Что касается парохода «Арарат»...— Он повернулся к Кямиль-бею,— Вы, конечно, не будете отрицать, что пароход отправился на прежних условиях только благодаря Недиме?
— Это неправда! Недиме не имеет никакого отношения к делу с пароходом «Арарат».
— Она говорила с директором.
— И это неправда. С директором говорил я.
— Ах вот как, вы говорили? Теперь понимаю. Вы жертвуете собой, чтобы спасти женщину... Лучше послушайте меня, дорогой. Вашим свидетелям — лодочнику, кучеру и прочей дряни не удастся нас обмануть. Были вы на острове или нет и кто из вас говорил с директором — дела не меняет. Хоть в огонь бросайтесь, все равно Недиме вам не спасти. Мы знаем, что она всеми вами руководила. Лучше постарайтесь спасти себя. Ведь вы из знатного рода, у вас жена, ребенок. Нам известно, что вы впутались в это дело случайно, из-за материальных затруднений. Вы
избавитесь от беды, если будете говорить только правду и перестанете хитрить.
— Я и говорю правду, господин капитан, невыгодную для себя правду, и зная, что вам нужна только правда, я заявляю: все, что говорят о Недиме, — ложь.
Капитан подошел к Кямиль-бею и, грозя ему тонким, костлявым пальцем, неожиданно спросил:
— Вы, конечно, изучали географию?
— Что?
— Географию изучали?
— Да.
— В таком случае вам известно, где находится Чертов остров и что собой представляет это место?
— Да.
— Я говорю с вами совершенно откровенно. Оккупационное командование придает вашему делу большое значение. После первого же допроса мы обязаны протокол и всех причастных к делу лиц направить к ним. Они даже сами хотели провести первый допрос в отеле «Крогсер». Но его превосходительство не дал на это согласия. Не столько ради вас, сколько ради вашего покойного отца. Что ни говори, они ведь с вашим отцом были друзьями. Оккупационный военно-полевой суд не знает милосердия. Самое маленькое наказание — двадцать лет каторги. И не где-нибудь, а на Чертовом острове. Надеюсь, вы меня поняли?
Кямиль-бей с трудом овладел собой. Он прочел много книг о Чертовом острове, ему снова стало страшно.
Наблюдая за действием своих слов, следователь продолжал:
— Мы все огорчены, брат мой. Клянусь аллахом! У меня сердце кровью обливается. Но что поделаешь? Вы образованный, благородный сын родины. Не ошибается только аллах! Смертные же иногда сбиваются с истинного пути. Мы уверены, что вас обманом втянули в это дело. Но вы погубите себя, если будете все отрицать. Ведь те, кого вы считаете своими друзьями, оказались по отношению к вам подлецами. Они сознались после первых же оплеух и все сваливают на вас. Напрасно вы подвергаете себя опасности. Откровенно говоря, относительно вас мы получили даже специальное указание от его превосходительства. Его превосходительство вызвал меня и приказал: «Передай привет моему сыну Кямиль-бею. Скажи ему, чтобы он говорил только правду .. Этим он обрадует его величество
падишаха, который будет справедлив к нему». Паша любит меня. Да продлит аллах его жизнь! Клянусь честью, вас отпустят, даже не передавая дело в военно-полевой суд.
Капитан замолчал. Кямиль-бей смотрел на него испуганными глазами затравленного животного. Следователь хорошо знал этот взгляд и прекрасно понимал его значение: сопротивление сломлено. Поэтому он заговорил немного, мягче:
— Мы тоже любим свою родину, народ, религию и падишаха. Клянусь великим аллахом! Положение родины разрывает и наши сердца. Я с радостью брошусь в море, если буду знать, что моя смерть спасет родину. Клянусь честью офицера! Но сейчас борьба—безумие. Разве может кучка голодранцев устоять против государств, победивших Германскую империю? Если бы не бандиты в Анатолии, наше правительство легко договорилось бы с англичанами и поправило дело. Вы читали, что позавчера писали американские газеты? «Прекратите в стране распри, и мы возьмем вас под свою защиту». Разве можно ждать большего от гяуров? Вы знаете этого типа — Мустафу Кемаля?
— Нет.
— Пьяница. Будь он хоть на что-нибудь способен, он не погубил бы нашу полумиллионную армию в пустыне. В османской армии никогда еще не было такого бездарного военачальника. Когда наш повелитель был еще наследником, Кемаль служил у него адъютантом. Уже тогда поняли, что он дурак, и прогнали его. Какие еще нужны доказательства? И так видно, что глупец, раз с шайкой бродяг грозит всему миру... Самый отъявленный бандит и тот умнее! Смотрите, они уже начали грызться между собой. Разве не об этом свидетельствует восстание Этем-бея?
Несмотря на охвативший его страх, который он старался всеми силами побороть, Кямиль-бей все же заметил, что следователь пытается уговорить его. Взяв себя в руки, он сказал:
— Я не разбираюсь в военном деле. К тому же Мустафу Кемаля не знаю.
— Ну и хорошо, что не знаете... Да если бы и знали, какая разница? Выпьете кофе?
