— Нет, ничего.
— Хоть несколько тысяч лир! Мы бы их отдали сейчас же. Я, кажется, сойду с ума. Меня всегда убивает безвыходность положения. Почему мы так беспомощны? У нас есть сила, смелость, ум. Ведь мы же не из тех, кто боится за свою шкуру. Я был всюду. Заходил к Кираз Хамди-паше, к полковнику Рефик-бею. Это передовые люди «Общества военного надзора». Обратился в общество «Кара-кол» . Все жалуются на плохие дела. Людей, которые могли бы нам помочь, мы по неосторожности обидели. Я всегда говорил: у каждого народа свои методы борьбы. Наш народ уважает только силу. Разве можно работать европейскими методами в стране, которая не знала другой оппозиции, кроме разбойничьей? Иттихадистам удалось свер-
гнуть Кровавого Султана исключительно благодаря комитетам 2. Разве не глупо забывать эту положительную сторону недавней истории?
Его слушали, не прерывая. Обычно Ниязи говорил мало, но сегодня у него, видимо, все кипело в душе. Он привык время от времени делиться своими огорчениями с Ах-метом. Но, жалуясь, почему-то старался не произносить имени Мустафы Кемаля, а обвинял других, говоря: «Приближенные обманули пашу, они заставили его избрать неверный путь».
— Члены «Общества военного надзора» и члены общества «Каракол» обижены на нас, а ведь сейчас нам дорог каждый патриот,—вздохнув, продолжал Ниязи.—Мы стараемся использовать даже хромых и слепых. А тут нет-нет, да и приходит из Анатолии приказ, вынуждающий бездействовать целые организации. Разве вы не знаете нашего брата? Если нам сверху скажут: «Ударь его», мы убьем этого человека, а труп изрубим на куски. Вот поэтому многие офицеры, имеющие рекомендации от «Общества военного надзора», запятнаны грязной клеветой. Выдумали, что полковник генерального штаба Рефик-бей был уволен из армии за воровство... Кое-что наклеветали и на других. Что касается общества «Каракол», то его ни в коем случае нельзя было игнорировать. Не будем говорить об Анатолии, но для Стамбула пригодны только методы общества «Каракол». Конспирация придает силу и значение. Имена членов, руководящего комитета, их количество, места сбора, избирательная система, методы работы должны оставаться в тайне. Этого нельзя раскрывать. Комитет должен немедленно казнить заподозренного в разоблачении. Вот что я называю правильной организацией. Соблюдение строжайшей тайны—дело далеко не простое. Поскольку «Каракол»— организация Национальной армии, были избраны и назначены: верховный главнокомандующий, начальник генерального штаба, командующие армиями, корпусами, дивизиями и их штабы. Они должны работать в полной тайне. Если вы узнаете, какой приказ прислан из Анатолии стамбульскому «Обществу защиты прав», вы ужаснетесь. Он тормозит всю деятельность общества. Устав «Каракола» вы-
зывает у некоторых ужас своей прямолинейностью и твердостью, но, по-моему, он заслуживает только одобрения. Конечно, мы должны быть непримиримы и не бояться насильственных мер. Подумайте, какое теперь время! Наш народ никогда не станет на правильный путь, если не поймет этого. Разве наши противники не прибегают к террору? Если приговор Ихсан-бея к десяти годам не террор, то что же это? Уже целый год, как в Стамбуле создана и все расширяется организация, деятельность которой основывается на уставе «Общества защиты прав». Анатолия считает, что основная задача в Стамбуле — объединение всех идеологических течений. Как же эти объединенные идеологические течения образумят чернобородого гяура? Уж не этот ли комитет достанет необходимые нам деньги? Даже вооруженная организация, предназначенная для оперативных действий и особых мероприятий, будет создана согласно уставу «Общества защиты прав». Но не возлагайте на это больших надежд. Если руководящий комитет Стамбула и исполнительные комитеты подчиненных ему ячеек на местах из опасения преследований и разгрома нельзя будет сделать легальными, лица, входящие в эти комитеты, уйдут в подполье. Они и сейчас уже так законспирированы, что мы не можем получить в кассе этих тайных патриотов небольшую сумму, которая необходима для спасения парохода с боеприпасами, а ведь от этого зависит судьба родины. Ну как тут не сойти с ума?
— Успокойтесь, Ниязи-агабей, мы найдем выход. Мы не будем сидеть сложа руки.
— Вся надежда на вас, Недиме. Я обращался к товарищам из «Каракола», умолял каждого, кого только смог поймать, но все очень осторожны. «Если нас никто не знает, то знаешь ты, — отвечали они. —Мы не сорок, а четыреста тысяч можем достать за полчаса. Шесть добровольцев нападут на Османский банк— вот и все. Но ведь тебе же известны наши разногласия с «Обществом защиты прав». Если нас еще обвинят в грабеже, это будет ударом для единства национальных сил. Поэтому мы пока выжидаем. Анкарцы, конечно, поймут свою ошибку, снимут запреты, и тогда мы найдем столько боеприпасов, что для их вывоза понадобится не один пароход, а десять». Мне кажется, что они даже довольны тем, что мы оказались в таком
затруднительном положений с пароходом «Арарат», полагая, что это поможет Анкаре скорее понять свою ошибку. А пока обе стороны обвиняют друг друга, боеприпасы выскользнут у нас из рук. Да и не только боеприпасы! Пропадут и одиннадцать тысяч лир...
