Здесь мой дом
финск
Книга вторая
ГЛАВА ПЕРВАЯ
У жизни свои строгие законы. И даже когда мы идем своей дорогой, не думая о них и не признавая их, все равно они властвуют над нами. Их действия проявляются то в успехе, который сопутствует нам, то в жестоких ударах, которые мы испытываем,— все зависит от того, какую дорогу мы выбираем, как мы поступаем в трудную минуту, стоим ли на месте, сетуя на невезение, или наперекор всему идем вперед.
Все это испытала и Мирья...
В избушке было совсем темно, когда Мирья проснулась от холода. Из щелей плохо сколоченного пола тянуло сыростью глинистой почвы. Край надорванного ветром толя бился о доски крыши, где-то в темноте недобро шумел прибой. Подтянув на плечи одеяло, Мирья свернулась калачиком и снова заснула. И ей опять приснился тот же сон. Она едет по какой-то странной железной дороге, рельсы причудливо прогибаются, местами их нет совсем. Поезд идет прямо по шпалам, его страшно качает. Потом он проехал над ручьем, через который не было моста. Где-то в другом вагоне едет Нийло. Мирья ищет его, мечется из вагона в вагон и вдруг замечает, что едет в чужом вагоне и в каком-то другом поезде.
Мирья снова проснулась и решила больше не засыпать — она боялась, что этот сумбурный сон опять повторится. Мирья не верила в сновидения, но сейчас, лежа с открытыми глазами и глядя в темноту, она подумала: может быть, действительно попала в чужой поезд и едет не
туда?
С другой стороны комнаты доносилось ровное дыхание. Там спит мама. Мама. Ее мама. Родная мама. И все-таки еще чужая ей женщина.
Сколько сейчас времени? Надо бы найти спички и взглянуть на часы. Нет, пожалуй, надо еще поспать.
Но сон уже не шел. Она лежала и слушала, как в темноте грохочет Сийкаярви. Потом в бесконечный рокот волн вплелся звук мотора. Он то затихал, то нарастал. Уже по тому, каким надрывистым был звук мотора, можно было понять, что озеро разыгралось не на шутку. Как они в такой темноте могут ориентироваться? Это, наверно, возвращается моторка, на которой вчера вечером отправились за почтой и продуктами. Чудные здесь люди: после работы в такую погоду сами по доброй воле взяли и поехали. А утром ведь им снова на работу. И вряд ли они будут требовать, чтобы им заплатили за это. Мирье многое здесь казалось странным. Засыпая, она подумала, что, наверно, эти ребята привезут письмо от Нийло...
Мирья проснулась; услышав голос матери.
— У нас на ходу две машины,— полушепотом говорила кому-то мать.— Если дать тебе машину, то со станции она вернется лишь к вечеру. Ты же знаешь, какая сейчас дорога, вся раскисла. А бригаде придется целый день бить баклуши. Ты ведь только что ездил в Петрозаводск.
Л То был пленум. А теперь актив.
— Потом будет конференция.
— Будет. И я снова поеду, если надо будет.
Мирья узнала по голосу, с кем разговаривала мать. Это был высокий, здоровенный мужчина, заслуженный лесоруб. Во время собраний и торжественных заседаний он непременно сидит в президиуме. Живет он за озером, на лесопункте. Но часто бывает в поселке. Почему-то он вечно куда-то ездит.
— Ну, будет машина? Не могу ж я целый день ее выпрашивать?! Как, Елена Петровна?
— Ехать тебе, конечно, надо. Зайди в гараж. Может, что-нибудь придумают.
Когда ранний гость ушел, Мирья вскочила с кровати, сунула ноги в холодные тапки и побежала к плите одеваться.
— Столовая уже открылась? — Елена Петровна смотрела на свои часы.— Тьфу, опять не завела. Сколько на твоих?
Мирье хотелось задержаться, погреться у плиты, но, увидев, что мать собирается идти в столовую за завтраком, она быстро умылась и, накинув плащ, выхватила у матери судки.
Небо было серое, водянисто-тяжелое. Огромные волны с грохотом разбивались о камни. Неподалеку от причала на привязи стояли лошади. Исхлестанные дождем, они старались повернуться задом к ветру, то и дело поворачивали головы, поглядывая на озеро, где неподалеку от берега застряла лодка, нагруженная сеном. Несколько мужчин в резиновых сапогах с высокими голенищами, стоя по колено в воде, старались подтянуть ее ближе к берегу. Но она прочно сидела на мели и при каждой волне с угрожающим треском ударялась о камни.
— Вот тебе и атомный век, ух...— чертыхался один из мужчин, стараясь повернуть лодку так, чтобы ее не разбило о камни. Вдруг он поскользнулся и грохнулся в воду. Налетела большая волна и подбросила лодку прямо на упавшего.— Перкеле! — Ругаясь и отплевываясь, человек выбрался на берег.
— Сходи переоденься,— сказали пострадавшему.