— Благодарю вас, я не хочу.
— Если захотите, не стесняйтесь, скажите. Я не курю. Но, может быть, вы хотите закурить? Смотрю я на вас, и,клянусь аллахом, сердце у меня разрывается. Ведь и мы люди... У нас тоже есть семьи... — Он довольно потер руки, словно уже выиграл дело.— Его превосходительство очень обрадуется. Говорите пожалуйста, писарь все запишет... Если угодно, пишите сами, это еще лучше.
Писарь, привыкший, видимо, к таким ловушкам, молча протянул ручку. Кямиль-бей сжал руки в кулаки и быстро спрятал их за спину, словно боялся, что его насильно заставят сделать то, чего он делать не хотел.
— Что мне писать, эфендим?—спросил он.
— Напишите, что женщина по имени Недиме, сказавшись больной, обманула вас и всучила вам документы.
— Ящик мне дала не Недиме-ханым.
— Кто же вам его дал?
— Его принес в редакцию незнакомый мне человек, назвавшийся читателем нашей газеты. Он не говорил, что в ящике документы, а сказал, что купил изюм для больной дочери, но сам должен по срочному делу выехать в Эдирне. «Если вы попросите кого-нибудь на пароходе «Гюльджемаль» доставить ящик в Инеболу и передать там бакалейщику Рыза, то сделаете для меня доброе дело»,— сказал он.
Следователь хмуро улыбнулся:
— Слушайте, будь вы на моем месте, поверили бы вы этому?
Кямиль-бей молчал, понимая, что его версия не очень правдоподобна. Но, слава аллаху, следователь не настаивал на ответе.
— Хорошо... Перейдем к следующему вопросу,— сказал он, — а именно к участию Недиме в перевозке боеприпасов на пароходе «Арарат». Боеприпасы похитила она. Хоть этого-то не отрицайте.
— Нет. К этому делу Недиме-ханым тоже не причастна.
— А если у нас есть доказательства?
— Их не может быть. Допросите директора компании, и вы установите правду. Я познакомился с директором случайно. Когда я услышал, что вышло какое-то недоразуме-с фрахтом, я не знал, что на пароход погрузили боеприпасы. Об этом я тоже впервые слышу от вас. Мне говорили, что на пароход погружены медикаменты. Я обратился к директору. Он не захотел обидеть меня и подтвердил первоначальную цену.
— Можете брать вину на себя сколько угодно. Нам и
без того все известно. Вы говорите, что погрузили медикаменты, а мы знаем, что боеприпасы. Ну что ж, допустим, медикаменты. Разве не преступно помогать бандитам— врагам падишаха?
— Мне и в голову не приходило, что отправка медикаментов— преступление. Директор компании, должно быть, придерживается такого же мнения.
— Нас не интересует мнение иностранцев. Они натравливают турок друг на друга, им важна только прибыль. Вернемся к делу. Отрицаете ли вы тот факт, что Нёдиме способствовала отправке парохода с боеприпасами?
— Что же отрицать, раз ничего этого не было? Все клевета. Если вам нужны свидетели, можете, вызвать директора компании «Ля Франс».
— Если потребуется, вызовем. Но меня удивляет наглость Недиме. Как она может ходить к гяурам! Неужели ей не стыдно? Она потеряла веру, честь, совесть. Откровенно говоря, вы должны стыдиться знакомства с. такой женщиной. Впрочем, это ваше личное дело... Но мой долг еще раз напомнить вам о жене и ребенке. Подумайте о дочери. Прошу вас, говорите правду, только так вы спасете себя...
— Я говорю правду.
— Хорошо! Запиши, писарь: женщина по имени Недиме не имеет никакого отношения к делу с пароходом «Арарат». Кямиль-бей не получал от Недиме ящика с документами. Вчера ни он, ни она на острове не были. По делу, связанному с пароходом «Арарат»... — Следователь перестал диктовать и спросил Кямиль-бея: —Где вы познакомились с директором?
— У моего родственника в гостиной.
— Хорошо... Что ты написал, писарь?
— ...По делу, связанному с пароходом «Арарат»...
— ...Кямиль-бей сам говорил с директором. Познакомился он с ним случайно. Кямиль-бей лично добился аренды парохода на прежних условиях. Он был уверен, что на пароход грузятся медикаменты. О боеприпасах он не имел никакого понятия. Отправка же медикаментов, по его мнению, не является преступлением... Вы так показывали?
— Да. Здесь все правильно.
— А если я докажу, что вы нас обманываете?
— Это невозможно, потому что я говорю правду.
— Учтите, позднее раскаяние вам не поможет. В последний раз, как брат, советую говорить только правду.
— Я говорю правду.
— Ну, я сделал все, что мог. — Повернувшись к писарю, он приказал:—Пусть приведут следующего арестованного.
У Кямиль-бея пересохло во рту. Он думал, что страх, испытанный им при упоминании о Чертовом острове, — предел того, что может выдержать человек. Теперь он понял, что ошибался. Его охватил настоящий ужас, такой, что, казалось, он вот-вот начнет стучать зубами. Глядя широко раскрытыми глазами на дверь, он ждал, уверенный, что сейчас войдет Недиме-ханым.
