.. И не она, а он сказал ей просто, чуть, правда, покраснев: «Елена... Я давно думаю о тебе... Ты — хорошая...»
— Просто, Мирья, правда? Что он во мне хорошего нашел? Но так он сказал, сказал, как думал.
И так же просто, неделю спустя после свадьбы, он сказал ей: «Лена, я думаю вступить в партию». Николая приняли в партию. А почему она не вступила тогда? На этот вопрос трудно ответить. Если бы ее тогда спросили, почему она не следует примеру мужа, она бы, наверно, ответила, что еще не считает себя готовой вступить в партию, достойной быть членом партии. Теперь она думает иначе. Разве она могла сказать, что не готова к вступлению в партию? Во имя чего же она тогда жила, училась, работала? Она была активной комсомолкой, она шла туда, куда посылали, где была нужнее всего. Работала в колхозе, на скотном дворе, а весной, летом и осенью в поле. Однажды, зимой, когда колхозу дали задание помочь леспромхозу, Елена пошла в лес, работала сучкорубом. Разве она жила другими помыслами, чем Николай, разве она не поступала во всем, как ее муж? Быть может, она была только менее начитанной, чем Николай. Да и то старалась не отстать от него. И все-
таки, когда Николай вступил в партию, она считала это совершенно естественным, иначе быть не могло, а о себе думала, что еще не настало время.
— Вот так, Мирья,— иногда человеку самому трудно определить, достоин или не достоин он стать членом партии. Но бывают трудные моменты, когда нет времени размышлять и думать, когда нужно в одну минуту обрести внутреннюю уверенность и сказать, кто ты. Поэтому в годы войны часто случалось, что беспартийный перед боем оставлял заявление: «Если погибну, считайте меня коммунистом». И многие погибли коммунистами, хотя и без партийного билета. Твой отец тоже погиб коммунистом, но с партийным билетом. Правда, было время, когда его лишили партийного билета. Но он с честью вынес это испытание!
Настало тревожное, беспокойное время. Об этом мать рассказывала Мирье еще раньше. Арестовали председателя колхоза. Неплохой был председатель. Мужик хозяйственный, хотя грамотностью не мог похвастаться. При нем построили новый скотный двор, силосную башню, даже небольшой клуб, обновили почти весь сельскохозяйственный инвентарь, в его колхозе на трудодни давали денег и продуктов намного больше, чем в соседних колхозах. Предприимчивый был председатель. Он понимал, что на животноводстве и полеводстве колхоз не разбогатеет. Собрал стариков, знавших места тоней, время нереста, создал из них рыболовецкую бригаду. Решил он построить даже гидростанцию на ручье Пуорустаёки, пусть маленькую, но свою. Но не успел. Из-за этой станции все и началось. У колхоза и так было маловато средств, чтобы строить станцию, а тут еще предложили оказать материальную помощь соседнему колхозу, где дела шли хуже. Председатель наотрез отказался,— мол, пусть лучше работают. Ах так, сказали ему, только о себе и думаете. И прицепились к мужику. В одном обвинили, в другом, а потом приписали еще и преклонение перед буржуазной техникой, потому что в колхозном инвентаре оказалась борона типа финского «хангмо», невесть когда привезенная из Финляндии. И забрали председателя.
Николая стали вызывать в райцентр. Раз, другой, третий. Один из руководящих работников допытывался у него, почему он, коммунист, не разоблачил вовремя врага народа, а, наоборот, поддерживал его. А Николай не видел в действиях председателя ничего вражеского. А тот все не отставал. Кончилось тем, что у него отобрали партийный
билет. Просто отобрали, и все,— без собрания и без обсуждения. Конечно, если бы он сказал, дал показания, что председатель такой-сякой, его бы оставили в покое, но Николай не мог клеветать на людей! Весь этот год они жили в тревоге. Ночами, бывало, не спали... В то время Елена Петровна была беременна Миркой.
Потом как-то все обошлось. Партийный билет Николаю вернули. Родилась дочь. Вскоре молодая семья переехала на лесопункт. Николай начал готовиться к поступлению на заочное отделение Лесной академии.
— Это время и я чуть-чуть помню,— вставила Мирья.— Помню, как папа сидел за столом, а волосы спадали ему на лоб. Он махнет головой, отбросит их назад и опять читает. А волосы у него были темные.
— Да, техмные и мягкие. И характер у него был мягкий, добрый. Я тоже помню, как ты сидела в кроватке. Сидишь и все смотришь из-за решетки, как папа занимается.
Николай усиленно готовился к экзаменам, но сдавать ему их не пришлось: его ждали другие испытания, более суровые и жестокие. В воскресенье узнали о начале войны, а в понедельник утром отец поехал в военкомат. Перед тем как уйти, он долго держал дочурку на руках, целовал ее, ласкал, потом поцеловал жену и сказал:
— Что бы ни случилось, дочку береги.
Но она не уберегла. Когда их стали эвакуировать, налетели самолеты, посыпались бомбы. Она запомнила на всю жизнь крик дочурки: «Ма-ама!» Потом яркая вспышка — и ничего не стало.
