Остальное доделывали мы. Аналогично происходило с минами. Животные сообщали о находке. В большинстве случаев они ныряли вниз с магнитом, сажали его на мину, к магниту была прикреплена верёвка. Если мина не на якоре, нам достаточно было потянуть за шнур. И готово. Косатки и белухи доставали торпеды с километровой глубины. А надо сказать, что для человека поиск мин – занятие смертельное. Не столько из-за того, что они могут у тебя в руках взорваться, сколько из-за того, что искать приходится всегда вблизи берега – как раз там, где идут боевые действия. Тебя просто пристрелят.
– А животные на минах не подрывались?
– Официально считается, что нет. На самом деле есть исключения, но в области допустимого. А МК0 – не обычная система, а общее название целого ряда программ, которые велись в разных местах и всегда с новыми животными. Иногда для МК0 рекрутировали животных из других систем, и больше мы их уже не видели. – Грейвольф сделал паузу. – Я был хорошим тренером. МК6 была моей первой системой. Мы участвовали во всех крупных манёврах. В 1990 году я получил МК7, и все хлопали меня по плечу. Превозносили до небес, и кому-то пришло в голову, что мне можно доверить и более секретные вещи.
– МК0?
– Я, конечно, знал, что военно-морские афалины добились своего первого успеха в начале семидесятых во Вьетнаме, там они охраняли бухты и предотвращали подводные диверсии вьетконговцев. Об этом в MMS всегда рассказывали первым делом и очень этим гордились. Но они не расскажут тебе про обстоятельства, в которых это совершалось. Они словечка не проронят о Swimmer Nullification Programm. Животных дрессировали срывать с вражеских аквалангистов маску и ласты и выдёргивать шланги. Уже одно это достаточно жестоко, но во Вьетнаме дельфинам закрепляли на морде и на ластах длинные ножи-стилеты, а у некоторых на спине был закреплён гарпун. Под водой на тебя нападал уже не дельфин, а машина для убийства. Но и это ещё цветочки по сравнению с тем трюком, который стали проводить позднее. На морде животного закрепляли шприц, которым дельфин должен был протаранить ныряльщика, что они и проделывали со всем старанием. Шприц вводил в тело ныряльщика 3000 кубиков сжатой углекислоты. Газ расширялся в секунду. Жертву разрывало на куски. Так истребили 40 вьетконговцев, а по ошибке ещё двух американцев, но небольшие естественные потери есть всегда. Усушка и утруска.
Эневек чувствовал, как у него сводит желудок.
– То же происходило и в конце восьмидесятых в Бахрейне, – продолжал Грейвольф. – Тогда я впервые попал на фронт. Моя система исправно делала своё дело, а об МК0 я тогда не имел представления. Не знал, что они сбрасывают животных с парашютом в недоступные области, иногда с трёхкилометровой высоты, и не все выживали. Иногда сбрасывали без парашюта – из вертолёта, но всё равно с двадцатиметровой высоты. А некоторых выпускали с минами, чтобы они закрепили их на корпусе вражеского корабля или подводной лодки. Иногда ждали, когда животное окажется достаточно близко к цели, и взрывали мины детонатором. Я обо всём этом узнал позже. – Грейвольф помолчал. – Мне бы уже тогда уйти, Леон, но мне нравилось на флоте. Я был там счастлив. Не знаю, можешь ли ты это понять.
Эневек молчал. Он понимал это слишком хорошо.
– И я утешал себя тем, что принадлежу к «хорошим парням». Но командование решило, что меня надо подключить к программам МК0. «Плохие парни» находили, что я жутко талантлив в обращении с животными. – Грейвольф сплюнул. – И тут они были правы, сукины сыны, а я был идиот, потому что сказал «да» вместо того, чтобы дать им по морде. Я уговаривал себя, что война есть война. В сражениях гибнут люди, они подрываются на минах, попадают под пули, в огонь, так чего уж оплакивать дельфинов? Так я попал в Сан-Диего, где они как раз вооружали косаток атомными боеголовками…
– Что-что?