До сих пор никто не подумал об этом. Ахмет выругался, но тотчас же извинился перед Недиме-ханым.
— Не взыщите, Недиме! Я забыл об этих одиннадцати тысячах, ведь мы уже передали их Розальти. Если бы я сразу вспомнил об этом, возможно, начальник группы нашел бы какой-нибудь выход! У меня голова не на месте! Ускользают из рук боеприпасы и уносят с собой одиннадцать тысяч, взятые у нищего народа. Кроме того, мы упускаем блестящую возможность: ведь с этой фирмой мы могли бы делать большие дела. Ниязи прав. Нетрудно и с ума сойти...
— Ненавижу тыл. На фронте можно хоть умереть, если больше ни на что не годен!
Никакой надежды больше не было, и Недиме-ханым, понимая, что говорит неправду, повторила:
— Успокойтесь, Ниязи-агабей, мы найдем выход.
— Да, вся моя надежда только на вас! — воскликнул Ниязи.
— Что я должна сделать?—в раздумье проговорила Недиме.
— Может быть, обратиться в «Красный полумесяц»? — предложил Ниязи. — Или пойти к кому-нибудь из тех богачей, у которых вы собираете пожертвования? — Немного помолчав, он предложил:—Подождите. Вот что, у Кямиль-бея есть богатый родственник. Кажется, подрядчик...
Кямиль-бей смущенно спросил:
— Вы имеете в виду мужа тетки моей жены Ибрагим-бея?
— Совершенно верно... Мы обратимся к Ибрагим-бею. Только надо придумать предлог. Милостыня нам не нужна. Пусть он даст нам в долг, ведь мы победим. И он вложит свои деньги в прибыльное дело. От имени Национальной армии мы выдадим ему расписку. Ибрагим-бей такой богатый человек, что это для него пустяк. Подумает, подумает, да и решит: «Э, была не была, а дело-то, возможно, выгорит!»
Вдруг он с досадой стукнул кулаком по колену.
— Что за чепуху я горожу, словно маленький! Ведь
это глупо! Нет, у нас только один выход: добыть деньги с оружием в руках. Мы сидим и думаем, как бы кого-нибудь упросить. Но я уже решил. Если мы не достанем денег, я захвачу судно силой. Попытаюсь пройти Босфор. А если увижу, что наступает конец и меня могут схватить, взорву это корыто. Клянусь вам!
— Успокойтесь, Ниязи-агабей. Вот увидите, мы спасем боеприпасы.
— Не знаю, на что вы надеетесь. Я еще рассчитываю на одного человека. Вместе с товарищем около трех часов схожу к нему. А завтра утром встретимся здесь.
Он встал и взялся за ручку двери. Затем вернулся и сказал Кямиль-бею:
— За вами следят. Дом'ваш взят под наблюдение. После победы при Иненю все мы под особым надзором. Не победи мы при Инёню, не испытывали бы сегодня таких затруднений. Они думают, победа породила у нас чувство надежды и теперь мы пойдем на любые условия. Победа достается дорогой ценой, чтобы оплатить ее, нужно мужество. — Улыбнувшись Недиме-ханым, он продолжал: — Если у нас нет денег, то есть сердца, их мы и отдадим. Не так ли, Недиме?
Ниязи вышел. Дверь за ним с шумом захлопнулась.
Недиме-ханым так разволновалась, словно Ниязи-агабей ушел на верную гибель. Губы у нее дрожали, она хотела заплакать, но понимала, что делать этого нельзя: слезы удручающе подействуют на мужчин. Она искоса взглянула на них: Кямиль-бей задумчиво поглаживает усы, Ахмет сидит сложа руки, как беспомощный ребенок. Да, трудно удержаться от слез! Это ужасно! Лучше поскорее выйти.
Недиме-ханым быстро встала.
— Я пойду в типографию, — проговорила она сдавленным голосом, — а оттуда в «Красный полумесяц». Заказать вам чай?
Не дожидаясь ответа, она вышла, захлопнула за собой дверь и, стоя в темном коридоре, глубоко вздохнула. Ее уход походил на бегство, полное отчаяния и страха.
После долгого молчания Ахмет наконец сказал:
— Мы губим бедную женщину. Ведь она беременна...
— Может быть, действительно обратиться к мужу тетки?— предложил Кямиль-бей. — Только можно ли просить у кого-нибудь в долг сорок тысяч лир под будущую победу Национальной армии?
— Во-первых, нельзя делать такого предложения подрядчику оккупационных войск. Это глупо. Во-вторых, мы це имеем права давать расписку от имени Национальной армии. Он купец и наверняка спросит: «Кто вы? Где ваша доверенность? Как я могу дать такие деньги правительству, не имеющему сорока тысяч на покупку оружия?»