Когда она пришла в себя, она увидела, что лежит на носилках и ее несут по лесу. «А где Мирка? — с трудом спросила она.— Где дочка моя?» — «Не было Мирки, не было дочурки»,— ответили ей. Но Елена Петровна уже не слышала, она снова потеряла сознание.
А партизаны, подобравшие ее на дороге среди убитых женщин и детей, сказали ей правду. Мирки на дороге действительно не было. Потому что до партизан по дороге прошли финские солдаты, гнавшие колонну военнопленных. Они увидели рядом с телом матери плачущего ребенка, велели пленным взять девочку, и так Мирка оказалась на чужбине.
Три месяца Елена Петровна пролежала в госпитале. И там узнала другую страшную весть — что Николай погиб. Так она осталась одна.
Были слезы — видимые и невидимые, были мысли —
тяжелые, как камень на сердце. Казалось, все потеряно, в жизни ничего уже неосталось.
Но жизнь продолжалась, и тогда в госпитале она приняла решение, которое осуществила сразу после выписки. Она вступила в партию. Она вступила, чтобы занять место Николая. И вместо него стала учиться заочно — в строительном институте.
— Вот так прошла наша юность, Мирья; Юность твоего отца и моя. Отец лежит под Масельгской. Да, время идет. Мы давно стали взрослыми. Мы и наша страна тоже. Пора уже. А юность наша, как вспоминаешь, все же была неплохая. Пусть мы были наивны, многое не понимали, много делали не так, а все же...
Мирья смотрела на мать затуманенными глазами. Ей хотелось о многом расспросить мать, но они и так засиделись, скоро, наверно, светать начнет. И она спросила только:
— Мама, а можно съездить на место, где стояла... наша деревня?
— Конечно. Мы обязательно съездим. Я сама жалею, что не была там давно. Всё дела, всё некогда. Там сейчас тоже строится новый поселок.
И еще об одном спросила Мирья:
— А что стало с тем, кто отнял у папы партийный билет, кто хотел, чтобы он стал клеветником?
— А что с ними сделаешь? Пусть живут. Они уже доживают свой век. Многие поступали так не по своей воле, другие после поняли, что были не правы. А тот... ты его знаешь. Не стоит о нем говорить. Вот так, Мирка. Мирка, Мирка! Так тебя звали в детстве. И теперь у тебя хорошее имя, Мирья.
Мать помолчала, потом добавила:
— А Степан Никифорович вступил в партию в том же году, что и твой отец.
В субботу был вечер художественной самодеятельности строителей Юлюкоски. Мирья думала, что она со своей стороны сделала все, чтобы вечер удался. Договорились о спектакле, костюмы привезли, афиши заранее вывешены, клуб натоплен!
Но Мирья ошиблась. Заведующий клубом Валентин попросил ее помочь гостям из Юлюкоски во время спектакля. «Почему бы тебе не вести спектакль? — убеждал он.— Со
держание пьесы ты знаешь. Какой реквизит привезли из Юлюкоски и что имеется на месте — знаешь, какие костюмы им нужны — тоже знаешь». Одним словом, у Валентина оказалось достаточно причин, чтобы заявить, что только Мирья может справиться с этой работой и, если она откажется, вечер может провалиться.
Мирья не собиралась отказываться. Только подумала — может быть, кто-нибудь другой мог лучше справиться, чем она. Но потом решила: нет, она не может допустить, чтобы из-за нее сорвался вечер, она сделает все, что в ее силах, раз уж взялась. В довершение ко всему ей поручили еще и объявлять номера программы. Тут она стала отнекиваться: она плохо говорит по-русски, да и вообще не умеет выступать. Но не тут-то было. Валентин опроверг ее доводы: номера надо объявлять на двух языках — на русском и финском. И если она произнесет какое-нибудь слово не так, сделает неправильное ударение, ничего, поймут. И кроме того, надо же Мирье практиковаться в языке.
В субботу Мирья ушла с работы раньше других. Дядя Ортьо проводил ее словами:
— Иди, иди, справимся. Ты докажи там, что в нашей бригаде умеют не только краской стены малевать. А мы придем посмотрим.
И Мирья старалась. Задолго до начала репетиции она проверила, все ли на месте. Она так горячо взялась за дело, что стала распоряжаться и командовать завклубом: Валентин, неси туда, Валентин, поставь вот сюда, нет, не так, вот так. И Валентин безропотно подчинялся.
Мирья не понимала Валентина. Весь поселок уже знал, что она собирается возвращаться в Финляндию. Правда, она никому не говорила об этом, но люди откуда-то узнали. Только Валентин один, казалось, ничего не слышал. Мирья ожидала, что он придет к ней, спросит у нее самой, и даже обдумала, что она ему ответит. Но Валентин ничего не спрашивал, и незаметно было, чтобы собирался спрашивать. Только ходил как пришибленный. И с Мирьей говорил, говорил, словно боялся дать ей сказать то, чего не хотел бы слышать. Он был с ней предупредителен, но рассеян. А вот Васели... как только узнал о намерении Мирьи, набросился, изругал ее, а теперь избегает ее. Только поздоровается и идет себе мимо.
