Говорят, Европа вмешается в это дело. Она якобы стремится нас примирить. Места себе не найду! Где только я ни был! Всюду спрашивал: «Наша армия гонит врага?» Мне ничего не отвечают. Значит, не может отогнать! В таком случае победа неполная... Но все же мы выиграли время, переведем дух и соберемся с силами... Это тоже много значит. Вы сообщили Ихсан-бею? Впрочем, он и сам бы услышал.
— Сразу же сообщили, отнесли ему газету.
— Ну, теперь он скоро будет на свободе.
— Правда? Ихсану это поможет?
— Конечно, вот увидите... Недиме-ханым встала.
— Я разволновалась и совсем забыла, не взыщите,— сказала она. — Вам чай или кофе?
— Уже несколько дней я не ел, как следует. Сначала я хочу наесться. Извините, прежде всего я пойду выпью несколько рюмок. Разве я не имею на это право?
Он устало улыбнулся и подмигнул Кямиль-бею, как бы говоря: «Ну как, выпьем?»
— Нет, спасибо. Мне надо пораньше вернуться домой... Нужно поскорее сообщить своим эту новость.
Сказав это, Кямиль-бей неловко кашлянул, внезапно почувствовав досаду и горечь, Ведь ему не с кем было поделиться своей радостью.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ахмет вошел в редакцию «Карадаи» совершенно измученный, забыв даже поздороваться. Рассеянно посмотрев на Недиме-ханым и Кямиль-бея, он спросил:
— Еще не появился?
— Кто? Что-нибудь случилось?
— Вы нездоровы?
— Нет, Недиме-ханым, я не болен. Я ищу Ниязи. Мы должны с ним встретиться здесь. Который час?
— Если вы условились встретиться, он обязательно придет. Снимите пальто, выпейте чаю и расскажите, где вы пропадали столько времени?
Ахмет опустился на стул и раздраженно стукнул кулаком по колену:
— Верно! Мне надо выпить чаю. Кямиль-бей, закажи, пожалуйста.
На улице шел снег, но лицо Ахмета было покрыто потом. Друзья привыкли к резким переменам в его настроении: то он бесконечно печалей, то неудержимо весел. Поэтому они не обратили особенного внимания на его возбуждение. Кямиль-бей крикнул в окно, чтобы принесли три стакана чая. Недиме-ханым продолжала писать.
— Снимите пальто, — еще раз предложила она, —оно все в снегу — простудитесь. Ниязи-агабей должен прийти сюда ?
— Сюда.
— Что нового?
— Все в порядке.
— Ведь вы собирались принести нам хорошую весть! Не так ли, Кямиль-бей?
— Да. Он обещал принести хорошую новость и устроить пир. Ну что, Ахмет-бей?
— Верно, я обещал устроить пир. Ох, каким же безрадостным стал этот пир. Как легко иногда убить человека. Вернее, иногда ничего не остается, кроме убийства.
Недиме-ханым хотелось успокоить самого близкого товарища мужа. Она мягко сказала:
— Я готова держать пари, что сегодня к Ахмет-бею приходил шпик и пытался у него что-нибудь выпытать. Угадала?
Рука у Ахмета дрожала, когда он клал сахар в чай. Отпив несколько глотков, он попросил у Кямиль-бея сигарету, но, не замечая протянутой пачки, встал, чтобы снять пальто, торопливо шаря в карманах, словно искал носовой платок. Голова его была опущена, он избегал встречаться взглядом с друзьями и, допивая чай, был мрачен и рассеян. Было ясно: Ахмет хочет что-то сказать и не может решиться. В такие минуты он всегда капризничает как ребенок. Но в конце концов он соберется с духом и выложит все; ведь для этого он и пришел.
Ахмет спросил, который час, и, не дожидаясь ответа, наклонился к Кямиль-бею.
— Завтра утром нам необходимо иметь тридцать девять тысяч,— выпалил он. — А у меня нет и тридцати девяти лир.
