вы будете чувствовать себя так же и придете в редакцию, я очень огорчусь. Лучше я зайду к вам.
— До свидания! Как только придет Ахмет, пошлите его ко мне.
— Хорошо.
— Следите за газетой. На прошлой неделе она вышла очень грязной.
— Не беспокойтесь...
Они спустились по лестнице. Кямиль-бей открыл дверцу фаэтона и помог Недиме сесть. Кучеру он сказал:
— Не тряси, госпоже нездоровится.
Некоторое время он смотрел вслед удаляющемуся фаэтону. Поэты пишут красивые стихи об аистах, купающихся в озерах, о камышах. «Может быть, это потому, что они холостые»,— подумал он. Человек, не имеющий ни жены, ни ребенка, не может по-настоящему любить родину.
Кямиль-бей вернулся наверх и принялся за работу с большим рвением. Его обрадовала мысль, что человек, не имеющий детей, не способен любить родину по-настоящему. Он представил себе, что перед ним стоит Айше, и громко спросил: «Compis, ma petite Carmen, cherie» и сделал рукой привычное движение, как бы дотрагиваясь указательным пальцем до носа девочки.
Ниязи-эфенди пришел, когда уже стемнело. Прежде всего он спросил о Недиме.
— Что-нибудь случилось? — встревожился Кямиль-бей. — Входите.
— Мне срочно нужна Недиме-ханым! Она ушла?
Ниязи-эфенди говорил с трудом, он задыхался, его руки дрожали. У Кямиль-бея забилось сердце, словно он ждал сообщения о катастрофе. Став соучастником дела с боеприпасами, он теперь нередко пугался, когда кто-нибудь входил так неожиданно.
— Что-нибудь случилось?—снова спросил Кямиль-бей. — Я обязательно должен ее видеть! Это может сделать только она.
— Ее нет. Да вы садитесь. А может быть, мы все-таки
сумеем обойтись без нее?
— Нет. Это невозможно.
— Но ведь она больна...
— Я должен ее видеть. Как бы она ни была больна, она встанет. Придется идти к ней домой...
Кямиль-бей очень волновался. Он был уверен, что, если Ниязи-эфенди явится к Недиме-ханым по важному делу, она непременно встанет и пойдет, куда потребуется, даже если это будет ей стоить жизни. Злясь на то, что ему не доверяют, он нахмурился.
— Пожалуйста, присядьте на минутку,— повторил он. — Дело в том, что Недиме-ханым нет дома.
— Нет дома? А где же она?
— Она у родственников, на Принцевых островах.
— Адрес вам известен?
— Нет. Она же не знала, что будет так срочно нужна.
— На острове? На Принцевых островах, говорите?
— Да, у кого-то из родственников. Но на каком острове, я не знаю.
— Так. Мы ее все равно разыщем. Хорошо, чтв «на на острове...
— Почему? Расскажите же, в чем дело. Ниязи-эфенди почувствовал в голосе Кямиль-бея раздражение. Посмотрев на него и словно что-то решив, он выглянул в коридор и плотно прикрыл дверь. Готовясь выслушать нечто особенно важное, Кямиль-бей поправил феску и встал из-за стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43