Нет, коммерции советник не считал Мийккулу трусливым. Просто тот был посложнее, чем о нем думали. В нем жили два Мийккулы. Один Мийккула, немало прочитавший книг и окончивший курсы совработников в Петрозаводске, понимал, что эта авантюра ни к чему не приведет. И был другой Мийккула, который думал только о себе. Большевики откровенно говорили, что они не обещают народу легкой жизни, во всяком случае она настанет не сразу, а во имя нее надо бороться и много работать. Мийккула знал, как жили люди в России и в Карелии, и понимал, что после стольких тяжелых военных лет надо трудиться, бороться, во многом отказывать себе. Кое-что Мийккула знал и о Финляндии. Там никто не будет мешать тебе, если ты, обладая большими, чем другие, способностями, обгонишь других и отхватишь себе кусок пожирнее. Жизнь — борьба. Это он понял, еще учась до революции в Кеми; об этом же говорили сами большевики там, в Петрозаводске, разоблачая пороки капиталистического общества. Мийккула всюду учился хорошо и старался разобраться в сути вещей. Притом не забывая о собственных интересах. ^
Мийккулу больше всего заботило тогда, как выйти живым из этой переделки и вместе с мятежниками перебраться в Финляндию. Он не хотел казаться трусом, но, когда под Коккосалми, не выдержав ураганного огня красных, мятежники один за другим стали покидать поле боя, Мийккула тоже знал, что с него хватит, и дал тягу, не дожидаясь приказа об отступлении.
В последний раз их бросили в бой у деревни Тийро. Самым неожиданным было то, что сам Тимо, до этого с таким рвением командовавший их ротой, первым зароптал и заявил на самом что ни на есть чистом карельском языке:
— Эмяс!.. Раз пропала вся Карелия, так пусть пропадет и Тийро!
Уж если такой человек, как Тимо, пришел к этой мысли, так что же было делать остальным? Так они оставили Тийро без боя. Черт с ней!
В Финляндии было полно всяких обществ, занимавшихся Карелией. Они собирали беженцев из Карелии, находили им работу, устраивали жилье, стараясь прибрать их к рукам и подогревать в них дух реванша. Мийккула сразу же решил, что с Карелией и тем более с обществами, занимавшимися Карелией, у него больше не должно быть ничего общего. Кроме того, ему не хотелось иметь дела с людьми, знавшими кое-что о его прошлом. Он незаметно отстал от своих и на свой страх и риск отправился пытать счастья в чужой стране. В кармане лежала трубка, которую отец сунул ему в последний момент,— вся его собственность. Трубку он все еще хранит. Чтобы выбиться в видные предприниматели, надо было стать обладателем не только трубки, но и более солидных капиталов.
И он стал.
Мийккула обладал привлекательной внешностью, знал грамоту, а грамотных среди карел-беженцев было немного. В Ювяскюля он пришел в контору небольшого магазина и попросился на работу. Сказал, что бежал из восточной Карелии, от большевиков. В те времена такое заявление служило вполне достаточной рекомендацией. У него не было никаких рекомендаций или свидетельств об окончании школы, их у него и не требовали. Только занесли в книгу имя. Мийккула Кауронен сам написал его, заодно демонстрируя свой прекрасный почерк: «Микаэл Кархунен». И тут же пояснил, что в Карелии его имя в простонародье произносят Мийккула, но пишут Микаэл.
Так перестал существовать Мийккула Кауронен. Это произошло в пасмурный осенний день в конторе одного магазина в Ювяскюля. Пусть теперь ишут Мийккулу Кауро- нена, прошедшего большевистские курсы в Петрозаводске!
От прошлого остались только воспоминания. Он часто вспоминал отца, мать, братьев. Пусть думают, что он погиб в бою под Коккосалми. Или лучше всего, если скажут людям, что финны увели их сына и прикончили как большевистского агента. Так им выгоднее было бы. Впрочем, им виднее — Мийккулы в любом случае уже не существует.
Первые двадцать лет он все-таки опасался, что кто-то выдаст его. Потом перестал бояться, но уже не стал рекламировать свое прошлое.
Так началась жизнь Микаэла Кархунена. Его жизненный путь был довольно прямым, и он шел по нему целеустремленно.
Дочь владельца магазина Сайми была года на три старше Микаэла. Красавицей ее было трудно назвать, но в общем-то она была и не так уж дурна. Волосы жидкие и слишком короткие, чтобы носить косы, но она, следуя моде, все-таки заплетала косички. Лицо вытянутое, подбородок слишком острый. Маленький рот и тонкие губы как бы подчеркивали замкнутый характер девушки. Глаза у Сайми были большие и смотрели всегда испуганно.
