– Мигрень, говорите?
– Да. Ужасная! Случается нечасто, но когда случается, помогает только одно: принять снотворное и выключить свет.
– Проспали до утра?
– Конечно. – Вид у Рубина был виноватый: – Мне очень жаль. Но тут теряешь всякий контроль, серьёзно. Иначе бы я показался.
– А разве вы не показались?
Её вопрос прозвучал как-то странно. Рубин растерянно улыбнулся:
– Нет.
– Точно нет?
– Мне же лучше знать.
В голове Йохансона что-то щёлкнуло. Как сломанный диапроектор. Направляющие полозья пытаются захватить картинку и соскальзывают.
Почему Оливейра спросила его об этом?
Они остановились перед дверью лаборатории, и Рубин набрал цифровой код. Когда он вошёл, Оливейра тихо сказала Йохансону:
– Эй, в чём дело? Вы же были твёрдо уверены, что вчера ночью видели его.
Йохансон уставился на неё:
– В чём я был уверен?
– Когда мы с вами сидели на ящике, – шепнула Оливейра. – Вы сказали, что видели его.
Щёлк. Полозья снова попытались захватить картинку. Щёлк.
Его голова была набита ватой. Они пили вино, это он помнил. И потом он… что видел? Щёлк. Оливейра подняла брови.
– Ну… – сказала она, входя. – Кажется, вспомнили?!


* * *

Нейронный компьютер

Они сидели в JIC перед компьютером Уивер.
– Смотри, – объясняла она. – Это дело с кодировкой даёт нам новую исходную точку.
Эневек кивнул:
– Клетки не все одинаковы. Они не как нейроны.
– И дело не только в способе, как они связаны друг с другом. Может, в кодировке ДНК и лежит ключ к слиянию клеток.
– Нет. Слияние вызвано чем-то другим. Чем-то дальнодействующим.
– Вчера мы договорились до запаха.
– О’кей, – сказал Эневек. – Попробуй. Программируй так, что они производят некое пахучее вещество, которое сигнализирует о слиянии.
Уивер задумалась. Потом позвонила по местному телефону в лабораторию:
– Сигур? Привет! Мы сидим над симуляцией. Не возникло ли у вас за это время идеи, как клетки сплавляются между собой? – Некоторое время она выслушивала ответ. – Вот именно. Мы попробуем. Держи меня в курсе.
– Что он сказал? – спросил Эневек.
– Они пробуют фазовый тест. Хотят заставить желе распасться, а потом снова слиться.
– Значит, они тоже думают, что клетки издают запах?
– Да. – Уивер наморщила лоб. – Вопрос в том, какая клетка начинает процесс? И почему? Кто-то же должен вызвать цепную реакцию.
– Генетическая программа. Лишь определённые клетки могут запускать процесс слияния.
– Часть мозга, которая может больше, чем все остальные… – размышляла Уивер. – Хм, это подкупает. И всё же этого как-то недостаточно.
– Погоди! Может, мы на неверном пути. Мы исходим из того, что эти клетки вместе образуют большой мозг.
– Я убеждена, что так и есть.
– Я тоже. Но я только что подумал, что… – Эневек лихорадочно соображал. – Тебе не кажется странным, что они отличаются друг от друга? Мне пришла в голову возможная причина для такого кодирования. Кто-то программирует их ДНК, чтобы они могли выполнять специфические задания. Но если это так – тогда каждая из этих клеток сама себе мозг. – Он продолжал размышлять, но не имел ни малейшего представления, как это может происходить. – Это означало бы, что ДНК каждой клетки и есть её мозг.
– ДНК, которая может думать?
– Вроде того.
– Тогда она должна быть обучаемой. – Она взглянула на него, полная сомнений. – Я готова поверить многому, но этому?
Она была права. Это ересь. Потребовалась бы совершенно новая биохимия. Чего не могло быть.
Но если бы всё-таки это функционировало… Фантастика!
– Ещё раз, как обучается нейронный компьютер? – спросил он.
– Посредством всё более сложных одновременных вычислений. С опытом растёт число альтернатив действия.
– И как он всё это запоминает?
– Да сохраняет и всё.
– Для этого каждая единица должна иметь в своём распоряжении площадку памяти. В сплетении площадок памяти возникает искусственный разум.
– Куда ты клонишь?
Эневек стал объяснять. Она слушала, время от времени отрицательно мотала головой и просила объяснить ещё раз.
– Ты заново переписываешь биологию, насколько я понимаю.
– Правильно. Тем не менее, могла бы ты запрограммировать процесс, который протекал бы подобным образом? Хотя бы кусочек процесса.
– Кусочек – всё равно много. Ну ты даёшь, Леон! Что за сумасшедшая теория! Но хорошо. О’кей. Я попробую.
Она потянулась. Засветились золотые волоски на её загорелых руках. Под тканью майки обозначились мышцы. Эневек подумал, как ему нравится эта широкоплечая, компактная девушка.
В ту же минуту она взглянула на него.
– Но тебе это будет кой-чего стоить, – угрожающе сказала она.
– Ну, говори, чего.
– Спины и плеч. Расслабляющий массаж. – Она ухмыльнулась. – Причём плата – вперёд. Пока я программирую.
Эневек был потрясён. Имела его теория какой-то смысл или нет – было уже не так важно. Главное, она себя окупала.


