— Отлично.
Кямиль-бей чуть было не велел свернуть направо и выехать на нужную ему улицу, но вовремя опомнился.
— Остановитесь. Мне надо зайти в бакалейную лавку. Кямиль-бей расплатился и свернул в боковую улицу.
Побродил немного. Но потом, совершенно не подумав о том, что за домом Недиме, муж которой сидит в тюрьме, а один из знакомых только что арестован, может быть установлена слежка, он уверенно нажал кнопку звонка.
— Кто там? —• Откройте.
— Кого вы ищете, эфендим?
— Мне нужна Недиме-ханым.
Дверь приоткрылась, и в ней показалась старуха.
— Ханым-эфенди больна.
— Знаю. Я не чужой. Мы вместе работаем в газете.
— Ах, это вы? Пожалуйста, входите. Кямиль-бей вошел и быстро закрыл за собой дверь.
— Ханым-зфенди в постели? — Да, отдыхает.
— Пусть не встает. Но мне ее непременно нужно видеть. Я задержу ее недолго, всего несколько минут.
Висевший под потолком фонарь тускло освещал нижнюю часть лестницы, верхние ступеньки тонули во мраке. «Бедная женщина разволнуется. Чего ей только не приходится терпеть из-за нас»,— промелькнуло в голове у Кя-миль-бея. Как часто он вынужден был повторять эти слова.
— Входите, эфендим.
Кямиль-бей раздумывал: снимать пальто или нет? Но, вспомнив, что пробудет здесь недолго, поднялся наверх не раздеваясь.
В гостиной топилась печь. Недиме-ханым вышла в желтом халате.
— Что случилось, Кямиль-бей?—тревожно спросила она.
— Ничего особенного, Недиме... Я заглянул к вам по одному делу.
— Что такое?
— Как только вы уехали, в редакцию пришел Ниязи-эфенди. Он совершенно здоров. Получил из Анатолии хорошие вести. Ходят слухи, что после боя под Инёню в Европе предсказывают нашу победу. Переговоры будут нам выгодны.
— Сядьте, пожалуйста,— предложила Недиме.— Чего же мы можем ждать от конференции?
— Говорят, что речь идет о возвращении нам Измира. Ну, а как ваше самочувствие?
— Я чувствую себя хорошо. Но ваше постоянное беспокойство обо мне в конце концов меня свалит. Ахмет не приходил?
— Ахмет? Нет...— Кямиль-бей хотел сказать, что он болен, но вспомнил приготовленную ложь.— Он не был в редакции, но сообщил, что по срочному делу уехал в Измят. Ахмет просил через Ниязи-эфенди, чтобы вы передали мне бумаги.
— Какие бумаги?
— У вас есть какие-то документы о готовящемся наступлении противника. Оперативные планы...
— Неужели вы сказали, что я больна?
— Кому? Нет... Должно быть, Ахмет так предположил...
— Не скрывайте. Вы, конечно, сказали: «Она ничего не сумеет сделать».— Недиме-ханым засмеялась и укоризненно покачала головой.— Мне становится не по себе от вашей мягкосердечности. Ахмет не должен был поручать вам таких дел. Ну-ка, говорите всю правду!
— Какую правду? Конечно, Ахмет не говорил так слово в слово. Он просто сказал: «Пусть Кямиль заберет бумаги и передаст их товарищу на пароходе «Гюльдже-маль». Мне было неловко признаться, что я не в курсе дел, и я согласился, сделав вид, что все знаю.
— Почему же вам было неловко? Из-за того, что мы это от вас скрыли?
— Да... Но потом я понял, что неправ. Ахмет ведь знал, что мне о бумагах ничего не известно, и все-таки поручил это дело мне. Значит, это не тайна от меня. Я очень обрадовался. Ведь недоверие товарищей страшно огорчает.
— «Гюльджемаль» отходит завтра после полудня?
— Да, завтра.
— Хорошо. Благодарю вас за сообщение. Завтра я сделаю все, что нужно.
— Нельзя. Дело поручено мне. Ахмет заявил это самым категорическим образом. Он сказал: «Кямиль-бей должен пойти лично... Лично...»
