— спросила Мирья.
— Нет, то, что ты сейчас услышишь. Я никому об этом не говорила. Но тебе расскажу. Я ведь обещала когда-то рассказать.
РАССКАЗ ОБ ОДНОЙ ПОЧТОВОЙ ОТКРЫТКЕ
— Мы учились вместе. Вернее, не вместе, а в одно и то же время. Я в строительном, он в энергетическом. Ты понимаешь, его специальность — электричество. Между нашими институтами были тесные связи. Мы ходили на вечера к ним, они к нам. У нас был общий драмкружок и общий танцевальный кружок. Так я познакомилась с Володей. Если б ты видела, как он танцует! Впервые мы танцевали вместе... это был отрывок из «Тристана и Изольды». Ты видела? Нет? Отрывок из него ты увидишь в Хаукилахти. Я тогда нервничала, боялась, что не справлюсь. Хотела уже отказаться. Но я знала, что заменить меня некем. Ведь в институте я считалась лучшей балериной.
— Я видела в Кайтаниеми!
— Нет, это не то. Надо регулярно заниматься. Так я и не смогла отказаться. В тот вечер я танцевала как никогда. И я старалась не ради себя и не ради публики, а ради Володи. Ты понимаешь, что со мной тогда случилось? Я влюбилась. Я не могла дождаться того часа, когда мы вместе будем на репетиции. Я тогда даже лекции не могла слушать. Только никому не рассказывай об этом и не смейся. Как нам тогда хлопали! Представь себе — нас вызывают снова и снова, и каждый раз мы выходим вместе. Володя берет меня за руку, и мы кланяемся. И я чувствовала себя самым счастливым человеком.
Вот с этого и началось. В тот вечер мы с Володей гуляли по набережной Невы. На следующий вечер тоже. А потом... А потом мы стали встречаться, как только выдавалось свободное время. Студентам всегда не хватает времени и денег. В день стипендии мы сидели в кафе, из кафе шли в театр на оперу или балет. Я все чаще бывала у них в институте. Там мы тоже выступали с концертами. И однажды я заметила, что Володя нравится не только мне. Я заметила, что Лиза тоже влюблена в него. Она была интересная— стройная, с черными волосами, с большими черными глазами. На танцах она всегда оказывалась недалеко от нас. Володя иногда приглашал танцевать и ее. А я не могла смотреть, как они танцуют. Однажды я сбежала с танцев и весь вечер проплакала. Я так ревела, что хоть выжимай наволочку. А на следующий день Володя позвонил мне. Что со мной случилось? Я сгоряча ответила: «Тебе и без меня интересно». И бросила трубку. И тут же пожалела: какая я дура, стоит ли показывать ревность. Володя позвонил снова, сказал: «Не дури». Звал на прогулку. Впереди были экзамены, времени оставалось мало, но я схватила пальто и понеслась как сумасшедшая. Я должна же была сказать, что пусть он танцует с кем угодно, живет как хочет. Но ничего не сказала. Только сидела в парке на скамейке и плакала. А Володя гладил мою руку.
Была не только Лиза. Была еще Люба. Она училась со мной. Настоящая красавица. Волосы у нее пышные, мягкие, золотистые. Такие, как у тебя. А глаза... своими глазами она могла добиться чего угодно. Она могла быть мечтательной и робкой. У нее очень красивая фигура, плавная походка. Она могла бы стать балериной, если бы занималась. Но Люба не любила трудиться ни в учебе, ни в чем. Все свое время она тратила на косметику, и деньги у нее уходили тоже на это — всякие кремы да помады. Любе тоже нравился Володя. Она крутилась около него, строила ему глазки. Девушки рассказывали, будто бы Люба сказала кому-то: «И чего Володя в Валерии нашел». Знаешь, как меня задело, хотя она была права — во мне нет ведь ничего особенного. Мне тогда очень хотелось стать красивой. Но ведь мне не стать красавицей, тут никакая косметика не поможет. Да я и не умею пользоваться ею... Виркку, Виркку, давай не спеши. Послушай и ты, дай мне рассказать до конца... Однажды Володя пошел танцевать с Любой. Мне хотелось убежать, расплакаться, но я сдержала себя. Они станцевали один танец. Володя проводил ее на место и вернулся ко мне. Я взглянула на Любу: ее глаза тогда были совсем не робкие, не красивые, а злые. Потом как-то мы собирались кататься на лодках. Володя, я, Люба и другие девчата. Но я не смогла поехать. Я вдруг заболела. Вечером пришел Володя.
— Вам было очень весело? — спросила я.
— Очень,— ответил Володя.— Мы баловались как дети.
— А ведь Люба красивая? — спросила я.
— Да, красивая, но...
— «Но», что «но»?
Володя рассказал, что не знал, о чем с Любой говорить, что ей интересно. Попытался заговорить о литературе, об искусстве, даже коснулся международного положения... А Люба все отвечала: папа тоже так говорит, мама тоже так думает. А что она сама думает, так Володя и не узнал.