* * *

Рубин

К обеду все собрались в офицерской кают-компании. Состояние Йохансона между тем улучшилось. Они с Оливейра очень хорошо понимали друг друга и не особенно огорчились, когда Рубин отказался идти на обед, заявив, что не чувствует голода после мигрени.
– Пойду прогуляюсь по «крыше», – сказал он, стараясь всем своим видом вызвать сострадание.
– Смотрите, осторожнее, – улыбнулся Йохансон. – Здесь легко оступиться.
– Не беспокойтесь, – ответил Рубин. А сам подумал: знал бы ты, как я осторожен! – Буду держаться от края подальше.
– Вы нам ещё понадобитесь, Мик.
– Ещё бы, – тихо сказала Оливейра, и он услышал. Ах, так? Рубин сжал кулаки. Они тут, наверное, языки себе истрепали, перемывая ему косточки. Но он своё возьмёт. Заслугу спасения человечества запишут на его счёт. Он достаточно долго ждал, чтобы выйти из тени ЦРУ. Как только эта миссия будет позади, не останется никаких оснований прятать от мира его достижения. Когда не будут действовать больше никакие подписки о неразглашении, он сможет опубликовать всё – и получит признание.
Пока он шагал вверх по пандусу, настроение его улучшилось. На третьем уровне он свернул в боковой коридор и остановился перед узкой запертой дверью. Набрал цифровой код. Дверь открылась, и Рубин попал в следующий коридор. Дошёл до следующей двери. Набрал код и здесь, на консоли зажглась зелёная лампочка, над ней был объектив за стеклом. Рубин приблизил к нему правый глаз, объектив отсканировал узор его сетчатки и дал блокирующей системе добро. Дверь открылась. Он заглянул в просторное сумрачное помещение, полное компьютеров и мониторов, похожее на CIC. За пультами сидели военные и гражданские. Воздух вибрировал от работы аппаратуры. У большого, освещенного изнутри стола-карты стояли Пик, Вандербильт и Ли.
– Входите, – холодно сказал Пик, подняв голову. Рубин подошёл ближе и почувствовал, как его уверенность в себе уменьшилась.
– Мы очень хорошо продвинулись, – зачастил он. – Всегда на шаг впереди…
– Сядьте, – перебил его Вандербильт, указав на стул по другую сторону стола. Рубин подчинился. Те трое остались на ногах, и он оказался как перед трибуналом.
– Этот случай ночью был, конечно, очень глупый, – добавил он.
– Глупый? – Вандербильт упёрся костяшками пальцев в стол. – Вы полный идиот. В других обстоятельствах я бы выкинул вас за борт.
– Минуточку, я…
– Зачем вы его ударили?
– А что мне оставалось?
– Лучше надо было смотреть. Недотёпа! Не надо было его впускать.
– Это не моя ошибка, – возмутился Рубин. – Это ваши люди должны смотреть, кто тут шляется.
– Зачем вы открыли эту проклятую переборку?
– Потому что… ну, я думал, может, понадобится… ведь было соображение насчёт…
– Что?
– Послушайте меня внимательно, Рубин, – сказал Пик. – Переборка в ангар имеет одну-единственную функцию, и вы это знаете. Она служит для ввоза и вывоза громоздкого материала. – Его глаза сверкнули. – И почему вам понадобилось открыть непременно эту переборку?
Рубин закусил губу.
– Просто вам лень было идти в обход, вот и вся причина.
– Как вы можете так говорить?
– Могу, потому что это правда, – Ли обошла вокруг стола и села перед Рубиным на край. Она смотрела на него снисходительно, почти дружелюбно. – Вы же сказали, что идёте подышать воздухом.
Рубин осел на своём стуле. Конечно, он это сказал. И, конечно же, система наблюдения всё это записала.
– А потом вы снова вышли подышать.
– Но ведь в ангаре никого не было, – оправдывался он. – И ваши люди не сказали, что это не так.
– Охрана ничего не сказала, потому что её никто ни о чём не спросил. Это ваша обязанность – всякий раз спрашивать разрешения открыть переборку. Два раза подряд такое не происходит. Поэтому вас и не оповестили.
– Мне очень жаль, – пролепетал Рубин.
– Я должна признать, что и охрана не на высоте. Вторую прогулку Йохансона в ангар мы прозевали. При подготовке миссии мы допустили ошибку: не инсталлировали сплошную систему прослушивания. Мы, например, не знаем, о чём говорили Оливейра и Йохансон, когда устроили маленькую вечеринку на ящике. И, к сожалению, мы не слышим разговоров на пандусе и на «крыше». Но это не меняет того обстоятельства, что вы вели себя как последний дурак.
– Я обещаю, этого больше никогда…
– Вы – дырка в системе надёжности, Мик. Безмозглый дурак. И хотя я не во всём единодушна с Джеком, в данном случае я только помогу ему выкинуть вас за борт, если это повторится. Я сама лично подманю ради такого случая парочку акул и с радостью полюбуюсь, как они будут выгрызать вам потроха. Вы меня поняли? Я убью вас.
Её голубые глаза всё ещё смотрели на него дружелюбно, но Рубин догадывался, что она не поколеблется привести свои угрозы в исполнение.
Он боялся этой женщины.
– Я вижу, до вас дошло. – Ли хлопнула его по плечу и снова вернулась к остальным. – Хорошо, теперь о мерах нейтрализации. Наркотик подействовал?
– Мы впрыснули Йохансону миллилитр, – сказал Пик. – Больше – вывело бы его из строя, а в настоящий момент мы не можем себе этого позволить. Вещество работает как ластик в мозгу, оно всё стирает, но нет гарантии, что он не вспомнит.
– Как велик риск?
– Трудно сказать. Какое-нибудь слово, цвет, запах – если мозг найдёт какую-нибудь ниточку, он схватится за неё и реконструирует всю картину.
– Риск велик, – пробурчал Вандербильт. – Пока что мы не нашли такого средства, которое полностью подавляло бы воспоминания. Слишком мало знаем о способе действия мозга.
– Значит, надо за ним понаблюдать, – сказала Ли. – Как вы думаете, Мик, долго ещё Йохансон будет нам нужен?
– О, мы продвинулись сильно, – горячо воскликнул Рубин. Тут ему было чем восстановить репутацию. – Уивер и Эневек прорабатывают идею феромонного слияния. Оливейра и Йохансон тоже натолкнулись на возможность запаха. Сегодня после обеда мы будем проводить фазовый тест, чтобы получить доказательства. Если подтвердится, что слияние клеток происходит при помощи запаха, это будет хорошая перспектива.
– В случае. Если. Возможно. Могло бы. – Вандербильт запыхтел. – Когда вы получите это проклятое средство?
– Это исследовательская работа, Джек, – сказал Рубин. – Никто же не стоял над душой у Александра Флеминга и не спрашивал, когда же он, наконец, откроет пенициллин.
Вандербильт хотел возразить, но тут от пульта к ним подошла женщина и сказала:
– В CIC расшифровали сигнал.
– Scratch?
– Вроде бы. Кроув сказала Шанкару, что его расшифровали.
Ли взглянула в сторону пульта, куда поступали все картинки и разговоры из CIC. Там были видны Шанкар, Кроув и Эневек. К ним подошла Уивер.
– Значит, сейчас мы получим сообщение, – сказала Ли. – Уж разыграйте удивление, господа.