Они подумали, что он шутит.
— Сейчас по европейскому времени час, дорогой мой,— улыбнувшись, сказал Кямиль-бей. — До завтрашнего утра в нашем распоряжении восемнадцать часов. К сожалению, в нашей стране еще не создана такая типография, которая успела бы напечатать за это время столько банкнот. Да и почему именно тридцать девять, а, ну скажем, не сорок тысяч!
В ответ на эту шутку Ахмет прищурил глаза:
— А потому, генеральский сынок, что одиннадцать тысяч уже есть.
— Значит, всего нужно пятьдесят тысяч?
— А вы как думали? Вы увозите ваши деньги в Европу и проматываете там все до последнего... До последнего... — повторил он и замолчал. Через мгновение, словно очнувшись, он широко открыл глаза. — О чем мы говорим, о аллах!
Слуга пришел за пустыми стаканами.
— Выпьем еще?—предложил Кямиль-бей.
— Не надо. У меня кружится голова. Со вчерашнего вечера я ничего не ел. Брожу с двумя бубликами в кармане. Если мы этих денег не раздобудем, я обесчещен. Я покончу с собой.— Он вздохнул.— Где застрял этот Ниязи? Какой тяжелый, какой бесчувственный человек!.. Он обещал прийти в половине второго, а опаздывает, словно задержался на аудиенции у Гарривгтона...
— Перестаньте! Я не позволю клеветать на моего брата Ниязи.
— На вашего брата Ниязи! Вы понимаете, дорогая моя, что значит тысяча тонн боеприпасов, погруженных на пароход для отправки в Инеболу?
Недиме и Кямиль-бей в один голос воскликнули:
— Тысяча тонн боеприпасов будет отправлена в Инеболу? Вот это новость! Да благословит вас аллах!
— Э, оставьте! Пусть лучше аллах покарает меня. Разве я этого не предвидел? Во всем виноват я... Дело провалилось из-за моего невезения...
— Как это провалилось? Такое дело не может провалиться! Ведь вы сказали, что боеприпасы уже погружены на пароход!—воскликнула Недиме-ханьш.
Ахмет грустно улыбнулся.
— Мы провалили дело, Недиме-ханым! Если Ниязи не найдет выхода... Но вряд ли он достанет такие деньги... Остается одно — пойти и броситься в море.
— Расскажите же, наконец, все толком! Закурив, Ахмет начал рассказывать:
— В Золотом Роге мы спрятали тысячу тонн боеприпасов, но до сих пор не имели никакой возможности их отправить— не было транспорта. Наконец Ниязи-эфенди нашел пароход. Сторговались за одиннадцать тысяч лир. Половина денег вперед, а остальные выплачиваются в Инеболу. Пароход «Арарат» под предлогом покраски вошел в Золотой Рог и пришвартовался к барже, стоявшей между Касымпашой и Фенером. Что я пережил за последнюю неделю, знают только аллах и я. Закончить погрузку в течение одной ночи не представлялось возможным, так как на нашей стороне была только часть грузчиков, другая часть была на стороне стамбульского правительства. Встретившись с бригадирами Салихом и Османом, я договорился с ними обо всем. Погрузку нужно было произвести так, чтобы не вызвать подозрения у охраны и старосты Шабана, верных стамбульскому правительству. Поэтому решили, что ни один из грузчиков не покинет судно до полного окончания погрузки. Каждая из сторон следила друг за другом, стараясь все испортить. Наконец, 'столковавшись о цене, я позвонил Салиху. Назвал ему цифру. Это был пароль. Салих должен был подготовить бригаду из самых надежных, самых работоспособных людей и послать их по одному на место погрузки. Группа национальной обороны отправила в наш товарный склад несколько своих товарищей. Капитан Биляль, капитан Хакки, лейтенант Кайюм,
лейтенант Ахмет, капитан Тахсин, Шахмет из Хемшина, Большевик Мустафа, плотник Адиль-уста—все пришли. Грузить решили без лебедки, передавая ящики из рук в руки, и по настилу спускать в трюм. За три ночи нам удалось погрузить только шестьсот пятьдесят тонн. На четвертую ночь, то есть вчера, нам сообщили, что оставаться в Золотом Роге пароходу опасно, больше ждать нельзя. Он должен был подойти к набережной Сиркеджи. Если б вы только знали, что я вчера перенес. Мне казалось, что весь Стамбул, от мала до велика, женщины, мужчины, дети — все превратились в сыщиков и следят за мной. Мне надо было попасть на пароход, чтобы сообщить о сложившейся обстановке. Но, чтобы подъехать к пароходу, необходимо взять лодку. Дважды я подходил к лодочной пристани в Эминёню и оба раза не решался сесть в лодку. Продавец халвы — албанец — и тот казался мне агентом тайной полиции. В лысом торговце бубликами я тоже заподозрил шпиона. Я пошел к пристани Емиш. Там мне показался подозрительным лодочник, и я опять не решился... Короче говоря, я послал известие на пароход другим способом.
