В это время молодежь возвращалась из клуба. Васели чувствовал себя героем дня. Окруженный ребятами и девушками, он шел, продолжая рассказывать о вселенной. Он как раз говорил о том, что недалек тот час, когда человек поднимется на другие планеты и это будет нашим достижением, что... и тут его оборвали:
— Смотрите — что там?
— Никак, драка? — Игорь направился к конюшне.
Марина пыталась удержать его:
— С ума сошел. Зачем с пьяными связываться?
— Пусти.
Игорь бросился к Андрею и его отцу и разнял их.
Васели комментировал:
— Это не имеет отношения к вселенной. Это романтика Хаукилахти.
Поняв, что с катанием на лошадях ничего не получилось, полная пыла и решимости компания вдруг утихла и стала расходиться.
Ни на кого не глядя, Степан Никифорович зашагал к дому Андрея, схватил свой саквояж, взял из саней лыжи и, не оглядываясь, направился через озеро в сторону Кайтасалми.
Когда Андрей пришел домой, Наталия лежала, уткнувшись лицом в подушку, и плакала.
— Какой стыд! Отец с сыном дерутся. При всем народе. Ты-то ведь не пьяный.
Андрей сидел, кусая губы.
...Когда все разошлись, Пекка вошел в конюшню. Просто так — поглядеть, как там. Лошади спокойно хрустели сеном. Пекка поправил попону на одной, другую похлопал по крупу, третьей потрепал гриву.
— Отдыхайте. Завтра ведь опять надо работать.
Не знали лошади, какое сражение пришлось выдержать их конюху, чтобы они могли отдыхать.
На двери у Коллиевых висел замок.
— Пойдем к нам,— предложила Марина Игорю.
— А отец — где он?
— Да у него всегда дела.
Они были опять вдвоем в уютной комнате Марины. Марина поставила чайник на плитку, приготовила бутерброды. Правда, они уже поужинали в столовой перед тем, как пойти в клуб, и бутерброды остались нетронутыми.
— Бедный папа, он так устает.
Марина опять заговорила о папе. И Игорь соглашался: да, конечно, люди такие невнимательные, никто не предложит, чтобы Коллиев взял себе путевку, поехал отдыхать. Только другим он достает путевки.
— Ты добрый, Игорь.— Марина была тронута.— Намекнул бы хоть ты Воронову или Ларинену. Ведь папа сам ни за что не попросит, если ему не предложат.
Марина встала и зажгла настольную лампу. Верхний свет она погасила.
— Так уютнее, верно? — Проходя обратно к дивану, она нечаянно оперлась рукой о плечо Игоря, сидевшего возле стола.— Если папа уедет в дом отдыха...— Марина чему-то засмеялась и села на диван, откинувшись назад,— ты будешь приходить ко мне? Конечно, я позволю тебе быть у нас только до десяти. (Игорь невольно взглянул на стенные часы — шел одиннадцатый час.) Ты знаешь, что у меня свой принцип. Все должно идти так, чтобы ничего плохого не подумали. Я не люблю людей легкомысленных и развязных.
Игорь изменил позу, чтобы не казаться развязным. Марина говорила опять об отце.
— Когда папа уедет, ты будешь приходить ко мне, да? Ведь в этом нет ничего плохого. Обо мне никто плохо не подумает. Мы будем все вечера проводить вместе. Без тебя мне скучно. Папа, ведь он такой... Он всегда занят, всегда серьезный. Мама была совсем другая, ласковая. У папы всегда много дел, и он очень болеет за свои дела. Таких, как
ой, мало. Но... Жизнь все-таки порой такая однообразная. ] Иногда хочется посмеяться, совершать какие-нибудь проделки, пошалить. Я* тебе не рассказывала, как мы однажды в школе начудили? Перед уроком английского мы сунули в учительский стул под клеенку почтовые карточки. Знаешь, есть такие,— на них нарисован смешной котенок, нажмешь— открытка мяукает. Здорово получилось! Мы так смеялись. Ребят потом к директору таскали. Но ребята меня не выдали. Конечно, мы некрасиво поступили. Видишь, какая я была. Не веришь? А ты когда-нибудь такие штучки выкидывал? Я знаю тебя: ты еще не такое проделывал, у тебя есть странные наклонности.
