Пекка вскочил в катер, отошел от берега. Лодки с сеном одна за другой повернулись и поплыли вереницей за катером.
Вейкко шагал по скользкой тропинке вверх по берегу. В окнах его избы горел яркий свет. Этот свет согревал даже здесь, на улице. Было приятно видеть его и знать, что через минуту будешь дома, где тепло и уютно и где ляжешь в теплую чистую постель и блаженно вытянешься после долгой дороги.
Подходя к крылечку, он взглянул на березки, росшие во дворе. Две березки росли рядом, одна — его, другая — Ирины. Когда-то между ними были качели, а теперь на стволе одного из деревьев виднелся шрам от удара топором. Неужели его не затянет со временем? А ближе к дому,
напротив окна, росла совсем маленькая березка. Ее посадила Мирья, когда гостила весной.
В дверях его встретила Ирина:
— Муамо заболела.
Мать лежала бледная, уставясь неподвижным взглядом в потолок.
— Что с тобой, муамо? — Вейкко приложил руку ко лбу матери. Жара вроде нет.
— Не знаю, сынок. Ноги отнялись, и есть совсем не хочется.
— Фельдшера вызывали?
— Нет, не звала. Чем она поможет, эта фельдшерица? Поглядим. Лучше не будет — отвезешь меня к Айно.
Вейкко мысленно ругнул себя, что не догадался забежать домой до того, как ушел катер. Словно угадав мысли Вейкко, Ирина сказала:
— Я говорила муамо, что катер пришел, а она сказала, что сейчас не поедет.
— Подождем еще.— Матери трудно было говорить.— Сварите чайку. Во рту сохнет.
Вейкко не знал, что и делать.
— Там на столе тебе бумага,— сказала мать.— Звонили с Хаукилахти. Говорят, райком тебя ищет.
Вейкко не любил такие неожиданные бумажки из райкома; его охватывало тревожное чувство: что-то опять случилось. Он прочитал телефонограмму. «Вот тебе и на!» — вздохнул он. Как члена райкома партии его, Вейкко Лари- нена, просили присутствовать на открытом партийном собрании на лесопункте Кайтасалми. Ничего удивительного в этом поручении не было. Лесопункт совсем рядом, и, конечно, в райкоме решили правильно, что не стоит посылать человека из райцентра, если есть член райкома на месте. Такие поручения Вейкко выполнял и раньше, он никогда не отказывался идти и ехать, куда его посылали. Но сегодня...
— Иди, чай вскипел,— позвала его Ирина.
Она уже успела подать Наталии Артемьевне чай в постель.
— Куда тебя зовут? — спросила Ирина, заметив, что Вейкко озабочен.
— Да из райкома позвонили, просят приехать в Кайтасалми. Собрание там. Вот только... С мамой-то неважно. Может, не ездить?
Мать сказала из своей комнатки:
— Раз надо, то иди. Что я? Ты же не доктор, ничем не поможешь. Мы, старые люди, часто болеем.
— Ты что, меня гонишь в путь?
— Да не я гоню, дела.
Ночь Вейкко проспал тревожно, то и дело просыпался, слушал, как спит мать. Она спала, но металась во сне. На дворе поднялся ветер. «Как Андрей и Пекка? Доберутся ли?» — забеспокоился Вейкко.
К утру озеро опять расходилось. За ночь ветер повернул, и тяжелые волны обрушились на берег.
Вейкко пошел в контору фермы, в небольшой аккуратный домик, построенный тогда, когда он работал здесь председателем колхоза.
На пороге его встретил заведующий фермой, рябой парень с густой копной рыжих волос.
— Как хорошо, что ты зашел,— обрадовался он,— а я хотел уже к тебе идти. Надо тут посоветоваться...
Этому парню, только что окончившему сельхозинститут, Вейкко сдал ферму. Сам Вейкко не имел высшего сельскохозяйственного образования, но хозяйство здешней фермы знал, и новый заведующий то и дело обращался к нему за помощью.
