Мирья покраснела, потом насторожилась: почему Андрей вдруг стал опять хвалить.
— Кто бы мог подумать, что такая пурга разыграется! Может, Вейкко Яковлевич позвонит, что не приедем в Кайтасалми, а?
— Ну вот, испугались пурги! Вот тебе и агитбригада!
— Или, может, не всем идти? Наталия останется у матери.
— А кого ты еще хочешь оставить, кроме своей драгоценной супруги?— спросил Вейкко, улыбаясь.
— Дорога будет очень трудная,— размышлял Андрей.— Я боюсь, Мирье будет тяжело, не привыкла она к таким походам. У них там агитпоходов не бывает.
Мирья растерялась. Почему ее не хотят брать с собой? Что случилось? Вчера ничего об этом не говорили. «Чужая я им, вот и все»,— подумала она и сказала вызывающе:
— Я так и думала. Я и вчера не хотела петь — какая я вообще певица! Да и на лыжах я ходить не умею.
И она в упор посмотрела на Андрея: вчера все видели, как она идет на лыжах, все слышали, как Андрей хвалил ее.
Андрей отвел глаза.
Ирина, сама того не подозревая, вдруг раскрыла его карты:
— Верно, Мирья, не стоит туда идти. Сегодня праздник, а там пить любят, налижутся опять. Давай оставайся у нас. А когда Елена Петровна вернется, мы тебя доставим домой на машине.
Валентин не понимал, чего добивается Андрей и почему Мирья не должна быть с ними. Он хотел возразить Андрею, но Вейкко опередил его:
— Вот что... Мирье няньки не нужны — человек она вполне взрослый. Не лучше ли, вместо того чтобы заниматься пустой болтовней, встать на лыжи, выйти пораньше и подготовить вечер в Кайтасалми как полагается. А Мирье я предлагаю — покажи этим непрошеным опекунам, как надо ходить на лыжах. Как выйдете на прямую лыжню, в лесу ее не замело, вырвись вперед и первой приди в Кайтасалми.
— Мирья, ты меня, наверное, не поняла,— заговорил сконфуженно Андрей.— Я думал... Ну ладно. Ты уже вчера показала, как надо ходить на лыжах. Так что собирайтесь. Сбор минут через двадцать на берегу.
Залив Кайтасалми шириной всего два километра, но противоположный берег был не виден за густой пеленой снега, когда участники агитбригады спустились на озеро. Через пять минут не стало видно и деревни, из которой они только что вышли. Андрей уверенно шел впереди, остальные за ним. г
— Подожди,— попросила Мирья Валентина.— У меня натирает пятку.
Она присела на лыжи и стала расшнуровывать ботинок. Валентин стоял рядом, опираясь на палки.
Затем они снова двинулись вперед, не зная, по какой лыжне ушли другие. На льду пролива было немало следов. Валил снег, и трудно было определить, какая лыжня старая, а по какой только что шли.
— Туда они ушли,— сказал Валентин, махнув лыжной палкой куда-то в метель, и стал торить заваленную снегом лыжню. Мирья шла за ним. Носок больше не натирал ногу. Ей было интересно: вокруг — снегопад, под ногами — мягкий, податливый снег, впереди — Валентин, и больше ничего, никого во всем мире. Она не имела ни малейшего представления, где деревня, из которой они вышли, и где берег, к которому они направлялись. Интересно, в какой стороне мама, в какой ее приемные родители и Нийло. Где-то они там, за густой пеленой снега, но где запад, где восток, Мирья не знала. Вся судьба ее теперь зависела от этого юноши, который торил впереди лыжню и о существовании которого еще полгода назад она ничего не знала.*
Валентин остановился. Они долго вслушивались, не донесется ли откуда-либо какой-нибудь голос. Но мир словно вымер — ни собачьего лая, ни шума мотора, ни скрипа лыж. Они так напрягали слух, что на мгновенье казалось, будто оии слышат, как снежные хлопья с мягким шуршанием падают на наст. Отчетливее всего Мирья слышала стук собственного сердца. Как удивительно устроен мир! — вдруг пришло ей в голову. Где-то в Алжире идет война, падают бомбы. По улицам тысяч городов с треском и шумом мчатся машины, трамваи. Где-то плывут пароходы, несутся самолеты, пыхтят поезда. Где-то смеются, плачут, любят и ненавидят люди. Можно ткнуть пальцем в любую точку глобуса и сказать: вот центр земного шара. А в этой точке земного шара, на льду пролива Кайтасалми, через который они шли, не было ничего, только снег, снег хрустел под ногами, да два человека на лыжах...