— Опять! — промолвил Игорь обиженно и взглянул на часы.
— Папа, наверное, не скоро придет. Игорь, дай, пожалуйста, мне кофточку. Вон она на вешалке. Что-то холодно стало. Я, как кошечка, люблю тепло.
Марина уронила с ног тапки, подобрала под себя ноги, свернувшись калачиком в уголке дивана. Она в самом деле казалась кошечкой, маленькой и мягкой. «Только коготки у нее спрятаны»,— подумал Игорь. Он взял кофту и накинул ее на плечи девушке.
— Садись рядом со мной.
Она взяла его руку в свою и прижалась к нему.
— Ты не обижайся, если я иногда учу тебя. Я хочу тебе добра. Если бы мне было все равно, какой ты, я бы ничего не говорила — живи как знаешь. Не обижаешься, нет? И ты мне тоже говори прямо, если что-то тебе не понравится. Ты никогда ничего не говоришь. Разве ты не хочешь, чтобы я была лучше? Разве тебе безразлично, какая я? Скажи, Игорь.
— Ну зачем ты спрашиваешь такое?
— Да, я знаю, я тебе нравлюсь. Только ты не умеешь говорить об этом. Я тоже не умею.
Она просунула голову под его руку и прижалась еще плотнее. Так было теплее. И хотя в комнате не было холодно, все равно было приятно сидеть вот так, в обнимку, чувствуя тепло девичьего тела и горячее дыхание.
Вдруг Марина подняла голову, заглянула прямо в глаза и спросила:
— Игорь, скажи мне... А ты еще ее вспоминаешь? Ты знаешь, о ком я спрашиваю.
— Опять ты о ней! Было так хорошо— сидеть вот так и ни о чем не думать.
— Тебе хорошо? —Марина опять зарылась лицом в грудь Игоря.— Давай не будем говорить о ней.
Игорь кивнул в ответ. Марина тянула его голову вниз, все ближе к своему лицу.
После долгого горячего поцелуя Игорю пришлось еще одним поцелуем доказать, что он любит Марину. Только ее —больше никого. Потом ему пришлось доказать, что он никогда-никогда не будет думать ни о ком, ни о ком. Только о ней...
— Иди запри дверь,— шептала Марина.— Иди скорее. Ну почему ты такой? Ты боишься? Чего ты боишься? Сюда никто не придет. Давай скорее... Иди скорее... Иди ко мне...— сказала она, когда Игорь запер дверь на крючок.— Сюда вот. Вот так. Ну ближе, прижмись ко мне, мне холодно.— Она целовала Игоря горячими губами и шептала: — Ну что ты? Что ты думаешь обо мне? Ведь я говорила тебе, что я... Ну какой ты, Игорь. Ведь мы договорились, все решено? Тогда в этом нет ничего плохого. Подожди, принеси одеяло. Нет, не надо. Так лучше. Нет, не гаси свет. Пусть горит, чтобы люди не думали плохое. Ой, Игорь, какой ты...
Было около полуночи, когда под окном послышались шаги. Игорь бросился открывать дверь, Марина быстро раскрыла тетрадки и книги на столе. Когда Коллиев вошел, они уже сидели за столом.
— Сегодня мы с Игорем решили очень трудную задачу. Вот и засиделись,— объяснила Марина.— Так ты уверен, Игорь, что мы правильно ее решили?
— Решить-то решили. Только не знаю, правильно ли,— ответил Игорь, внимательно рассматривая тетрадь.
Коллиева не интересовало, какую задачу решили его дочь и Игорь и как.
— Ты чай приготовила? — хмуро спросил он дочь.
Марина удивленно поглядела на него.
— Конечно. Давно. Он, наверное, уже остыл. Сейчас я подогрею. А что с тобой, папа?