— Почему же, эфендим? Мы об этом не договаривались.— Заметив, что Кямиль-бей снова расстроился, она улыбнулась:—Ну не дуйтесь. Клянусь аллахом, здесь нет и тени недоверия. Вы же видите, что от вас ничего не скрывают... Не буду отрицать, мы просто решили пока не впутывать вас в такие дела.
— Вот это-то мне и неприятно. Почему вас раздражает моя тревога за вас? Ведь на самом деле для этой тревоги есть все основания. В конце концов подумайте немного и обо мне. Или вы считаете меня менее подходящим человеком, чем Ахмета?
— Что вы, эфендим. Вовсе нет. Просто не к чему впутывать вас в эти дела. Я ведь тоже только по необходимости занимаюсь ими. Мы боялись, как бы Розальти чего-нибудь не выкинул. Ахмет срочно отдал мне документы, хотя взялся сам передать их по назначению через
своих людей. А я должна была заменить его только в том случае, если произойдет что-нибудь непредвиденное. Я очень удивлена, что Ахмет вдруг изменил наше решение.
— Вот видите? Очевидно, у него есть какие-то серьезные причины. Меня пока никто не знает, а вас, особенно после ареста Ихсана, возможно, уже взяли на заметку. Конечно, это только мое предположение. Если вы подумаете о том, какое значение имеют эти документы, вы согласитесь со мной.
— Хорошо, но ведь вы не знаете человека, которому надо их передать.
— Если вы мне опишете его, я найду. Вы убедитесь, что я не настолько неловок, чтобы провалить такое пустяковое дело.
— Да что вы, что вы! Все это очень просто. Бумаги лежат в ящике из-под изюма, на котором написан адрес бакалейщика Рызы в Инеболу. Ящик надо передать ках-веджи Рамизу-эфенди на пароходе «Гюльджемаль».
— Мне надо спросить Рамиза-эфенди?
— Да. Рамиз-эфенди будет вас ждать. Это смуглый человек, небольшого роста, офицер запаса. Был четыре раза ранен. Он вас спросит, что вам нужно. Мы договорились с ним об этом на случай, если придется послать незнакомого ему человека. А вы должны ответить: «Знаете ли вы бакалейщика Рызу-эфенди в Инеболу? У него сын, по имени Мурат». После этого он примет у вас ящик. Вот и все.
— Хорошо. Дайте мне ящик, и я пойду.
— Здесь ящика нет.
— А где же он?
— У моей няни.
— Где она живет?
— В Бешикташе.
— Минутку... Я только запишу адрес. Кямиль-бей сунул руку в карман, ища записную книжку. Недиме-ханым улыбнулась.
— Что вы, — сказала она. — Разве это можно записывать? Такие вещи надо запоминать. А получив ящик, тотчас забыть.
— Вы правы... Назовите адрес.
Кямиль-бей повторил адрес несколько раз. Убедившись, что твердо запомнил его, он застенчиво улыбнулся.
— Ну вот, и прекрасно,— сказала Недиме-ханым.— Смотрите, не забудьте. У няни тот же пароль: «Я пришел взять ящик Мурат-бея». Возьмите фаэтон. Время рассчитайте так, чтобы ждать на пристани пришлось как можно меньше. В семь часов вы должны быть в Бешикташе, в восемь — на набережной. Пароход отходит в восемь тридцать.
— Отлично.
— Ни в коем случае не говорите Рамизу-эфенди, что я больна, а то он будет беспокоиться. Скажите, что занята.
— Хорошо. Завтра вы весь день будете дома?
— Еще не знаю.
— Вам надо отдохнуть. Иначе вы всех нас огорчите. В день посещений тюрьмы я приеду за вами на фаэтоне. Ведь мы договорились на этой неделе взять с собой Айше. Помните?
— Да, я не забыла... Статьи готовы?
— Готовы.
— Тогда пришлите мне, пожалуйста, экземпляр газеты. Нет, зачем же! Ведь ее можно купить здесь.