Валентин признался:
— Кажется, заблудились. И где? В километре от деревни Кайтаниеми, на озере, на берегах которого везде живут люди! Ты понимаешь меня, Мирья?
— Тебя-то понимаю. А вот куда нам идти, не понимаю,— ответила Мирья, улыбаясь.
Они опять долго вслушивались, потом пошли. Прошел
час, другой.. Было уже совершенно ясно, что они идут не туда, не к берегу пролива — туда они вышли бы давным-давно. Скорее всего, они уже плутали где-то на Сийкаярви либо оказались на другом озере, которое с Сийкаярви соединяется узким проливом,— на Петяя-ярви. Но какое это было озеро, они не знали. Так они шли и шли. Валентин — впереди, Мирья — за ним.
Они молчали. Валентин чувствовал себя виноватым, словно совершил какой-то нехороший поступок. Да, это он виноват, только он. Откуда Мирье знать все озера да проливы? А Мирья не винила ни в чем своего спутника. Она устала, и ей ни о чем не хотелось думать. Ей стоило большого труда не отставать от Валентина, который и так старался идти как можно медленнее. Одна мысль не покидала Мирью. Надо было дома поправить носок. Не сбейся носок — они не отстали бы от других, не заблудились. Она во всем виновата. Мирье хотелось хоть на несколько минут присесть на лыжи, отдохнуть немного, но Валентин повелительно сказал: «Нельзя». Конечно, нельзя. Они оба вспотели, одеты лишь в легкие лыжные костюмы, а на озере холодный ветер.
— ...Не бойся, Мирья, не бойся,— успокаивал Валентин.— Мы все равно выйдем к берегу. Разведем костер и...— Тут он осекся, вспомнив, что спичек-то у него нет.
Начало темнеть. Но по мере того как над озером сгущались сумерки, становилось даже светлее. Метель улеглась, небо стало проясняться, и вот из туч выглянула луна. Такая яркая и полная, как вчера. Валентин остановился. Мирья догнала его и стала с ним рядом.
— Видишь берег?—Налево, куда указывал палкой Валентин, километрах в трех от них виднелось что-то черное.—- Теперь я знаю, где мы,— мы на северном берегу Петярви.
— А деревни здесь поблизости нет никакой? — спросила Мирья, мечтая лишь об одном — добраться бы до жилья и лечь спать.
— Где-то в той стороне раньше стоял один дом. Не знаю, живут ли там теперь. И не уверен, сумеем ли мы найти дорогу туда.
— А в Кайтаниеми обратно мы дорогу найдем? — спросила Мирья упавшим голосом.
— Непременно. Если снова пурга не разыграется. Идти обратно далеко. Как же нам теперь быть? — спросил парень.
— Не знаю.
— Мирья, а у меня даже нет спичек.
От этих слов Мирье вдруг стало так зябко, что ее охватил озноб. Мокрая от пота одежда стала колючей и холодной, как лед.
— Пойдем обратно... Или куда-нибудь... Только медленно-медленно. Я очень устала,— сказала Мирья.— Нам нельзя стоять на месте.