Потом пришли девушки, стали наперебой рассказывать, что Люба целый день обхаживала Володю. Я сказала: мне- то что, пусть, она же глупа как пробка. Это не нужно было говорить, я не подумала. Но я ведь всю жизнь делаю глупости. Кто-то передал ей мои слова, и она решила отомстить. И отомстила. Как еще отомстила!
Я тебе не говорила, что Володя кончил институт на два года раньше, чем я? Он на два года старше меня, хотя и кажется таким молодым. Его оставили в аспирантуре при институте. Он часто бывал в командировках — ездил по гидростанциям. Ему уже тогда доверяли важные поручения. Он очень талантливый инженер. Я кончила институт, меня направили в Карелию, в Хаукилахти. Он тоже должен был приехать сюда, в Юлюкоски. Конечно, это не случайное совпадение, ты понимаешь? Я приехала весной, Володя тоже приезжал, ознакомился с местом работы и вернулся в Ленинград. У него остались какие-то дела незаконченные. Тогда-то Люба и отомстила. Вдруг я получаю от нее открытку. Пишет, как подруге, что живет хорошо, едет на работу к себе на Урал, спрашивает, как мои дела. И потом, как бы между прочим, вопрос: знаю ли я, что Володя собирается жениться на Лизе?
Я ничего не знала об этом. Я решила ничего не писать Любе. Заказала разговор с Володей. У меня сердце билось так, что казалось, выскочит из груди. Спросила, как его дела. Говорит: через час уезжает в Сибирь. На две недели, посылают в командировку. Тогда я спрашиваю его прямо: «Правда, что ты женишься?» — «Собираюсь,— отвечает он.— Правда». Больше я ничего не спрашивала. Не помню даже, поздравила ли его. Я повесила трубку.
Я всю жизнь была слишком опрометчива. Я решила отомстить Володе. Представь себе, что я сделала. Был у нас тракторист Борис, ты, наверное, знаешь его. Мне он казался тихим, добрым пареньком. Он буквально прохода не давал. Все ходил за мной и просил выйти за него замуж.
Клялся, божился, что даже бросит пить. Я о нем плохо не думала, отвечала: мол, ты хороший парень, ты еще найдешь себе девушку по душе и так далее. Мне нечего о нем рассказывать. И вот я получила эту открытку. Мне казалось, что я схожу с ума. И кажется — на самом деле сошла. Я ни о чем другом не думала — как бы только отомстить. И тут опять этот Борис подвернулся. «Хорошо, я согласна, говорю». Мы даже свадьбы не устроили. Я боялась, что за свадебным столом сделаю какую-нибудь глупость. Успела я прожить с Борисом десять дней,— приходит письмо от Володи. Большое письмо, очень теплое. Пишет о своих делах. А в постскриптуме буквально слово в слово: «Нас тогда прервали. Я тебе еще раз скажу, что сказал тогда: да, я собираюсь жениться. Только я удивляюсь, почему ты в этом сомневалась. Мы поженимся сразу, как я приеду в Карелию».
Слышишь, Мирья, что он написал? — Валерия чуть ли не кричала.— Что я тогда делала, думала, в каком состоянии я была, не буду рассказывать, не могу. Скажу только: страшно, когда перестаешь верить в людей. Я поверила клевете и перестала верить Володе.
А теперь? Что сделано, то сделано. Володя все еще надеется, что рано или поздно я вернусь к нему. Нет, у него нет никого. Ни Лизы, ни Любы. Я не хотела бы, чтобы он женился на Любе. А Лиза, говорят, стала хорошим энергетиком, как и Володя. Вот и все. Я никому об этом не рассказывала, никому...
— Борис? — Валерии не хотелось отвечать.— Да что о нем рассказывать. Видимо, любит меня. По-своему. Ревнует к Володе. Когда напьется, скандалит. Теперь он в армии. А что дальше? Теперь уже ничего не изменишь... Может быть, Борис станет старше, умнее. Ведь он моложе меня. Может, мне надо заставить его учиться. Я ведь могу ему помочь.
Валерия замолчала. Потом сказала беззаботно:
— Какой Виркку у нас умный. Все точно рассчитал. Как я кончила, как раз он и привез.
— Спасибо, Валерия, что ты мне доверяешь,— сказала Мирья.— Это что-то такое... как такое может быть! Я как- нибудь расскажу о Нийло. Он в Финляндии. Он чудесный парень.
— Да,— сказала Валерия.— И ты уедешь к нему.
— Кто тебе говорил?
— Никто,— смутилась Валерия,—- Никто. Просто так
пришло в голову. Ты же сказала, что Нийло там, в Финляндии.