— Что ты там ищешь? — спросила Мирья, заметив, что Валентин роется в чулане под лестницей, где хранился всякий хлам.
— Где-то у нас была картонная коробка. Она вполне сошла бы за книжную полку.
— Боже ты мой, да она уже давно стоит на сцене.
— Да? Давай посмотрим еще...— бормотал парень.— Давай понесу стол. Здесь такая пыль. Смотри не запачкай кофту. Я сейчас сбегаю за щеткой.
Валентин принес щетку и стал чистить кофту Мирьи.
Пришел Вейкко Ларинен. Он долго стоял у входа и задумчиво смотрел, как Мирья хлопочет. Когда Мирья заметила его и подбежала, чтобы поздороваться, он сказал:
— Я насчет твоего отъезда...
«Нашел тоже время...» — подумала Мирья.
— Ты еще не забрала свое заявление? — спросил он.— Мы ведь договорились: пусть полежит пока в сельсовете. Дело в том, что я уезжаю,— продолжал Вейкко.
— Надолго?
— Недели на две. На Украину. Там будет суд.
— Суд?
— Да. Я еду туда свидетелем по делу Ярослава Ивановича.
— Что, его будут судить? За что?
— Не знаю.
— Мирья, ты идешь или нет? — кричали со сцены.
— Ну, желаю успеха,— Ларинен протянул руку.— Значит, договорились?
Мирья пожала ему руку и побежала на сцену.
Зал был набит битком. Спектакль прошел без всяких неожиданностей. Мирья с замиранием сердца следила в щелочку из-за кулис и чувствовала себя счастливой: в успехе спектакля есть и доля ее участия. На сцене все стояло на своем месте, а главный герой, когда он переживал и страдал, метался взад и вперед по сцене, не натыкался на столы и стулья. Артисты знали свой выход.
Мирье опять пришлось петь, и пела она лучше, чем в Кайтаниеми; объявляя номера, она иногда неправильно произносила слова на русском языке, но сразу же поправлялась и улыбалась, как бы прося извинить ее. Она спустилась в зал, чтобы увидеть танец Володи и Валерии. Публика вызывала танцоров несколько раз. Они выбегали снова и снова на сцену и, держась за руки, раскланивались. Мирья с таким упоением хлопала им, словно сама была причастна к счастью и радости, которыми светились лица Валерии и Володи.
17 А. 1ИМОИРН
В программу вечера пришлось внести кое-какие изменения: прибежала Нина и стала дергать Мирью за рукав.
— Я не могу выступать, не могу.
— Почему?
— Ой, Мирья Мирья! Если бы ты знала!
— Что случилось?
— Вейкко Яковлевич едет...
— Да, знаю. Все кончится хорошо, поверь мне.
— Верю, Мирья, но сегодня не могу выступать. Пойми меня. У меня в голове все перемешалось. Слушай, попроси Изольду. Она хорошо читает стихи.
— Ладно. Скажи ей, чтобы она пришла сюда.
Нина сбегала за Изольдой.
— В самом деле, Мирья? Но... Что скажут люди?
— Они обрадуются тебе,— уверяла Нина.
И не ошиблась. Изольду встретили бурными аплодисментами.
— Спасибо,— только и смогла сказать Изольда. Она прочитала стихотворение Владимира Морозова. Читала сначала запинаясь, но потом успокоилась, стала декламировать с подъемом.
— Вечер прошел чудесно,— сказала Елена Петровна, когда Мирья пришла домой.— Где ты так долго пропадала?
— Там такая метель. Валентин провожал меня.
— Значит, опять метель,— промолвила мать, ни на что не намекая, но Мирья рассмеялась.
— Но на этот раз мы не заблудились. Только немножко погуляли по поселку. Он тоже сказал, что вечер прошёл чудесно.
— А что он еще говорил?
— Ничего. Только, прощаясь, сказал: «Мирья, не уезжай». И больше ничего. Попрощался и пошел. Чудак.
— А твое заявление еще в сельсовете?
«Зачем мать спросила об этом?» — поморщилась Мирья: у нее было такое хорошее настроение, и вовсе не хотелось говорить и даже думать об этом больном вопросе.
Ничего не ответив, она стала накрывать на стол.
Коллиеву никто не поручал заботиться о делах комсомольской организации, но как он мог быть безразличным, если вопрос такой важный, а парторга Вейкко Ларинена нет в поселке и никто не знает, когда он вернется,
Игорь сам сообщил райкому комсомола, что случилось в его личной жизни. Он сожалел только о том, что не оказался вовремя решительным и из-за этого в своих отношениях с Мариной зашел далеко. Он считал, что у него нет морального права быть секретарем комсомольской организации, и просил райком освободить его от этих обязанностей и разрешить провести перевыборы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45