— Слушай! Пошли!— воскликнул вдруг Валентин обрадованно, словно увидел где-то совсем рядом огонек человеческого жилья. Он повернул к берегу, но пошел не напрямик, а направо, удаляясь еще дальше от Кайтаниеми.
— Куда? — спросила Мирья, послушно плетясь следом.— Ты что-то придумал, что?
— Пока ничего. Иди быстрее. Не бойся — не пропадем.
— А я и не боюсь.
Валентин шел наискосок, направляясь к пустынному берегу.
— А там кто-нибудь живет?
— Нет, никто.
— Тогда зачем...
— Ну иди же, иди.
Приблизившись к берегу, Валентин пошел вдоль него, удаляясь все больше от Кайтаниеми. Они шли по руслу какой-то реки.
— Отдохнем минуту. Не могу больше,— попросила Мирья.
— Уже скоро, скоро придем. Поднажми немножко.
Силы Мирьи были уже на исходе, но уверенность Валентина в чем-то,— а в чем, она не имела и понятия,— передалась ей, и она упрямо шла за ним.
Вдруг Валентин остановился:
— Видишь?
На берегу реки, на лесной полянке, из глубокого снега выглядывало что-то черное.
— Что это? — растерянно спросила Мирья.
— Пошли, увидишь,— весело ответил юноша.
На полянке, среди нетронутых сугробов, стояла бревенчатая избушка, такая низкая, что, стоя на лыжах перед ней, можно было смотреть через крышу. Низкая дверь избушки была занесена снегом чуть ли не под самую крышу. Из-под снега выглядывала поленница дров, сложенных у стены.
Валентин стал лыжей разгребать снег перед входом. Снег был слежавшийся, твердый, плотный от ветров и мо
розов, и парню пришлось долбить его палкой и кусками отбрасывать в сторону. Наконец он открыл дверь и, низко; пригнувшись, вошел в избушку.
— Сейчас, Мирья, сейчас! — крикнул он из двери.
Мирье опять стало нестерпимо холодно, время шло медленно, минуты казались вечностью. В черном проеме входа в избушку вдруг вспыхнул огонек, и она услышала голос Валентина:
— Милости просим, дорогие гости, входите!
Никогда еще маленький мерцающий огонек не доставлял Мирье такой радости. Согнувшись в три погибели, она вползла в избушку. При свете лучины увидела невысокие нары, застланные сухим камышом, в углу черную каменку, на стене полочку, на которой стояли закопченный котелок и берестяная солонка. А в котелке оказалось полбуханки хлеба, правда черствого, твердого как камень, но все-таки — хлеба. Возле каменки виднелась кучка сухих смолистых щепок, приготовленных для растопки.
— Как здесь хорошо!
— А я что говорил? — гордо ответил Валентин.— А вот спички, видишь, целый коробок.
— Ты ничего не говорил, фу, нехороший какой! — Мирья прильнула к Валентину и обняла его, потом испуганно отпрянула и сказала, словно извиняясь: — Я так рада... Мне уже стало страшно за нас с тобой...
Валентин говорил деловито, словно ничего не произошло:
— Сейчас затопим печь. Дров хватит. Правда, топится она по-черному, но теплее будет. Из этого хлеба что-нибудь сварим. Отдохнем, выспимся, а утром — в дорогу.
Мирья с благодарностью смотрела на Валентина и кивала в ответ.
— А ты здесь раньше бывал?
— Давно. В первый год после войны. Дед еще был жив. Мы только что вернулись из эвакуации. Время было трудное, голодное. Дед приезжал сюда ловить ряпушку. Иногда он меня брал с собой. А мне было лет пять...— рассказывал Валентин, укладывая дрова в печурку.
Дрова трещали, загораясь. Дым клубился под низким потолком. Мирья и Валентин пригибались к полу. Валентин нашел нож с коротким и широким лезвием, вставленный в щель бревенчатой стены, раскрошил хлеб в котелок, в котором он уже растопил снег, и поставил его на огонь, Мирье впервые в жизни пришлось есть такое варево, такими потрескавшимися, обглоданными деревянными ложками.