* * *

Combat Information Center

Все сгрудились вокруг Кроув и Шанкара, чтобы увидеть ответ. Уже не в форме спектрограммы, а в оптическом переложении сигнала, полученного накануне.
– Это и есть ответ? – спросила Ли.
– Хороший вопрос, – сказала Кроув.
– Что такое Scratch вообще? – спросил Грейвольф, который тоже явился в сопровождении Делавэр. – Это язык?
– Scratch, может быть, и да, но не в той форме, как он закодирован, – объяснил Шанкар. – Это как у нас с посланием из Аресибо. Ни один человек на Земле не разговаривает бинарным кодом. В принципе, это не мы послали сигнал в космос, а наши компьютеры.
– Что мы отсюда можем узнать, – сказала Кроув, – это структуру Scratch. Почему на слух она воспринимается, как звук иглы, проехавшей поперёк пластинки. Это стаккато в низкочастотном диапазоне, пригодном для того, чтобы пересечь весь океан. Низкочастотные волны преодолевают самые большие расстояния. К тому же стаккато противоестественно быстрое. Проблема с инфразвуком состоит в том, что шумы на частоте ниже ста герц мы должны во много раз ускорить, чтобы сделать их слышными. И при этом стаккато, и без того быстрое, убыстряется ещё больше. Но ключ к пониманию лежит в замедлении.
– Мы должны растянуть звук, – сказал Шанкар, – чтобы различить подробности. Вот мы его и замедлили так, что на фоне царапающего звука стала различима последовательность импульсов разной длины.
– Как азбука Морзе, – сказала Уивер.
– Примерно так это и действует.
– И как вы это изобразите? – спросила Ли. – Через спектрограммы?
– С одной стороны. Но этого мало. Чтобы не увидеть, а услышать, мы прибегли к тому же приёму, как на радарных картинках со спутников, когда картинка становится видимой через искусственное раскрашивание. В нашем случае мы заменяем каждый сигнал с сохранением его длительности и интенсивности – на частоту, которую можем слышать. Если в оригинале различные уровни частоты, то мы соответственно пересчитываем. Так мы поступили со Scratch. – Кроув набрала приказ на клавиатуре. – То, что мы приняли, звучит приблизительно так.
Звук загрохотал, как барабан под водой. Быстрая, даже чересчур быстрая, но однозначно дифференцированная последовательность импульсов разной длины и громкости.
– Звучит действительно как код, – сказал Эневек. – И что это означает?
– Мы не знаем.
– Вы не знаете? – удивился Вандербильт. – А я думал, вы его расшифровали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117