— Ну что ж, посоветуемся. Только я позвоню сперва.
Вейкко долго крутил вертушку, пока ему удалось связаться с Хаукилахти. Слышимость была плохая, и Айно Андреевна мало что поняла из путаных объяснений Вейкко. Она сказала, что, как только озеро утихнет, она приедет и посмотрит больную. «Лебедь» добрался благополучно, сообщила она, только сено чуть подмокло. Айно обещала передать Воронову, что Ларинен уехал на собрание в Кайтасалми.
Наконец Вейкко собрался в дорогу. На лодке с подвесным мотором он переехал через пролив. Вытащил лодку повыше на каменистый берег, оставил и мотор в ней — никто все равно не тронет — и зашагал по лесной тропе.
Дорога была ему хорошо знакома. По этой тропинке он привел первых строителей на место, где предстояло построить лесопункт Кайтасалми. Шел он тогда больной, с тяжелым рюкзаком за спиной, с тяжелым сердцем и без партийного билета. Шел он строить поселок и построил его. А сколько им построено после в Кайтаниеми! Он строит, строит, а потом приходит кто-то и говорит: мол, нельзя с тебя пример брать другим. «Пошел он к черту, примерный тоже нашелся»,— опять мысленно ругнулся Вейкко. Разве ему забыть, как он шел тогда по этой тропе? Стояла осень. Лес вокруг был красивый, по-осеннему многоцветный. С сопки перед ним открылся величественный вид: лесистые холмы, причудливые скалы и десятки синих озер, рассыпанных среди лесов и скал. А дальше раскинулось темно- синей ширью Сийкаярви, противоположный берег которого сливался с низкими тучами. Да, мир меняется. Вот и в Кайтасалми вырос новый поселок, один из наиболее крупных в здешних краях. Да и деревню Кайтаниеми не узнаешь: столько понастроили, Хаукилахти тоже новым стал. Скоро дорогу сюда построят, железную дорогу. Жителей на берегах Сийкаярви стало раз в десять больше. Да, все меняется. Вот только озеро Сийкаярви остается прежним, прекрасным и вечно родным для Вейкко. Эти лесные берега, хмурые скалы — его родина Только долго ли они сохранятся такими?
Кайтаниеми встретила его лаем собак, шумом машин, пронзительным треском моторных пил, работавших совсем рядом с поселком. Дома в поселке стояли нескученно: в отличие от многих лесопунктов, между ними сохранились деревья. Раньше, бывало, начнут строить лесопункт, весь лес подчистую вырубят, а потом дома построят и начинают саженцы высаживать у домов. А здесь не так. Вот раскидистая береза, вся уже желтая, стоит у дома Николая Кауронена. В тот вечер, когда пришли сюда и стали выбирать места для домов, они решили, что лучше отступиться от плана и построить дом чуть в стороне от дороги, чем рубить такое дерево, такую красоту. Вот и осталась береза на дворе, возле дома. В этом доме Вейкко всегда останавливается. Николай ему как брат. Когда Вейкко был еще мальцом-несмышленышем и мать его ушла на заработки на Мурманку, Насто, мать Николая, взяла его к себе и заботилась как о родном сыне.
— А-вой, Вейкко! — всплеснула руками Насто, вытерла руки о передник и обнялась с Вейкко.— Ну, как муамо? Здорова ли? А Ирина? — Узнав, что Наталия Артемьевна больна, стала утешать: — Да что, милый. Бог здоровье дает, он же и берет. Ты не печалься. Муамо твоя куда крепче меня, да и моложе ведь...
У Кауроненов все были живы-здоровы. Да и вообще у них никто никогда не болел. Николай и Марина — на работе. Петька, старший из внуков, в школе, а эти вот... И те
тя Насто показала трех белоголовых крепышей, каждый из которых был вылитым Николаем Кауроненом.
Вейкко попил чаю и отправился в контору.