Сперва Микаэлу было просто забавно наблюдать за Сайми, но потом что-то стало в ней привлекать его. Ему хотелось защитить ее, приободрить. Слишком уж робкой она была, нельзя же дочери коммерсанта быть исполнительной, как служанка. Сайми была трудолюбива. Она много работала и по дому и в конторе отца. Она не умела приказывать и часто выполняла то, что могла и не делать. Если ей приходилось обращаться к кому-нибудь с просьбой, она краснела и говорила неуверенным голосом, что папа, мол, хотел бы, чтобы вы сделали то-то и то-то. Ее слушались, но втайне над ней посмеивались, передразнивали ее. Отец любил Сайми, но и он иногда ворчал: «Ну и дал же бог мне дочку...»
Красавец карел быстро завоевал расположение девушки. Когда магазин закрывался, все спешили домой. Микаэлу некуда было спешить: он жил в этом же доме, в маленькой каморке на чердаке. Он оставался в магазине, приводил его в порядок. Оставалась и Сайми. Правда, не часто— ей надо было вести хозяйство. Когда Сайми оставалась прибирать магазин, Микаэл не позволял ей ни к чему
притрагиваться. Он все делал сам. Потом он усаживал ее на стул, накрывал прилавок скатертью, открывал бутылку лимонада и приносил пирожные. И девушка радовалась угощению, хотя Микаэл угощал за счет ее же отца.
Микаэл казался Сайми настоящим героем. Он сражался за Карелию. Ему пришлось покинуть родину, свой дом. Кроме того, она знала, что парень много читает, часто ночами напролет. Иногда Микаэл рассказывал Сайми о своем доме. Правда, он выдавал себя за парня из богатого дома. Перечислял, сколько у них было земли, лодок, сколько они держали работников. Правду он говорил только относительно лодок — его отец Хотатта был известный лодочный мастер, из рук которого вышло столько добротных лодок, что их и продавали и самим хватало. А что касается земли и работников, то тут парень мог называть любое число, ибо и земли и работники — его они были или не его — остались у большевиков. У Сайми даже слезы навертывались на глаза, когда она думала о судьбе бедного парня, бросившего все и ушедшего в чужие края.
Микаэлу удалось поступить в торговое училище. Рекомендацию ему дал отец Сайми. А Сайми стала писать ему теплые письма и втайне от отца посылала иногда деньги. Окончив училище, Микаэл вернулся в Ювяскюля, и старик отец Сайми взял его себе в помощники. Микаэл вел дела магазина и готовился к поступлению в высшее коммерческое училище. Жил он уже не на чердаке, а в хорошей комнате, на половине хозяев. Осторожно, на цыпочках, чтобы не отрывать Микаэла от книг, Сайми приносила ему кофе. Ставила на стол и молча уходила.
Но однажды Микаэл попросил Сайми остаться пить кофе с ним. Она осталась. На следующий вечер она тоже осталась и задержалась в его комнате уже дольше. А потом получилось так, что однажды вечером отец Сайми за-. стал их вместе и им не оставалось ничего другого, как просить его благословить их брак. Отец Сайми рассвирепел. Он стучал кулаком по столу и кричал: «Ах, вот какие вы, карелы,— вам делаешь добро, а вы за него так платите!» Микаэл спокойно заявил, что карелы тут ни причем и о том, что он карел, лучше забыть, разумней говорить о деле.
— Убирайся!—рявкнул старик.—Я выгоняю тебя.
Тогда Сайми проявила несвойственную ей смелость: со слезами, но с отчаянной решимостью она сказала отцу, что,, если ее Микаэл уйдет, она тоже покинет отчий дом.
Видимо, в ту ночь старик не спал. Руки его дочери добивались многие, притом люди не бедные, но старик не без оснований полагал, что этих женихов больше интересует приданое, а не сама Сайми. Микаэл ему нравился: этот парень не пропадет, он выбьется в люди. Кроме того, неожиданная решимость дочери заставила старика подумать о том, не идет ли речь о судьбе и третьего человека. И он не ошибся: Лео родился через полгода после свадьбы.
Утром старик позвал Микаэла и объявил: так как Микаэл представляется ему энергичным, способным молодым человеком, то он, исходя из стремления помочь по воле божьей ближнему, готов отдать за него свою дочь и предоставить Микаэлу в долг некоторую сумму денег, чтобы парень мог завершить образование и основать затем собственное дело. Деньги он даст, конечно, под известные проценты. А что касается приданого, то пусть Микаэл на него и не рассчитывает. Микаэл ответил гордо, что он женится на Сайми, а не на деньгах и не собирается жить на приданое жены. А за заем — спасибо. Старику это понравилось.
Не всем удается идти в жизни по намеченному пути. Но Микаэл Кархунен шел уверенно своей дорогой. Из денег, взятых взаймы для завершения учебы, он израсходовал только половину, потому что ограничивал себя во всем. Затем они с Сайми основали свое дело, начали с небольшой лавочки. В первое время обходились без помощников, жили весьма экономно. Они умело вели свое дело и скоро смогли рассчитаться с отцом Сайми. Деньги старику пришлись кстати: к этому времени его дела пошатнулись, он стал нести убытки. Старик в душе был доволен, что когда-то помог зятю. На старости лет он остался не совсем без денег. Старик по-прежнему жил в Ювяскюля, жил,- конечно, более чем скромно. Кархунен не был человеком бездушным и раз, а то и два раза в год посылал тестю подарки.
