– Мы не знаем, что это за язык, – терпеливо сказала Кроув, – если его произнести в нормальном виде. Мы понятия не имеем, что означают записанные за последние годы сигналы Scratch. Но это и неважно. – Она выпустила дым через ноздри. – У нас есть кое-что получше, а именно: контакт. Мёррэй, покажи им первую часть.
Шанкар кликнул компьютерную картинку. Она заполнила экран бесконечными рядами цифр. Целые колонны этих цифр были одинаковы.
– Как вы помните, мы послали им вниз пару заданий по математике, – сказал Шанкар. – Как в тестах на интеллект. Там надо было продолжить децимальные ряды, взять логарифм, вставить недостающие элементы. Мы надеялись, что они там, внизу, войдут во вкус игры и пошлют ответ, который дал бы нам понять: мы вас услышали, мы здесь, мы соображаем в математике и можем ею оперировать. – Он указал на числовые ряды: – И вот результат. С оценкой отлично. Они всё выполнили правильно.
– О боже, – прошептала Уивер.
– Это значит вот что, – сказала Кроув. – Первое: Scratch – действительно вид языка. С большой вероятностью сигналы Scratch содержат комплексную информацию. Второе – и решающее! – это доказывает, что они в состоянии так перестроить Scratch, что он обретает смысл и для нас. Это успех первой величины. Он показывает, что они ни в чём нам не уступают. Они могут не только декодировать, но и кодировать.
Некоторое время все смотрели только на колонны цифр. Царило молчание, означавшее что-то среднее между волнением и подавленностью.
– Но что именно это означает? – спросил в тишине Йохансон.
– Ясно же, – ответила Делавэр. – Что кто-то думает и отвечает.
– Да, но разве не мог этот ответ дать компьютер?
– Он прав, – сказал Эневек. – Это показывает нам, что кто-то прилежно выполнил задание на счёт. Это впечатляет, но это ещё не доказательство самосознающей, разумной жизни.
– А кто же ещё мог отправить такой ответ? – огорошенно спросил Грейвольф. – Скумбрия?
– Нет, конечно. Но подумай. То, что мы сейчас видим перед собой, – это умелое обращение с символами. Более высокий интеллект этим не докажешь. Хамелеон, примитивно говоря, проводит высокосложные вычислительные действия, когда приспосабливается к цвету окружающей среды. Но на самом деле он даже не замечает этого. Некто, не знающий, насколько хамелеон разумен, мог бы сделать вывод, что у того чёрт знает какой интеллект, если он владеет программами, подгоняющими его внешность сегодня к зелёному листку, а завтра к скале. Ему можно приписать высокую степень познания, поскольку он, так сказать, расшифровал код окружающей среды, и творческий подход, поскольку он может подогнать под него и свой собственный код.
– Итак, что же мы тогда имеем? – разочарованно спросила Делавэр.
Кроув прижмурилась в улыбке.
– Леон прав, – сказала она. – Манипулирование с символами ещё не подтверждает, что эти символы поняты. Истинная духовность и творчество дают себя знать через образное мышление и знание причинно-следственных связей реального мира. И через глубокое понимание. Вычислительная машина не знает, как обходиться с общими правилами, не владеет логикой, не ориентируется во внешнем мире и не овладевает опытом. Я думаю, Ирр понимали это, когда формулировали свой ответ. Они должны были найти нечто такое, что показало бы нам, что они способны к высокому пониманию. – Кроув показала на компьютерную картинку: – Это результаты двух заданий на вычисление. Если вы присмотритесь внимательнее, то обнаружите, что первый результат повторяется одиннадцать раз подряд, потом три раза повторяется второй результат, один раз первый результат, снова девять раз второй, и так далее. На одном месте второй результат повторяется почти тридцать тысяч раз подряд. Но почему? Посылать нам каждый результат больше одного раза имеет смысл для того, чтобы сообщение было достаточно длинным, чтобы мы его зарегистрировали. Но для чего эта, казалось бы, хаотическая последовательность?
– И тут на сцену выходит мисс Чужая, – сказал Шанкар и таинственно улыбнулся.
– Моя альтер эго Джоди Фостер, – кивнула Кроув. – Я должна признаться, что ответ пришёл мне в голову, когда я думала о фильме. Последовательность – это тоже код. Если правильно прочитать его, то получишь картинку из чёрных и белых точек – то есть, то же самое, что и мы делали в SETI.
– Надеемся, не портрет Адольфа Гитлера, – сказал Рубин.
На сей раз он вызвал общий смех. Поскольку все смотрели фильм «Контакт» с Джоди Фостер. Там Чужие посылают на Землю картинку, которую просто взяли из того, что люди в ходе технической эволюции излучали в космос, и это случайно оказалось фото Гитлера.
– Нет, – сказала Кроув. – Это не Гитлер.
Шанкар дал компьютеру задание. Цифровые колонны исчезли и уступили место графическому изображению.