Коллиев махнул рукой:
— А-а, с такими людьми... Стараешься как лучше... А тебе...
— Ты у Андрея был? Что-нибудь из-за Степана Никифоровича? Ты видел, как он у конюшни...
— Да ну его,— прервал Марину отец.— Без него у меня забот хватает. Неси чай.
Коллиев не видел, что произошло у конюшни. Когда
кончилась водка и Степан Никифорович отправился с компанией к конюху, он счел благоразумным незаметно уйти. Он — председатель постройкома, и ему не стоит вмешиваться в такие дела. А чтобы эти пьяницы не обратились за содействием к нему — как-никак он человек авторитетный, и слово его тоже вес имеет,— Коллиев решил зайти в такое место, где его ни один черт не догадался бы искать. И он пошел к Елене Петровне.
Он шел и думал: «Надо поговорить с Еленой Петровной серьезно. Люди мы солидные, можем обо всем договориться. Надо и насчет дочерей. Да, с Мирьей, конечно, будет труднее. Бегает с этим Васели. Доиграется она с ним!»
Елена Петровна немного вздремнула после ужина и только что встала. Она ушла в кухню и долго плескалась холодной водой под умывальником, оставив гостя одного. Вернувшись, заявила:
— Я буду сейчас работать. Скоро ехать, а отчет не готов. Что у тебя нового? — спросила она Коллиева таким тоном, что тому только осталось обиженно усмехнуться.
— Прямой ты человек, Елена Петровна. Мол, выкладывай быстро и убирайся. Да?
— Да нет, что ты,— Елена Петровна сказала это мягче.—Мне в самом деле некогда. Уже звонили из Петрозаводска.
— К Новому году вернешься? Встретили бы вместе.
— А если не вернусь? Скучать будешь, да?
— Все шутишь. Хорошо, когда человек умеет шутить,— грустно произнес Коллиев.— Я тоже люблю шутки. Только, Елена Петровна, нам с тобой надо бы поговорить серьезно.
— О чем?
— «О чем, о чем»! Ведь я тебе уже говорил. Я человек серьезный и такими вещами шутить не люблю. Ты меня понимаешь?
Елена Петровна раскрыла папку с бумагами, уставилась в темное окно:
— Где же это моя Мирья гуляет?
— А я знаю,— Коллиев усмехнулся.— Взрослых дочерей тоже надо воспитывать, глядеть за ними. Я тоже отец, и у меня есть дочь, но мне за Марину не надо беспокоиться. Я ее знаю. Она не позволит себе ничего такого. Вот и теперь — сидит дома и занимается. В институт готовится.
Он долго рассказывал, какая у него дочь, но Елена Петровна, думая о чем-то своем, его почти не слушала, и, только когда Коллиев вдруг произнес: «А вот твоя дочь, Елена
Петровна...» — настороженно посмотрела на него в упор и спросила: я
— Что моя дочь?
— Твоя дочь, Елена Петровна,— другое дело. Ты не обижайся, пойми меня. Говорю тебе как лучший друг... Ты должна больше заниматься ее перевоспитанием. Она выросла в другом мире, там у них другие нравы, другая мораль. Вот и теперь ты мало тревожишься — где она?
— Что ты хочешь сказать?
— А я знаю, где она и с кем. Она шла с Васели. Я видел...
— А-а...
— Не говори «а-а». А подумай, кто такой Васели? Это еще тот тип. Ему подавай все западное. И одежду и танцы. Все наше ему не мило. А вот моя Марина... Я ее воспитал по-другому. Я хочу с тобой поговорить по-серьезному о наших детях. Если они будут тоже вместе...
«Они тоже вместе?..»
Об этом Елена Петровна и не думала. Если и думала о Коллиеве, только сочувствуя ему, жалея: одинокий человек, с кем-то ему надо поговорить, поделиться, вот и заходит на огонек. О чем же они будут «говорить серьезно»? Она слушала Коллиева и чувствовала, как в ней растет раздражение: «Затянул свою волынку и кончить не может. Все Марина, Марина...»