— Вот еще, телячьи нежности,— огрызнулся он.— Успеется. Видишь, лошади сено ждут. Им, бедолагам, невдомек, какие дубины стоеросовые сидят в нашей шарашки- ной конторе.
Мирье стало зябко. Она побежала по шаткому дощатому тротуару к столовой — низкому длинному бараку, построенному без фундамента прямо на скале около берега.
Столовая была небольшая. В зале стояло всего четыре столика на металлических ножках. Столики чем-то напоминали Мирье Финляндию, она их видела там в небольших кафетериях. Только здесь, в помещении с бревенчатыми, ничем не обшитыми стенами, рядом с черной, покрытой жестью печью и грубо сколоченным прилавком, эти изящные столики были не на своем месте.
Мирья отдала судки в окошко раздатчице. Меню было небогатым, но готовили вкусно. В первое время Мирья удивлялась, что порции здесь такие большие. «В Финляндии, пожалуй, на целый день хватило бы того, что здесь человек съедает за один завтрак»,— как-то подумала Мирья.
Мирья невольно сравнивала все, что видела здесь и к
чему ей надо .было привыкать, с тем, что было там, в Финляндии. Многое здесь было не таким, как там. И люди, кажется, не такие. Бывает, ворчат, ссорятся, но злобы не таят. Каждому, конечно, хочется больше заработать, но никто не отказывается и от такой работы, как, например, вчера вечером, в дождь,— взяли и поехали за почтой. Случается, рабочие кроют начальство последними словами, но зато все распоряжения начальника стройки, прораба, бригадиров выполняют без лишних слов. Собрания здесь проводят слишком часто и говорят на них больше, чем само дело требует. Молодежь много читает, да и не только молодежь. Люди разбираются в международном положении, в достижениях науки, в событиях культурной жизни и в то же время проявляют непонятное безразличие к собственному быту, мирятся с неудобствами, от которых можно было бы избавиться. Вместо того чтобы в часы досуга заняться домашними делами, позаботиться об уюте, они читают, сидят на собраниях или кружках.
Столовой заведовала совсем молоденькая девчушка. Звали ее Изольдой. Это имя казалось Мирье звучным и красивым. Сама девушка была далеко не красавица. Лицо вытянутое, лоб узкий и высокий, нос слишком тонкий, рот большой. Только ее серые, чуть-чуть грустные глаза были привлекательными. Они всегда смотрели приветливо. Странной казалась и судьба Изольды. Родилась она в Москве, выросла в Ленинграде, а, окончив школу, уехала в карельскую тайгу заведовать рабочей столовой, помещавшейся в наскоро сколоченной избушке, где всегда было тесно и жарко.
— На обед приготовим что-нибудь вкусное. Только приходите вовремя,— сказала Изольда, помогая раздатчице наполнять судки.
Мирья не успела уйти из столовой, как пришла девушка-почтальон. Она считала Мирью своей хорошей знакомой, так как чаще, чем кому-либо, приносила ей письма, и не просто письма, а незнакомые конверты со штампом «Международное». Почтальонша подошла к Мирье, поздоровалась за руку и достала из сумки письмо. От Нийло! Мирья хотела тут же вскрыть конверт, но, надорвав краешек, передумала и сунула письмо в карман.
Тут кто-то обнял Мирью за талию. Она обернулась и увидела Айко Андреевну, как всегда жизнерадостную и румяную, с капельками дождя, поблескивающими бисеринками в густых каштановых волосах.
— Как живем, Мирьюшка?
Врач поселковой больницы, Айно Андреевна была для Мирьи в Хаукилахти самым близким после матери человеком.
— Живем помаленьку. Вот только погода совсем никудышняя. Хочется, как кошке, сидеть у печки да греться.
— А сегодня посидим у нас, повеселимся,— сказала Айно.— Будут гости даже из Кайтаниеми.
— Сколько тебе исполняется?
— Не спрашивай, Мирья! Человеку столько лет, как он себя чувствует. Итак, в восемь вечера. Только без всяких подарков — так и передай матери.
«Мирья, милая Мирья!
На Хаапавеси большие волны, идет дождь, очень ветрено. Наверно, и на вашем Сийкаярви такие же волны...»
«Да, Нийло, такие же». Мирья опустила письмо и, прислонясь к окну, стала смотреть на озеро. Как далеко отсюда Хаапавеси, Каллиониеми, скалистый мыс, на котором прошло ее детство. Между этими озерами, Хаапавеси и Сийкаярви, несколько сот километров, и, кроме того, между ними проходит государственная граница.
«К нам приезжал эстонский певец Георг Отс... Он пользовался здесь огромным успехом. Ты, наверное, видела его и слушала там, у вас. Слушая его, я все время думал о тебе...»
Георга Отса Мирье не удалось еще повидать, у нее есть только пластинки с концертом эстонского певца. Ей захотелось включить проигрыватель и послушать песни Отса. И представить себе, что она слушает их вместе с Нийло.