– Что же это? – подался вперёд Вандербильт.
– Вы не узнаёте? – Кроув улыбнулась всем по кругу. У кого какие предположения?
– Похоже на небоскрёб, – сказал Эневек.
– Эмпайр Стейт Билдинг, – предложил Рубин.
– Чепуха, – сказал Грейвольф. – Откуда им знать Эмпайр Стейт Билдинг? Это больше похоже на ракету.
– А откуда они знают ракеты? – спросила Делавэр.
– Ими усеяно морское дно. С ядерными боеголовками, с химическим оружием…
– А что это вокруг? – спросила Оливейра. – Облака?
– Может, вода, – сказала Уивер. – Может, это предмет из глубины.
– Вода – это уже ближе, – сказала Кроув. Йохансон почесал бороду:
– Это монумент. Может быть, символ. Что-нибудь… религиозное.
– Человеческое, слишком человеческое. – Кроув, казалось, уже была полна предвкушения общего ликования. – А почему бы вам не посмотреть на эту картинку под другим углом?
Они продолжали вглядываться в неё. Ли внезапно вздрогнула:
– Можете повернуть её на 90 градусов?
Пальцы Шанкара пробежались по клавиатуре, и картинка пришла в лежачее положение.
– Я всё ещё не вижу, что бы это могло быть, – сказал Вандербильт. – Рыба? Большое животное?



Ли отрицательно покачала головой и тихонько засмеялась:
– Нет, Джек. Узор вокруг – это волны. Морские волны. Моментальный снимок, сделанный снизу. Из глубины, близкой к поверхности воды.
– Что? А эта чёрная штуковина?
– Очень просто. Это мы. Это наш корабль.