В конторе лесопункта было жарко и сонливо-тихо. Только слышалось неторопливое щелканье на счетах и шелест бумаг. Начальника лесопункта в кабинете не оказалось. Его массивный стол был в таком идеальном порядке, что можно было с уверенностью сказать — за ним сегодня еще никто не сидел. Вейкко не стал расспрашивать, где начальник. В лесу, где ж ему еще быть? Он тоже решил отправиться в лес.
Нижний склад находился на другом берегу, за заливом. Увидев, что из леса выехала машина с древесиной, Вейкко поспешил вокруг залива на склад. Возле тропинки, почти у самой воды, среди огромных валунов высилась старая сосна, такая длинная, что из нее вышли бы доски для двух лодок и еще верхушка осталась бы, и такая толстая, что вряд ли даже вдвоем можно было обхватить ее ствол. Эту сосну, стоявшую подобно хозяину этих берегов, Вейкко тоже помнил с давних пор. Еще мальчишкой вместе с дядей Ийваной он приходил сюда рыбачить. Дядя ^Ийвана Кауронен заменил ему тогда отца и учил азам жизни. Год назад Ийвана умер, а вот его любимая сосна по-прежнему стоит величественная и важная. Вейкко хлопнул ладонью по шершавой коре:
— Стареешь и ты!
Он присел на камень. Вслушиваясь в шум сосны, подумал, что вот Ийваны Кауронена нет и сосна дожизает свой век. Стало грустно.
На нижнем складе Вейкко нашел машину, отправлявшуюся на делянку, и вскочил в кабину. Огромный «МАЗ» покатил по лежневке через болото. Во многих местах бревна на лежневке переломились и колеса машины проваливались. Машину бросало из стороны в сторону, бревна ходили под ней ходуном.
— Как же ты ездишь по такой дороге? — удивился Вейкко.
— Так и езжу. Конечно, по-настоящему машину не нагрузишь. Три рейса сделаешь, глядишь — и вечер. А была бы дорога, рейсов пять свободно можно сделать.
— А как план выполняешь?
Шофер ответил уклончиво:
— Когда как. В общем, как весь лесопункт, так и я.
Машина выехала на сухое место, но дорога не стала лучше. Сплошные камни да рытвины.
— На дорожных работах у вас людей много? — спросил Вейкко.
— Сказал бы я, сколько их...— шофер хотел ругнуться.— Дорога в выполнение плана не входит. Как знаешь, так и давай план.
Вейкко посоветовал:
— Сегодня у вас собрание. Вот скажи и о дороге.
— Чего-чего, а собраний и речей у нас хватает,— усмехнулся водитель.
Вейкко не знал шофера и решил назваться:
— Я приехал к вам как представитель райкома партии...
Водитель не удивился:
— Вашего брата, представителей всяких, тоже хватает.
На этом разговор оборвался.
На делянке вокруг костра сидели лесорубы и курили. Были среди них и знакомые Вейкко. Ему уступили место на бревне.
— У вас что, обеденный перерыв? — спросил Вейкко.
Люди переглянулись. Потом один из лесорубов, пожилой,
весь обросший черной бородой, вытащил сигарету изо рта, сплюнул в костер и ответил:
— Да. Перерыв на обед. Хоть на десять обедов хватит.
Видимо, этот ответ показался неполным шоферу, с которым Вейкко приехал. Он счел нужным добавить:
— У нас заботу о людях проявляют, товарищ уполномоченный. Потому и перекуры длинные. Чтоб люди не очень уставали.
Вейкко начал сердиться. Что они, над ним смеются, что
ли?
— Скажи хоть ты, Ховатта,— обратился он к одному из знакомых,— что все это значит?
У Ховатты вечно во рту торчала маленькая трубка-носогрейка. Такая коротенькая, что курилась чуть ли не под самым носом, между пышной бородой и густыми усами. Ховатта вытащил трубку изо рта, неторопливо выбил ее, обдумывая, видимо, свой ответ. И он дал исчерпывающий ответ:
— Бензина нет.