— Надо было сделать все возможное и погрузить остальные боеприпасы.
— Кто мог думать об этом, Недиме-ханым! Я удивляюсь, как не сошел с ума, как пережил вчерашнюю ночь. Если у них возникнет подозрение, пароходу не пройти мимо Ункапаны! Достаточно самого поверхностного обыска. Только подумайте, одних патронов для маузера сорок тысяч штук. Не считая снарядов. Когда я пришел сегодня утром в Каракёй, мост был разведен. Я посмотрел на набережную Сиркеджи, но не смог различить парохода «Арарат», забыл — черная у него труба или красная? Может быть, съездить в Касымпаша? — подумал я. Потом сообразил. Зачем ждать, пока сведут мост!—и прыгнул в лодку. Смотрю, «Арарат» давно уже пришвартовался к причалу Сиркеджи. Ну, думаю, слава богу! Сейчас возьмет пассажиров и отчалит. Я даже заплакал от радости... Ох, как нужен анатолийцам этот подарок после победы под Инё-ню! А ваша радость от такой вести? Я решил, что, как только пароход тронется, побегу к вам. Пошел на склад, попросил нашего грузчика принести чаю и пару бубликов,
наелся, растянулся на диване и попробовал уснуть. Но не успел я закрыть глаза, как передо мной вырос Ниязи-эфен-ди. Призрак? Сон? А он говорит: «Вставай, братец, сейчас не время спать. Положение серьезное». — Обыск на пароходе?
— Нет, мы наняли пароход у одного человека, по имени Розальти. Ему зачем-то понадобилось еще раз переговорить с нами. Прийти на склад он отказался, но сказал, что в девять часов будет ждать нас у себя дома.
— Зачем? Вы ходили к нему?
— Еще не было и семи часов, когда мы узнали об этом. Целых два часа мы терялись в догадках. Его желание видеть нас не предвещало ничего хорошего, но не хотелось верить, что пришла беда. Наконец мы решили, что англичане что-то заподозрили и Розальти хочет посоветовать нам, как спасти груз. К половине девятого мы доехали на трамвае до Агаджами. Месье Розальти живет в темной, сырой квартире на третьем этаже. Это высокий человек с длинной бородой и живыми блестящими глазами. Уже с первого взгляда мне не понравились его глаза... Он велел принести нам по чашке кофе и, пока мы его пили, молчал. Я очень волновался, ведь если бы он собирался сказать нам что-нибудь хорошее, то не тянул бы так долго. Наконец, я не выдержал и спросил, зачем он хотел нас видеть? Вот вкратце его ответ: «Ради успеха в таких серьезных делах не надо жалеть денег. Все сложилось иначе, чем мы предполагали. Для спасения парохода нужно дать англичанам крупную, взятку. Короче говоря, пароход сможет выйти в путь, только если у меня будет пятьдесят тысяч лир. Я жду до восьми часов вечера. Если до тех пор не получу ответа, я считаю себя свободным от всех обязательств. Пароходу угрожает опасность, мне нужно его спасти. Мы тоже в опасности. Вы знаете капризы судьбы. Кто заверит меня в том, что завтра я не вынужден буду оставить эти места? А я живу в Стамбуле уже двадцать лет. К тому же требуемая сумма не составляет даже половины стоимости товара, который мы посылаем воюющей армии. Тысяча тонн боеприпасов — ведь это вопрос жизни и смерти. Переговорите со своим начальством и дайте мне ответ. Извините, что побеспокоил вас. А сейчас нам надо расстаться. У меня важное свидание в гостинице «Крокер».