Было ровно час ночи, когда служанка принесла кофе. Кямиль-бей что-то вспомнил. Внимательно посмотрев на Недиме, он сказал:
— Теперь послушайте меня. Ваша очередь запоминать. Если произойдет что-нибудь непредвиденное... например, нас арестуют—меня, или Ахмета, или Ниязи-эфенди — и вас станут допрашивать, вы должны сделать вид, что ничего не знаете об этом ящике. Если даже мы все трое встанем перед вами и в один голос будем утверждать, что ящик получили от вас, вы все равно должны отрицать и говорить, что на вас клевещут.
— К чему это вдруг?
— Просто так, в голову пришло. Это уроки вашего мужа. Я многому выучился у Ихсан-бея. Многому, и очень полезному. Если вы будете все отрицать, мы сможем потом сказать, что к этим показаниям нас вынудили.
— Браво!
— Да вы не смейтесь. Говорят, что на суде это имеет большое значение. Ихсан-бей знает.
— Ну что ж, хорошо. Но постарайтесь все же не попадаться.
— Конечно, постараюсь. Я ведь это говорю на всякий случай. Разрешите откланяться...
— До свидания! Может быть, вы голодны? Но я знаю, что вас ждут дома.
— Конечно, ждут.
— Привет Нермин. Поцелуйте за меня Айше.
— Спасибо.
Кямиль-бей пожал руку Недиме-ханым и, весело насвистывая, вышел на улицу. Как же иначе! Ведь он привыкает к политике, вернее, к подпольной работе. Кямиль-бей подумал: «Так вот ты какой! Какие, оказывается, скрываются в тебе силы, а мы-то и не знали!»
В Бешикташе он сошел с фаэтона, быстро спустился к лодкам и переправился в Ускюдар.
Когда он приехал домой, было около трех часов ночи. Нермин волновалась.
— Где это вы пропадали?—громко спросила она.
— Я был у адвоката.— Кямиль-бей придумал это, сидя в фаэтоне, чтобы не волновать жену.— Беседовал с секретарем английского консульства в Мосуле.
— Ну и что же?
— Пока ничего определенного. Обещают кое-что сделать... У меня болит голова. Вы тоже больны?
— У меня насморк, и Айше чувствует себя плохо. Я смерила ей температуру — тридцать восемь. Скорее бы кончилась эта зима. Я погибну здесь от скуки.
Кямиль-бей ласково посмотрел на жену. Обычно болезнь не красит людей, но Нермин со своим обиженным детским личиком как будто стала еще красивее. Кямиль-бей обнял и поцеловал ее.
— Оставьте меня,— сказала Нермин.— Вы как ребенок. Я же вам сказала, что у меня насморк. Ужин уже остыл.
— Разве вы еще не ужинали? Вот это, любовь моя, никуда не годится. Сколько раз я говорил вам: после полуночи не ждите своего бродягу-мужа.— Он чувствовал такую сильную любовь к жене, что ему стало стыдно своей лжи.— Знаете, почему я опоздал? Дело не в адвокате. Я вам как-то рассказывал о моем товарище Ахмете, помните?
— Конечно, не помню. Ведь в нашей стране столько Ахметов и Мехметов. Что-нибудь случилось?
— Это мой школьный товарищ. Хороший человек... Помните, он как-то прислал Айше ящик апельсинов и резиновый мяч?
— Да, помню.
— Его вчера арестовали.
— За что же?
— За то, что он работал для Национальной армии.
— Что это еще за Национальная армия? Кямиль-бей замер, пытливо всматриваясь в лицо жены.
У нее были злые глаза. «Бедняжка, она совершенно больна»,— подумал он.
— Немедленно ложитесь, дорогая моя,—сказал он.— Поешьте и ложитесь в постель. Я приготовлю вам липовый отвар.
— За последние дни вы стали очень странным. Обращаетесь со мной, как с Айше.
— Разве это плохо?
— Вы еще спрашиваете, плохо ли это? Мы живем, как на необитаемом острове. У нас нет знакомых. Вместо того чтобы думать о семье, вы до полуночи бродите по улицам. Не хватало только этой Национальной армии. Я думала, что вы серьезный человек, но вот уже несколько месяцев, как вы очень изменились. Мы не в таком сейчас положении, чтобы всеми пренебрегать.