— Моя дочь воспитана иначе,— говорил Коллиев.— Она разбирается в людях. Знаешь, что она думает о Васели?.. А Мирья...
Тут в Елене Петровне что-то прорвалось. Неожиданно для самой себя она вскочила и уже не могла сдержать себя:
— Так вот, Коллиев... Катись-ка ты со своей дочерью!.. И чтобы духу твоего тут не было! И не забудь записать себе в блокнот, что тебя выгнали. Ну, живо!..
Коллиев сам не заметил, как очутился на улице. Сбежав с крыльца, он оглянулся, не летит ли ему вслед полено. Эта рассвирепевшая баба в самом деле способна запустить чем- нибудь вслед. Потом огляделся, не оказался ли кто свидетелем его изгнания.
«Ну вот и поговорили серьезно... И то хорошо, что никто не видел»,— утешал себя Коллиев.
Мирья пришла домой веселая, румяная, немного возбужденная. Она даже не заметила, что мать чем-то взбудоражена.
— Где ты пропадала? — спросила Елена Петровна, не поднимая голову от бумаг, чтобы дочь не заметила ее состояния.
— Ой, мама, знаешь, как здорово получилось! Знаешь, Васели так интересно рассказывал. Как настоящий лектор! Потом мы пошли к Нине. Там тоже было весело. Мы говорили, спорили...
— О чем же вы спорили?
— Слушай, мама. Разве Васели не прав? Почему, когда он говорит, что у нас...— Мирья запнулась. «У нас» было для нее еще непривычно.— Я тоже удивляюсь, почему иные, когда говорят на собраниях или пишут в газетах, стараются приукрашивать. Ведь каждый видит сам, какая она — жизнь. Все хотят, чтобы жизнь стала лучше. Вот Васели и сказал, что надо говорить правду, не обманывать себя. Как ты думаешь, ведь лучше правда, чем красивые слова?
— Кто там еще был?
— Нина, Валентин. Мама, ты знаешь... Мне кажется... что Валентин... что ему...
— ...что ты нравишься Валентину. Знаю. Давно заметила.— Мать улыбнулась.
— Он такой смешной. Всем весело, а он сидит, молчит, грустный. И все на меня смотрит. Мне даже жалко его стало. Не знаю прямо, как мне с ним быть?
Мирья задумалась, стала наливать себе чай, сосредоточенно глядя, чтобы не перелить через край.
— А потом Васели достал бутылку красного вина.
— Опять? — Елена Петровна нахмурилась.— В честь чего это?
— Завтра он пойдет на работу. Учетчиком или как там. «Как тут не выпить»,— сказал он. И я тоже выпила свою долю. Можно за это?
— Ну ладно. За это — можно,— улыбнулась мать.— А теперь ложись спать. Мне надо работать. Скоро ехать с отчетом.
— Нет, спать я не лягу. Я уберу посуду, а потом напишу Нийло письмо. Ему ведь интересно будет узнать, как прошел у меня сегодня вечер.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
На деревьях поблескивал желтоватый снег. На небе ни облачка. Несколько дней стояла оттепель, а потом опять ударил мороз и снег накрепко примерз к ветвям. Наст та
кой крепкий, что местами хоть пешком шагай. А на лыжах скользить — одно удовольствие.
В канун Нового года молодежь Хаукилахти направилась в агитпоход в соседние деревни. Программа была большая—решили показать искусство танцоров, певцов, баянистов, познакомиться с работой комсомольских организаций соседних поселков, рассказать о своих делах.
Шли напрямик, через лес. Шоссейная дорога осталась правее. По насту каждый шел как хотел. Бежали наперегонки, уходили далеко вперед, потом останавливались, поджидая отставших.
На краю широкой поляны Валентин предложил Мирье:
— Давай — кто скорее добежит вон до той сосны.
И тут же ему пришлось пожалеть о своем предложении. Мирья сразу вырвалась вперед. Потом она пошла помедленнее, хотя и делала вид, что нажимает изо всех сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45