— Какая наглость!—Недиме-ханым прижала руки к груди.
Ахмет продолжал, но уже более кратко, — Я сообщил обо всем группе, объяснил положение. Мне сказали, что деньги достать невозможно. Я был уверен, что получу такой ответ.
— А где же Ниязи-агабей?
— Выйдя из дома Розальти, мы вместе Прошли пешком до площади Таксим. Мы пытались найти выход. Я сказал, что сообщу об этом кому следует. Хотя и трудно найти пятьдесят тысяч лир, но и ждать невозможно, раз дело приняло такой оборот. Ниязи сказал, что поищет деньги в других местах. Мы расстались и договорились встретиться здесь в половине второго или в два.
Все молчали. Ахмет прошептал:
— Подумать только! Пятьдесят тысяч лир. Пятьдесят грязных банкнот —стопка бумаги вот такой толщины. Если все их бросить в жаровню, то на этом нельзя было бы сварить даже чашку кофе. Можно сойти с ума...
Кямиль-бей опустил голову.
Деньги, когда-то оставшиеся после отца, лежали в золотых лирах на его счету в Османском банке и на несколько тысяч превышали эту сумму. О аллах! Сила денег, страшная сила, способная спасти столько жизней честных граждан или уничтожить такое же количество врагов. Может быть, эта сила могла спасти родину? О аллах! Как глупо, как бессовестно превратил он эти деньги в грязь, думая, что это его собственное достояние, не подозревая, что, проматывая его, он причинял зло тысячам людей. О аллах!
Кямиль-бей испуганно взглянул на друзей, боясь, что они поняли его мысли. Они опустили глаза.
Неожиданно открылась дверь и на пороге появился Ниязи. Он был очень бледен.
— Наконец-то вы пришли, Ниязи-агабей, наконец... — сказала Недиме-ханым.
— Лучше было бы.не приходить.
Ниязи, не снимая пальто, в полном изнеможении опустился на стул и, горько улыбнувшись, посмотрел на Ахме-та.
— Что нового?—спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал:
— Конечно, не достали, не смогли достать, иначе вы не сидели бы здесь.
— Достанем. Не достать нельзя, немыслимо, — неуверенно сказал Ахмет.
— Да, нечего сказать, красиво получается! - воскликнул Ниязи. — Вот уже в течение четырех часов мы не можем найти такую ничтожную сумму. Огромный город... Пятисотлетняя столица... Кого тут только нет— генералы, купцы, аристократия, хозяева крупных предприятий, наследники больших состояний, а мы... Сейчас я узнал еще одну неприятную новость. Оккупационные власти обещают большое вознаграждение за сообщение о контрабанде, подобно нашей.
— Неужели?
— Кто сказал?
— Я узнал от одного товарища, — ответил Ниязи. — В опасности не только те боеприпасы, что на пароходе, но и оставшиеся на складе... Гяурам известно, что «Арарат» грузили между Фенером и Касымпашой. В течение ближайшего часа все может быть обнаружено.— И словно стыдясь открыто посмотреть в лицо Недиме-ханым, он спросил:
— Осталось ли у вас что-нибудь из благотворительных средств?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43