В печке весело потрескивали дрова, в комнате становилось жарко. Секунды казались Кямиль-бею вечностью. Значит, арестована и Недиме. Сейчас разыграется трагедия, о которой до сих пор он не осмеливался даже думать. Очевидно, ради Нермин и Айше Недиме-ханым решила спасти его и пожертвовать собой. О великий аллах!
Вооруженный солдат ввел в комнату Ахмета. Кямиль-бей едва узнал в этом дрожащем, истерзанном человеке когда-то веселого, всегда хорошо одетого товарища. В глазах Ахмета застыли отчаяние и безнадежность. Казалось, он не узнавал Кямиль-бея. У него был такой жалкий, обреченный вид, что Кямиль-бей почувствовал отвращение.
— Ахмет, ты знаешь этого человека?—грубо спросил следователь.
— Да,—ответил Ахмет, не поднимая головы.
— Кямиль-бей утверждает, что ты врешь. Он говорит, что Недиме ничего не знает о ваших связях с Анатолией, ничего не знает о документах, которые должны были отправить с пароходом «Гюльджемаль».
Ахмет молчал. Капитан немного подождал, потом с раздражением крикнул:
— Я тебя спрашиваю, скотина!
— Она знала, эфендим.
— Недиме знала об этом?
— Да.
— Разве не Недиме говорила с директором об отправке парохода с боеприпасами?
— Недиме.
Кямиль-бей не удержался. Вскочив с места, он закричал:
— Ахмет, что ты говоришь?
Следователь тоже вышел из себя:
— Замолчите!.. Сейчас же замолчите! А то вам плохо будет.
Не обращая внимания на угрозы следователя, Кямиль-бей продолжал более спокойно:
— Как же так, Ахмет?
— Замолчите! — еще раз крикнул следователь.
— Как ты можешь так бессовестно врать?
— Замолчите!.. Слышите? Кому я говорю.
— Муж в тюрьме... Сама беременна.
— Тебе я говорю или нет?
Кямиль-бей повернулся к следователю всем своим богатырским телом и так на него посмотрел, что тот сразу замолчал.
В упор глядя на Ахмета, не повышая голоса, Кямиль-бей продолжал:
— И тебе не стыдно клеветать на бедную беременную женщину, которая ежедневно ходит на работу, чтобы прокормить сидящего в тюрьме мужа? А еще говорил, что влюблен в нее. По-твоему, это любовь? Позор!
Кямиль-бей сам удивился, откуда это ему пришло в голову. Он даже не подумал, что может скомпрометировать Недиме-ханым. Сейчас важно было одно: спасти ее, заставить замолчать этого некогда ему близкого человека, ставшего негодяем.
Следователь растерялся. Очная ставка, на которую он возлагал большие надежды, провалилась. Кямиль-бей, казавшийся таким мягким и податливым, в одно мгновение превратился в сильного, волевого человека. Но, как и все восточные люди — любители смаковать интимные отношения между мужчиной и женщиной, капитан сразу же подхватил слова Кямиль-бея, даже не подозревая, что этим помогает ему.
— О какой любви идет речь?—спросил он. Кямиль-бей легко и спокойно стал рассказывать:
— Этот человек знал Недиме еще девушкой, до того как она вышла замуж за Ихсана... Полюбив Ихсана, она долгое время избегала Ахмета. Когда Ихсан был арестован, Недиме осталась одна. Ахмет воспользовался этим и напомнил ей о своей привязанности. Но опять получил отказ. Видимо, он обиделся, затаил злобу и теперь мстит. А я-то думал, что он искренне помогает товарищу, находящемуся в заключении.
— Муж Недиме знал об этом?
— Нет. Ихсан ничего не знал и никак не мог понять, почему Недиме-ханым избегает Ахмета. Я тоже совсем недавно узнал. Как-то мы немного выпили. Ахмет начал говорить пошлости, и я пристыдил его. Кстати, именно в тот вечер Ахмет и произнес эти страшные слова: «Будь я на месте Ихсана, я бы такую женщину, как Недиме, ни за что не оставил на воле. А если бы пришлость оставить, умер от ревности». Я спросил его: «Что же ты сделал бы на месте Ихсана?» «Я сделал бы так, чтобы осудили и ее»,— ответил он. Теперь он, должно быть, осуществляет задуманное и старается для своего грязного дела использовать трибунал, то есть армию Османской империи.— Кямиль-бей повернулся к Ахмету: — Не так ли, эфендим?
Следователь тоже посмотрел на Ахмета. Тот не произнес ни слова, не шелохнулся. На его измученное лицо тяжело было смотреть. Залитые слезами глаза, безжизненно повисшие руки — весь он казался олицетворением отчаяния и бессилия. Наступило тягостное молчание.
Ахмет продолжал плакать, задыхаясь и всхлипывая, как маленький ребенок. От слез его бледное лицо сморщилось и лоснилось, как мокрая клеенка. Только теперь, увидев Кямиль-бея, он осознал, что нестерпимые пытки в течение пяти дней бросили его в болото предательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43