Мирья недоверчиво посмотрела на Валерию. Виркку весело заржал, сворачивая с дороги к конюшне, у ворот которой стоял Пекка Васильев, поджидая их.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В семье Коллиевых жили тихо и мирно. Никто не знал и не должен был знать, какую бурю вызвало в их доме известие об измене Игоря. Начало этой бури видели только мальчишка, принесший записку, *и соседки, занимавшиеся предсвадебными приготовлениями. Мальчишка тут же убежал. Соседки заохали, заахали и тоже ушли. В поселке стало известно только, что, успокоившись, Марина была даже довольна. Ведь она чуть было не испортила себе жизнь, собираясь выйти замуж за такого негодяя. Марина объяснила: она еще неопытная, вовремя не разглядела, что за тип этот Игорь. Правда, она и раньше примечала, что Игоря тянет ко всему преступному и нездоровому. Изольда сумела расположить его к себе украденными деньгами, которые посылала ему на курсы. Кроме того, Игорь якшается с Валентином. В шахматы, мол, играют. Кто их знает, чем они занимаются. Валентин-то давно уже показал, на что способен: в любой момент может рассвирепеть и дать волю рукам. А сейчас ему Мирья закрутила голову. Но мы еще посмотрим, что за птица сама Мирья. Марина намекала на что-то такое, чего другие не знали, но о чем скоро придется пожалеть. Узнают, мол, кого пригрели. А Игорь — вконец испорченный человек: как они, Коллиевы, ни пытались по- дружески направить его на истинный путь и научить жить по-человечески, ничего из этого не получилось.
Люди относились по-разному к этому происшествию. Одни осуждали Изольду, другие защищали ее. У Игоря тоже были друзья и имелись люди, не любившие его. Во всяком случае, после такого шага Игоря число его друзей не увеличилось, а к Коллиевым, наоборот, в поселке стали относиться более сочувственно, хотя некоторые за глаза и посмеивались. Бабушка Хотора всегда была в курсе того, что в поселке происходит и кто о чем думает. Она рассказывала своим кумушкам:
— Иду я из клуба, гляжу: бедняжка Марина мне навстречу. «Как живешь, Мариночка?» — спрашиваю. «Хорошо живу, говорит, бабушка Хотора». Я ведь ее понимаю,
бедную. Горько у нее на душе. Такой парень бросил. На посмеяние людям. Ах, молодежь нынче пошла, нет, в наши времена такими парни не были. Вот мой-то как пришел ко мне свататься, хоть палкой гони — не прогонишь. Так всю жизнь вместе и прожили.
Сочувствие простых женщин из народа всегда на стороне тех, у кого горе или несчастье.
Конюх Пекка Васильев, мысли которого так были заняты заботой о лошадях, что ему некогда было думать о людях, и тот однажды сказал Коллиеву:
— Когда тебе понадобится куда-нибудь ехать, ты не ищи попутной машины и не ходи на лыжах. Есть же у нас и лошади. И не всегда они заняты.
Коллиев умел ценить отношение простых людей. Он говорил секретарю партийной организации:
— Коллектив у нас прекрасный. Народ-то разбирается, что хорошо, что плохо. Что поддержать и кому сочувствовать. Также в вопросах морали и нравственности.
Опираясь на эту поддержку и сочувствие, у Коллиева было право высказать свое мнение о людях, которые вышли из народа.
— Вейкко Яковлевич, ты обратил внимание, что народ думает и говорит о Степане Никифоровиче?
Ларинен давно обратил внимание и думал о Степане Никифоровиче. Неимоверно раздутая слава, торжественные выезды на другие лесопункты, высокие показатели в работе, которых Степан Никифорович неизменно добивался благодаря исключительным, искусственно для него лично созданным условиям, окончательно вскружили ему голову. Он считал, что ему все дозволено. Все чаще стал выпивать и даже прогуливать. Изменилось и его отношение к товарищам по работе. Если перед ним заискивали, он был добрым, человеком широкой натуры. Но стоило сказать что-то наперекор ему, он сразу же бросает презрительно: помалкивай, разве не знаешь, с кем говоришь? Люди платили той же монетой: они начали посмеиваться над ним. Иногда ему в лицо говорили такое, что дело доходило чуть ли не до драки. На своем лесопункте Степан Никифорович уже не пользовался никаким авторитетом, только на других лесопунктах он был почетным гостем.
Ларинен знал все это. И хотя он не являлся секретарем партийной организации лесопункта — парторгом лесопункта по-прежнему был Бородкин — и хотя, казалось, ему до этого не было никакого дела, он был озабочен: пропадет человек.
Ведь он с детства знал Минин Степану, как звали Степана Никифоровича в их деревне. И позднее им то и дело доводилось встречаться. И даже арена боевых действий Великой Отечественной войны, раскинувшаяся от Ледовитого океана 'до Черного моря, оказалась настолько тесной, что они столкнулись и там носом к носу. Случилось это в Восточной Пруссии. Подразделение Вейкко участвовало в бою вместе с саперами соседней дивизии. Саперам поставили задачу проделать проход 6 колючей проволоке и через минное поле и, перед тем как начнется атака, взорвать дот противника. Подрывать дот пошел всего один человек. Правда, под сильным прикрытием артиллерийского огня. Узнав об этом, Вейкко высказал свои сомнения комбату саперов, справится ли один человек с таким заданием, атака-то должна вот-вот начаться.
— Не беспокойтесь,— успокоил его комбат.— Я послал такого парня, который сделает даже невозможное. Не в первый раз.
Потом командир саперного батальона пристально посмотрел на Ларинена:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45