— Конечно, не даст. Для этого надо хоть сколько-нибудь верить в победу Анатолии. Если же он поверит, то постарается обеспечить свое будущее другим способом. Разве вы не слышали? Анатолия сейчас не требует от Стамбула больших жертв. Мне кажется, что Ниязи-эфенди прав. Может быть, Анкара на самом деле допустила ошибку. Подпольная организация действительно нужна...
— Для того чтобы силой оружия добывать деньги? Кто и как в таком случае будет контролировать подпольную организацию, состоящую из мелких вооруженных групп? Если каждый станет совершать грабежи и нападать на банки, к чему это приведет?
— Вы правы. Об этом я не подумал. Ведь так легко дойти и до мародерства. Разве все могут работать бескорыстно, с такой преданностью, как Ниязи-эфенди? Что же делать? Вы нашли какой-нибудь выход?
— Нет.
— А что за человек Розальти?
— Настоящий подлец! А какие у него глаза! Маленькие бегающие глазки, словно ртуть. Стоит только увидеть эти глаза, чтобы сразу понять, с кем имеешь дело. Он даже не враг. Скорее, просто пройдоха...
— Судно принадлежит ему?
— Нет.
— В таком случае причем он?
— Мы арендовали судно через него. Он ответственный чиновник пароходной компании, ее доверенное лицо.
— Какой компании?
— Компании «Ля Франс».
— «Ля Франс»? Вы уверены?
— Конечно. А почему вас это удивляет?
— «Ля Франс»... Постойте... В доме дяди меня познакомили с одним господином. Если я не ошибаюсь, мне представили его как директора компании «Ля Франс». Низкого роста, довольно полный француз...
— Я не знаю директора. Я встречался только с Розальти. Должно быть, директор не захотел вмешиваться в это дело.
— Не захотел вмешиваться? Почему? Ведь директор — французский подданный. Чего ему бояться? Ему ничто не угрожает. Если и существует какая-нибудь опасность, то только для парохода. Как он может не знать о деле, если дал на него согласие?
— Что вы этим хотите сказать?
— То, что все это мне кажется несколько странным. Если судно «Арарат» принадлежит компании «Ля Франс» и директор компании — тот самый человек, с которым я познакомился в доме дяди, то этот французский судовладелец вовсе не похож на пройдоху. Дом моего дяди всегда полон оккупантов, высокомерных иностранных офицеров... Если среди них кто-нибудь и показался мне порядочным человеком, то именно этот директор французской компании. Вы знаете, где находится пароходное агентство?
— Вы хотите повидать директора?
— Конечно. Пойдемте поговорим с ним. Не понимаю, как мне до сих пор не пришло это в голову?
— И вы полагаете, что это нам поможет?
— Едем скорее!
— Но ведь мы не знаем адреса.
В Кямиль-бее заговорила практическая жилка, что с ним случалось довольно редко. Надевая пальто, он продолжал:
— По пути зайдем в аптеку и посмотрим телефонный справочник. Там найдем адрес. Обратимся в агентство. Если директора не окажется на месте, узнаем, где он живет. Не будем терять времени.
— Надо оставить записку Недиме-ханым. Она будет беспокоиться.
— Пока не стоит ее обнадеживать. Если аллах поможет нам устроить это дело, тогда и подумаем, как побыстрее ей об этом сообщить. Зачем ее заранее волновать?
Они зашли в первую попавшуюся аптеку. Взяли телефонный справочник и узнали, что агентство «Ля Франс» помещается в Галате, на первом этаже дома Овакимяна. Не подумав о том, что можно по телефону справиться, там ли директор, они сели в фаэтон и поехали. Всю дорогу никто не произнес ни слова.
Директор оказался на месте. Молодой еврей предложил посетителям присесть. Кямиль-бей вручил ему свою визитную карточку, и скоро их пригласили войти.
Низкорослый полный француз не вспомнил, кто такой Селим-паша-заде Кямиль-бей. Он держал в руках визитную карточку и поглядывал на дверь. Но, увидев вошедших, выскочил из-за стола и протянул руку.
— Бонжур, мой бей!
— Бонжур, месье! — Так и не вспомнив имени француза, Кямиль-бей решил представить Ахмета. — Мой приятель Ахмет-бей.
—Счастлив познакомиться!—улыбнулся директор и предложил им сесть. Позвонив, он приказал принести кофе, выразил сожаление, что они не встречались все это время в доме Ибрагим-бея, и спросил о причине визита.
Друзья не договорились о том, кто из них будет говорить. Ахмет был так возбужден, что едва смог проговорить по-турецки: «Говори ты».
И хотя Кямиль-бей не был готов к разговору, он легко начал:
— У нас есть лицей «Галатасарай». Вы, конечно, слышали о нем?
— Да.
— Я и мой товарищ окончили этот лицей. Там нас обучали французы. Я хочу сказать, что французы давали нам уроки патриотизма. Мы уверены, что, каковы бы ни были обстоятельства, французы и сейчас положительно относятся к проявлению патриотизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43