Письма от Нийло приходили регулярно, раз в неделю. Матти и Алина Матикайнены писали тоже часто — не реже двух писем в месяц. Двадцать лет Мирья называла их отцом и матерью и в письмах теперь по-прежнему называла Матти папой, а Алину — мамой. Приходили письма от подруг и от знакомых. Юные филателисты поселка часто наведывались к Мирье за интересными заграничными марками. Мирья отвечала всем. Она писала, что здесь хорошо, люди хорошие, здесь строится большой поселок. Она понимала: им, в Финляндии, все это скучно, неинтересно читать, но что она могла еще написать? Она вспоминала в письмах своих старых знакомых, спрашивала, как они там живут, и тогда ее письма были грустными.
Еще вчера вечером перед сном Елена Петровна снова завела разговор о Матикайненах:
— Вот будет лето и...
Была договоренность с Матикайненами, что на лето Алина и Матти приедут к Мирье в гости.
— К лету мы многое успеем построить: будет что показать и где жить.
— Мама, у тебя одно в мыслях — только строительство. Они же приедут смотреть не егройку, а нас.
— Об этом я и говорю: чтобы им было здесь хорошо. Чтобы им понравилось здесь. Хорошие они люди...
И голос Елены Петровны, обычно властный и решительный, становился мягким.
— Ведь шла война. А они взяли к себе ребенка из чужой страны, из страны противника. Это могли сделать только люди с добрым сердцем. Ты, Мирья, не помнишь тех времен. А мне Алина рассказывала... Тебе было только три года... Да, спи, Мирья, спи.
Елена Петровна повторила слова, сказанные Алиной в тот осенний вечер, когда маленькая девочка Карелии стала ее дочерью.
— Что он пишет? — спросила мать о Нийло... Впрочем, Нийло не очень интересовал Елену Петровну: у нее хватало своих забот и дел, которые начинались уже с утра. Вот и сегодня... Не успела она уйти на работу и даже толком позавтракать, как начали приходить люди. Кому-то нужно о чем-то договориться, кто за нарядом, кто хочет посоветоваться. Приходили и требовать и просить..
Мирья еще нигде не работала. Мать решила: пусть девочка сперва пообвыкнет, поучится. Она договорилась с учителями, чтобы они помогали Мирье пройти программу средней школы. Когда мать ушла, Мирья взялась за учебники. К вечеру надо успеть сделать задание, сходить в школу за новыми уроками. А потом к восьми на день рождения к Айно.
Айно Андреевна и ее муж Михаил Матвеевич Воронов, начальник строительства, занимали комнату в здании поселковой больницы, если можно всерьез назвать больницей две комнатки, служившие палатами, небольшую приемную врача и кухоньку. Но это была больница — был врач, медсестры, санитарки. В палатах — всегда тепло и безупречно чисто, как и полагается в медицинских учреждениях.
Сегодня в квартире Вороновых царил необычный порядок. Все столы, какие только были — и кухонный, и письменный, и обеденный,— стояли в один ряд. Между ними, выполняя роль стола, стояла и швейная машина, хотя ее под длинной белой скатертью и не было видно. Вдоль стола поставлены тахта, все стулья и скамейки, имевшиеся в доме. А сервировка стола — каких только тут нет тарелок, рюмок, стаканов, чашек, кружек! Стол заставлен разной снедью — колбасой, салатами, сыром, рыбой и жареной и вареной, пирогами, а на кухне в духовке стоял огромный чугунок жаркого. Еды должно хватить. Бутылок тоже немало. Они стояли и на столе и в шкафу — на случай, если окажется мало.
Мирья и Елена Петровна оказались первыми гостями. Айно Андреевна, накрывавшая вместе с сотрудницами больницы стол, бросилась обнимать Мирыо и Елену Петровну. Подошел Воронов и поздоровался за руку, хотя с Еленой Петровной они уже встречались на работе днем.
Потом пришли гости из Кайтаниеми — Вейкко Ларинен со своей женой Ириной. Оба в брезентовых накидках, затвердевших от дождя и ветра.
Мирья хорошо знала и Вейкко и Ирину. Когда она приехала из Финляндии, мать повезла ее в гости к Кайтаниеми. Ирина уговорила Елену Петровну оставить Мирью у них на пару недель. У Лариненов в Кайтаниеми свой домик, чистенький и уютный. Вейкко месяца два назад как перешел на работу в Хаукилахти, и в поселке ему дали маленькую комнатку в общежитии. Но Ирина пока оставалась в Кайтаниеми, и Вейкко часто ездил на ночь домой. От поселка туда рукой подать, тем более на моторной лодке.
Вейкко сбросил дождевик так энергично, что даже лампочка закачалась. Ирина осторожно сняла свой плащ. Рядом с мужем, коренастым и кряжистым, она казалась необычайно стройной, хрупкой. Мирья не видела Ирину с тех пор, как гостила у Лариненов. Ей показалось, что Ирина с тех пор похудела и даже помолодела. Она, наверное, в молодости была настоящая красавица. И сейчас она такая красивая, подумала Мирья, любуясь белым, тронутым легким румянцем, чистым лицом Ирины.
Ирина бросилась обнимать Мирью по старому карельскому обычаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45