Через два часа дым вытянуло, в печурке осталась куча ярко-красных жарких углей. Валентин закрыл дверь и прикрыл отдушину.
Мирья пыталась представить себе, какой была жизнь Валентина, когда он был маленьким. Она представляла, как его увозили в эвакуацию. Наверно, так же, как ехала она с матерью. Только Валентин попал к своим, а она, Мирья, оказалась в чужой стране. В чужой? В той стране люди, воспитавшие ее, и отец и мать, приемные. Там — Нийло... Интересно, что они сказали бы, если бы увидели сейчас Мирью в этой избушке, в глухой тайге? А Лейла? Что сказала бы Лейла? Ведь при прощании она говорила: «Там, в Советской стране, все хорошо, там большие светлые аудитории, там открыты все дороги. Там большие заводы, люди там работают дружно».
И ей вспомнились слова Ирины: «Разве мы жили так, как в книгах пишут?»
Мирья смотрела уголком глаза на Валентина, освещенного красноватым отсветом углей. Лицо у него открытое, широкое. И если он скажет что-нибудь такое, что не думает, это будет видно по его лицу... В чертах его лица было что-то мужественное и в то же время что-то детское. Мирья знала, что Валентин много читает. И все-таки он умеет видеть жизнь такой, какая она есть. С ним Мирья чувствовала себя в безопасности.
Глаза слипались. Перед Мирьей промелькнуло несколько разрозненных картин: сегодняшний ужин, красноватые угли, тихий шум деревьев... Она опустилась на мягкие теплые камыши, которыми Валентин застлал пол избушки, и заснула.
Валентин хотел растолкать ее, чтобы она легла на нары, но все-таки будить не стал. Он расстелил на нарах камыш, сделал из него нечто вроде подушки, потом осторожно взял Мирью на руки и стал поднимать на устроенную постель. Мирья открыла глаза, сама залезла на нары и тут же заснула. На нарах нашелся старый, весь в заплатах мешок. Валентин накрыл им ноги девушки, хотел стянуть с ее ног шерстяные носки, но не осмелился. Потом он присел на край нар и стал смотреть на спящую Мирью. Густые золотистые волосы девушки рассыпались на сухом камыше. Красноватые блики догорающего огня падали на лицо девушки, и при их красноватом свете оно казалось еще красивее.
Затаив дыхание, Валентин любовался Мирьей. Все это казалось какой-то сказкой.
Вдруг Валентин почувствовал, будто делает что-то нехорошее. Он опустился на пол, сел перед очагом и стал поправлять угли. У дверей стояли лыжные ботинки Мирьи. Валентин взял их в руки и стал ощупывать, не сырые ли. «Какие маленькие»,— подумал он и пристроил их сушиться около каменки.
Валентин решил не спать: надо сторожить огонь, чтобы случайно не загорелся пол избушки. «Что будет, если случится пожар?» — ужаснулся он. Нет, он не будет будить Мирью, он осторожно, нежно возьмет ее на руки и вынесет. Он готов нести ее на руках куда угодно, хоть до самого Кайтаниеми. Или если вдруг — стал он фантазировать — нападут звери или бандиты, он будет драться до последнего. А Мирья будет спать и ничего не узнает об этом. Мирья ровно дышала во сне. Огонь постепенно угасал. Валентин задремал, опустив голову на руки, потом, откинувшись на камыши, заснул так же крепко, как и Мирья.
Среди ночи, когда угли в очаге еще чуть-чуть тлели, Мирья на мгновение проснулась. Она никак не могла понять, где она находится. Сперва ей показалось, что она в новом доме у Нийло. Но почему здесь так темно? Нет, Нийло далеко. Но где же она? Она огляделась. И вспомнила. Валентин спал на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45