Через несколько лет после войны Микаэл Кархунен добился титула коммерции советника. Этим титулом он тоже никому не был обязан, получил он его благодаря своему состоянию и своей предприимчивости.
Вот так Хотаттов Мийккула прошел и «большевистскую школу» и капиталистическую школу. Он считал себя честным бизнесменом и знал границы, которых деловой человек должен придерживаться в своей честности.
«Вот вам и Хотаттов Мийккула из Хаукилахти!» От этой мысли на душе коммерции советника стало тепло.
Пришла Сайми.
— Почему не спишь? — Жена присела на край дивана.— Значит, съездил удачно? Я рада за тебя. Жаль только, что тебе приходится так много работать. Поездки так утомляют,— ворковала она.— Тебе бы надо немного отдохнуть, встряхнуться. Иногда ты выглядишь таким утомленным...
О Сайми, Сайми! Придумала бы хоть что-нибудь другое. Все эти слова, этот тон коммерции советнику давно знакомы: супруге опять на что-то нужны деньги.
Госпожа говорила долго. Наконец она перешла к тому, ради чего все это говорилось:
— Да, на рождество я поеду в Ювяскюля. Там меня ждут. Я обещала.
— Конечно, тебе надо съездить.
— Как ты думаешь, прилично ли ехать в старой шубке?
— Для других это было бы вполне прилично, нам, конечно, нет. Закажи новую.
— Ты всегда так добр ко мне.— Сайми растрогалась.— А как с подарком?..
— Да, да, конечно... Только не очень дорогой... Ну что- нибудь такое, ну сама знаешь.
— Ты так любезен. Спи, ты, наверное, очень устал.
Едва успела уйти жена, пришел сын. Он пробежал глазами письма, которые отец оставил для него, собрался было уходить, но снова подошел к столу и стал перебирать бумаги. Отец догадался, что сын хочет что-то сказать. Что же он мнется? Пусть говорит. Сегодня он, Микаэл Кархунен, не откажет ни в чем. Пытаясь помочь сыну, коммерции советник спросил:
— Ты как-то говорил, что хотел съездить Западную Германию.
— Да, там можно получить языковую практику.
— Так поезжай. Сейчас у нас срочных дел нет.
— Сейчас не поеду. Может, весной... Ну, я пошел к
Лайле.
— Ах, к Лайле! Иди, иди. На твоем месте я давно бы пошел, не торчал бы здесь. Хе-хе.
— Через неделю у Лайлы день рождения. Ей исполняется двадцать семь.
— Вот как? А когда будет двадцать восемь, ты тоже
будешь бегать к ней? Или она уже поближе будет? Хе-хе. Тебе-то уже давно за тридцать. Не пора ли...
— Через год мы будем вместе. Все решено.
— Подари ей что-нибудь стоящее,— посоветовал отец.— Последний подарок невесте.
— Об этом я с тобой и хотел посоветоваться. Я бы хотел купить ей западногерманский спортивный автомобиль. Все уже имеют.
— Значит, все уже? — засмеялся отец.— А я и не знал.
Лео помрачнел: неужели отец откажет?
— Нет, Лео, не все имеют. Но ты можешь иметь. Только смотри, чтобы машина вернулась обратно в наш дом. Смотри, чтобы Лайла не отдала твою машину кому-нибудь другому. Ха-ха!
— Спасибо, папа. Ну, отдыхай.
— Скажи Улле, чтобы зашла ко мне.
Коммерции советник решил, что сегодня он сделает подарки всем. Завтра он, пожалуй, не будет такой добрый. Дочь, конечно, сама не решится прийти просить деньги.
— Хорошо, отец.
Лео ушел.
Коммерции советник держал в руке письмо от брата и думал: а почему бы его сыну, сыну Хотаттова Мийккулы из Хаукилахти, не стать обладателем спортивной машины?
И тут он вспомнил. Нет, это письмо, так растрогавшее его, вовсе не такая уж неожиданность. Недели две назад пришло странное письмо, которое его тогда озадачило. Какой-то человек из общества «Финляндия — СССР» пцсал ему, что он получил от своего знакомого из восточной Карелии письмо. Один из жителей поселка, расположенного на Сийкаярви, ищет своего брата, ушедшего когда-то в Финляндию. Автор письма, человек из общества «Финляндия—СССР», слышал, что он родом из Сийкаярви. Автор письма просил его извинить за то, что он послал своему знакомому его адрес.
Как же его фамилия, этого человека из общества? Коммерции советник стал вспоминать. Ах да, кажется, Нурмн. Нийло Нурми.
Тогда он не обратил особого внимания на это письмо: куда-то торопился, да и не интересовался он никогда, что стало с его земляками, так же, как он, ушедшими за границу. Он их никогда не разыскивал. Ему даже в голову не пришло, что его разыскивает Ортьо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45