— Что вы говорите? К кому же мы должны прислушиваться, прелесть моя?
— Не смейтесь, вы раздражаете меня. Ребенок плохо одет... Да и я не лучше. А вы! Взгляните на себя в зеркало!
— У нас нет денег. Люди, не имеющие денег, одеваются не лучше нас.
— Однако у вас находятся деньги, чтобы выпускать газету, чтобы кормить какого-то бродягу, сидящего в тюрьме, а...
У Кямиль-бея дрогнул голос:
— Этот сидящий в тюрьме человек не бродяга. Это во-первых. Во-вторых, газету, к сожалению, выпускаю не я.
— Кто же ее выпускает?
— Недиме-ханым.
— Ах, эта противная женщина! Не хватало нам только этой Недиме-ханым. Какая она госпожа? Настоящая подхалимка. Любую вашу мазню называет шедевром. Да вы ничего не понимаете в людях. Все пользуются вашей
простотой. А ее смех! Он так раздражал меня. Недиме-ханым... Мне просто дурно делалось при ней. Кто знает, что натворил ее муж, за что его посадили в тюрьму.
— Прошу вас, Нермин! Ихсан-бей—мой школьный товарищ, он четыре года воевал, был ранен, вынес плен. Сколько раз он рисковал жизнью ради родины.
— Ради родины! Да, наш зеленщик тоже так говорит. А вы послушайте, что говорят другие. Сегодня приходила моя тетя. Она удивлялась, как это мы можем сидеть здесь взаперти, и жаловалась, что ни разу не навестили ее. Тетя и дядя не поверили тому, что услышали о вас, и она пришла узнать у меня, правда ли это. Я сказала, что ничего не знаю. А что случилось?—спросила я. Говорят, вы водитесь с какими-то подозрительными людьми и позволяете себе такое, чего не стали бы делать даже дети. На каком-то собрании упоминали ваше имя. В присутствии высших английских офицеров.
— На меня жалуются английские офицеры?
— Этого уж я не знаю. Что может сделать кучка голодранцев-бандитов в Анатолии против держав-победительниц?
— Это вы говорите или ваша тетя?
— Так говорила тетя. Прошу вас, порвите с этой газетой. С вами хочет поговорить дядя Ибрагим-бей.
— Что ему нужно?
— Во-первых, он поможет разрешить вопрос о наследстве. Во-вторых, предложит работать вместе с ним.
— Вместе выпускать газету?
— У вас на уме только газета. Дядя — подрядчик. Ему нужен человек, хорошо знающий английский язык.
— Понятно. Вместе будем продавать кое-что английской армии. Не так ли?
— Я обещала, что вы завтра обязательно зайдете к нему, и взяла адрес его конторы. Завтра с утра зайдите и переговорите с ним.
— Н ермин, поднимите голову! А ну-ка поднимите!.. Вы говорите серьезно?
Нермин смело и решительно подняла голову. Она впервые так открыто взглянула мужу в лицо.
— Конечно, серьезно,— сказал она.— Я не настолько глупа, чтобы не думать о своем ребенке и своем доме. Если я до сих пор ни во что не вмешивалась, то только потому, что в этом не было необходимости. Люди, окру-
жающие вас,— погибшие люди. Им нечего терять. Слава аллаху, мы еще не в таком безнадежном положении, у нас есть влиятельные родственники. Говорят, что если англичане захотят, они мгновенно могут вернуть нам наше имущество в Мосуле. Тетя сказала: «Выходит, что падишах могучей династии османов вместе со своими визирями сошел с ума, а эта кучка оборванцев из Анатолии нашла правильную дорогу, не так ли?» Тетя права.
— Оборванцы? Неплохое слово. Значит, бездомные собаки...
— Не знаю. Завтра сходите к Ибрагим-бею. Мне здесь плохо. Тетя, когда увидела нашу нищету, даже заплакала. На этой неделе она пригласила меня к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43