* * *

«Иеремия», у берегов Ла-Пальмы, Канары

Может, им не следовало впадать в такую эйфорию.
В течение последних шестнадцати часов пылесос работал непрерывно и выдал на-гора тонны розово-белых червей, которым такая быстрая смена места не пошла на пользу. Большинство полопались, остальные в судорогах околели, высунув вперёд рыльца с дрожащими челюстями.
Фрост с первой минуты выбежал наружу – туда, где полихеты вместе с откачанной морской водой мощным фонтаном вырывались из рукава и плюхались в натянутую сеть, через которую стекала вода. Потом их сваливали в трюм корабля, пришвартованного к «Иеремии». Фрост воодушевлённо порылся в этой массе и, перемазавшись слизью, вернулся назад, победно потрясая пригоршнями кадавров.
– Хороший червь – это мёртвый червь! – громыхал он. – Попомните мои слова! Йе-е!
Все захлопали в ладоши.
Через некоторое время муть на дне осела, и они взглянули на застывшую лаву с прожилками. Оттуда поднимались ниточки газовых пузырьков. Камеры светоострова увеличили изображение, и Борман разглядел получше, что происходит с прожилками.
– Ковры бактерий, – сказал он.
– И что это значит? – спросил Фрост.
– Трудно сказать. Пока они на поверхности, опасности нет. Я не знаю, сколько их уже внедрено внутрь осадка. Грязные серые линии, кстати, это гидрат.
– Значит, он ещё существует!
– Насколько мы видим – да. Но мы не знаем, сколько его было перед этим. Выход воздушных пузырьков держится в области нормы. Я бы с некоторой осторожностью сказал, что мы небезуспешны.
Фрост удовлетворённо кивнул:
– Пойду принесу кофе.
Затем они долгие часы следили, как пылесос очищает плато, – до ломоты в глазах. В конце концов, ван Маартен прогнал Фроста в постель. Фрост и Борман три ночи подряд почти не спали.
– Следующая очередь спать – ваша, – заметил голландец Борману.
– Я не могу. – Борман потёр глаза. – Никто лучше меня не разбирается в гидратах.
Он был действительно на исходе сил. Команда пилотов хобота сменилась за это время уже трижды. Но в скором времени ожидалось прибытие Эрвина Сьюсса из Киля, и Борман хотел его дождаться.
Между тем опустилась ночь. Помещение наполняло тихое жужжание приборов. Световой остров и хобот медленно, но стабильно продвигались к северу. По данным «Полярной звезды», черви сосредоточены лишь на этой террасе. Потребуется ещё несколько дней, чтобы очистить всё, но надежда вновь оживала. Если черви и бактерии исчезнут, подточенный гидрат, возможно, снова восстановится.
Из-за сонливости он не заметил, когда изменилась картина на мониторе.
– Там что-то блестит, – сказал он, нагнувшись вперёд. – Отодвиньте хобот.
Ван Маартен прищурился: – Где?
– Посмотрите на монитор. В этом червивом месиве что-то блеснуло. Вот, опять!
Сон как рукой сняло. Теперь и камеры светоострова показывали: что-то не в порядке. Вокруг хобота взметнулось облако взбаламученного осадка. В нём кружились тёмные комья и поднимались вверх пузырьки.
Экраны хобота затемнились. Конец хобота отшвырнуло в сторону.
– Чёрт, что это?
Из громкоговорителя послышался голос пилота:
– Мы засосали что-то крупное. Помпа нестабильна. Я не знаю, может…
– Отъезжаем! – крикнул Борман. – Прочь от склона! Вот опять, в отчаянии подумал он. Как тогда на «Солнце». Прорыв газа. Они слишком долго долбили на одном месте, и плато потеряло стабильность. Осадочные слои потревожило отсосом.
Нет, не прорыв газа. Гораздо хуже.
Хобот не успел отодвинуться. Облако вдруг словно взорвалось. Ударная волна сотрясла светоостров. Картинка взметнулась и опустилась.
– Это оползень, – крикнул пилот.
– Отключайте отсос, – Борман вскочил. – Отъезжайте. Теперь он увидел, как сверху падают крупные обломки скал. Вулканическая порода обваливалась на террасу. Где-то в облаке грязи и обломков терялся едва видимый хобот.
– Отсос отключён, – отозвался ван Маартен.
Они во все глаза смотрели за ходом оползня. Вниз обрушивалось всё больше и больше камней. Если эффект передастся почти отвесной стене вулканического конуса, то повалятся ещё более крупные куски. Вулканическая порода отличается хрупкостью. Из маленькой осыпи за несколько минут может возникнуть обвал, и в конце произойдёт то, чему они как раз хотели воспрепятствовать.
Надо успокоиться, подумал Борман. Бежать всё равно уже поздно.
Водяная гора высотой шестьсот метров…
Падение камней прекратилось.
Долгое время ничего не происходило. Они молча смотрели на монитор. Над террасой стояло мутное облако, рассеивая и отражая свет галогеновых ламп.
– Перестало, – сказал ван Маартен немного дрожащим голосом и позвонил пилотам.
– Светоостров пострадал, – сказал один из осветителей. – Выпала одна камера.
– А хобот?
– Кажется, застрял, – ответили из другого крана. – Система передаёт сигналы, но хобот не в состоянии их выполнить.
– Похоже, конец завалило камнями, – предположил другой пилот.
– Много там нападало? – тихо спросил ван Маартен.
– Пусть сперва муть осядет, – ответил Борман. – Кажется, мы проскочили на голубом глазу.
– Хорошо. Тогда подождём. – Ван Маартен говорил в микрофон. – Никаких попыток освободить хобот.
Три часа спустя облако рассеялось. Правда, не полностью, но конец хобота можно было разглядеть. Снова появился Фрост. Волосы штопорами торчали во все стороны.
– Заклинило, – констатировал ван Маартен.
– Да, – Фрост поскрёб загривок. – Но, кажется, он цел. Только как его высвободить?
– Можно послать вниз робота, – предложил Борман.
– О нет! – застонал Фрост. – Сколько же это отнимет у нас времени?! А так хорошо всё начиналось!
– Придётся поторопиться. – Борман повернулся к ван Маартену: – Как скоро мы сможем снарядить «Рэмбо»?
– Немедленно.
– Тогда вперёд. Попробуем.
«Рэмбо» недаром получил своё прозвище от фильма с Сильвестром Сталлоне. Этот робот походил на уменьшенную версию «Виктора-6000», располагал четырьмя камерами, несколькими кормовыми и боковыми излучателями для стабилизации и двумя прочными, ловкими манипуляторами. Вскоре он уже спускался вдоль конуса вулкана, связанный с «Иеремией» электрооптическим кабелем. На мониторе появился светоостров. Робот опустился на террасу и направился к зажатому хоботу. Вблизи было отчётливо видно, что моторы и камеры хобота исправны, просто его основательно заклинило.
Манипуляторы «Рэмбо» принялись за работу. Он оттаскивал обломки, пока не дошёл до косо торчащего камня, который внедрился глубоко в осадок, прижав хобот к выступу скалы. Клешни манипулятора двигались взад и вперёд, пытаясь расшатать обломок. Но он засел прочно.
– Автомат не справится, – решил Борман. – Он не может развить достаточный импульс.
– А если пилоты просто дёрнут хобот вверх? – предложил Борман.
Ван Маартен покачал головой:
– Слишком рискованно. Рукав может порваться.
Они попытали счастья, тараня камень роботом под разными углами. К полуночи стало ясно, что машине не справиться. Между тем очищенная поверхность террасы снова начала покрываться червями, прибывавшими со всех сторон из темноты.
– Это мне совсем не нравится, – рычал Борман. – Как раз сейчас, когда и так всё нестабильно. Надо думать, как высвободить рукав, иначе я не вижу ничего хорошего.
Фрост наморщил лоб. И потом сказал:
– Хорошо. Тогда я посмотрю. Причём лично.
Борман вопросительно взглянул на него.
– Ну, если «Рэмбо» не может, вниз отправлюсь я. Венец творенья, как-никак. Четыреста метров? Найдётся на борту подходящий костюмчик?
– Ты хочешь спуститься вниз? – вскричал Борман.
– А что? – Фрост потянулся, хрустнув суставами. – Чем я тебе не нравлюсь?


15 августа

«Независимость», Гренландское море

Кроув использовала ответ Ирр как повод послать в глубину второе, более сложное сообщение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117