И снова стал набивать трубку, сосредоточенно глядя в огонь.
— Черт побери, опять Степан Ннкифорович в отъезде,— вздохнул кто-то.— От него хоть одна польза: если он па де
лянке, без бензина его не оставят. Глядишь, и нам немного достанется.
— У меня для крана еще немножко осталось горючего. Пойдем, я нагружу твою машину,— сказал долговязый мужчина, поднимаясь с бревна. Водитель «МАЗа» сел в кабину и повел машину к штабелям.
Вейкко остался у костра. Он поговорил с рабочими, кое- что записал в блокнот. Надо немедленно разыскать начальника. Шофер сказал Вейкко, что на делянку начальник не поехал. Если бы поехал, он знал бы,— шоферня все знает. Вейкко подождал, пока закончили погрузку, и поехал обратно в поселок.
В конторе начальника опять не оказалось. И стол был в том же порядке, что и утром. Значит, не приходил. Секретарша тоже не знала, где он. Вейкко уже был в дверях, как она вдруг спросила, зачем ему нужен начальник. Тогда Вейкко представился.
— Почему вы сразу не сказали? — удивилась девушка и добавила, понизив голос: — Он с парторгом дома. Доклад готовят. Не велели никого посылать к ним.
Открывая щеколду на калитке, Вейкко взглянул на окна дома начальника лесопункта: занавески задернуты, словно никого нет дома. Но из трубы шел дым. Вейкко вошел во двор, тщательно вытер ноги, сперва о еловые ветки, лежавшие перед крыльцом, потом о половичок, аккуратно расстеленный на крыльце. Из кухни навстречу вышла высокая пожилая женщина в роговых очках.
— Дома, дома они. В той комнате. Раздевайтесь, пожалуйста. Проходите. Сказали — вам можно. Другим велели говорить, что нет дома.
Из-за стола поднялся невысокий поджарый мужчина в галифе и белой рубашке. Это был Коллиев, начальник лесопункта. Ему было уже под пятьдесят. Своей выправкой, подтянутостью он напоминал бывшего офицера. Но Вейкко знал, что Коллиев никогда не служил в армии. Коллиев был лысый, только на висках сохранились редкие седые волосы. Широкое, квадратное лицо, тяжелый подбородок, узкие строгие губы не гармонировали с маленьким, слишком вздернутым носом. Всматриваясь в гостя маленькими серыми глазами, Коллиев неторопливо сложил бумаги на столе и только потом вышел навстречу Вейкко.
— Я так и знал, что вас направят. Очень хорошо.
Ларинен пожал руку Бородкину, парторгу лесопункта,
долговязому сухопарому мужчине неопределенного возраста.
— Я не помешал?
— Ты же не байки пришел рассказывать. Садись,— предложил Коллиев.— Мы вот кончаем доклад. Ты, конечно, просмотришь его перед собранием. Мария Васильевна, как там обед?
— Скоро будет готов,—ответила женщина ш кухни.
— Я уже поел у Кауроненов,— заметил Вейкко.
— Подожди. Я сейчас кончу. Только вот еще пару слов черкану.
Коллиев стал писать. Бородкин сосредоточенно читал доклад. Ларинен го и дело смотрел на часы. «Люди в лесу сидят без горючего, а они...» — думал он, не зная, как оторвать начальника и парторга от их важной работы.
«Наверно, тут тоже требуется привычка»,— мелькнуло у Ларинена, наблюдающего, с каким серьезным видом Коллиев и Бородкин готовят доклад. Он хорошо знал их обоих. Коллиев всю жизнь проходил в начальниках—работал в министерстве, был на партийной работе, потом его взяли в трест, оттуда послали в леспромхоз, затем опять попал на партийную работу. Год назад его поставили начальником лесопункта в Кайтаниеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45