Грейвольф поднял на него глаза:
– Ты удивлён? А я уже ничему не удивляюсь. Есть проекты по засылке косаток с таким грузом. Боеголовка весит семь тонн, взрослая косатка везёт такой груз несколько миль – до вражеского порта. Такого атомного кита-убийцу ничем не остановишь. Не знаю, как далеко они зашли в этом. Я был свидетелем других экспериментов. ВМФ с удовольствием показывает журналистам видео с дельфином, которого выпустили с миной на морде, и он радостно вернулся назад вместо того, чтобы снести этой миной башку капитану русской подлодки, для которого она предназначалась. На основании таких фактов они уверяют, что подобная команда убийц не может существовать. На самом деле такое случается, но крайне редко. В худшем случае в воздух может взлететь по недосмотру лодчонка с тремя рыбаками. Но с этим военные уж как-нибудь смирятся. Это не удержит их от продолжения опытов. – Грейвольф помолчал. – Но совсем другое, если атомный кит не сможет держать верный курс. Военные должны быть уверены, что в голову киту не взбредёт какая-нибудь глупость. А лучший путь избежать глупостей – это избавить его от мыслей вообще.
– Джон Лилли, – пробормотал Эневек. – В шестидесятые годы он провёл с дельфинами испытания на их мозге.
– Это имя где-то всплывало, – задумчиво сказал Грейвольф. – В Сан-Диего, по крайней мере, я сам видел, как дельфинам долбили череп. Это было в 1989 году. Вырубали в голове дырку долотом. Животные были в полном сознании, и их приходилось держать нескольким крепким мужикам. Мне объяснили, что им не больно, просто их раздражает стук молотка. Через дырки они вводили электроды, чтобы стимулировать мозг.
– Чистый Джон Лилли! – взволнованно воскликнул Эневек. – Он пытался создать что-то вроде географической карты мозга.
– Поверь мне, у ВМФ такие карты есть, – с горечью сказал Грейвольф. – Мне было тошно, но я держал язык за зубами. Они добились полного управления животным при помощи сигналов, надо отдать им должное. Они могли заставить дельфина повернуть влево, вправо, прыгнуть, проявить агрессивность по отношению к муляжу водолаза, они могли привести его в бегство или в состояние сна. И уже не играло роли, чего хочет само животное. Оно функционировало как телеуправляемая машина. Это считалось большой удачей, они были окрылены. В 1991 году мы отправились в Персидский залив и прихватили с собой две дюжины таких управляемых дельфинов, а в Сан-Диего параллельно продолжались опыты с атомными китами. Я всё ещё держал рот на замке и уговаривал себя тем, что это не мой проект, меня не касается. Мои дельфины ищут мины, они накормлены и обласканы. Меня побуждали поактивнее включаться в МК0, а я отговаривался тем, что мне нужно подумать. «Подумать» – это глагол не для армии, но они соглашались подождать. Мы прошли пролив Гибралтар и провели несколько тестов в открытом море. И начались сбои. В лаборатории и в аквариумах Сан-Диего телеуправление проходило без сучка и задоринки, а в открытом море на животных действуют и другие сигналы и запутывают их. Животные превратились в угрозу безопасности. Назад в Америку мы их отвезти не могли, взять с собой в Персидский залив – тоже обуза. Мы встали на якорь у Франции. Там есть один партнёрский институт, тоже работал по программе МК0. Французы – не лучшие наши друзья, но у них большой опыт, поэтому и завязался альянс. Мы надеялись получить у них разъяснения. Нас принял человек по имени Рене Гюи Буснель, руководитель знаменитой лаборатории d’Acoustique Animale. Он повёл нас на экскурсию, и там я увидел дельфина, впряжённого в какие-то тиски, исковерканного, с ножом, торчащим из спины. Не знаю, зачем они это сделали, но когда потом ассистенты передавали нам памятную карточку института, они расписались на ней кровью китов, и все смеялись.
Грейвольф прервался. Из глубины его могучей грудной клетки вырвался какой-то странный звук, похожий на подавленный вздох.
– Буснель пришёл к заключению, что с нашими дельфинами ничего не получится. Мол, руководители проекта в чём-то просчитались. Вернувшись на борт, мы созвали военный совет и решили избавиться от дельфинов. Мы просто выпустили их в море, а когда они отплыли метров на триста, кто-то нажал на кнопочку одного прибора. Они встраивали в электронную начинку взрыватели, чтобы техника не попала в руки врага. Небольшие капсулы, только чтобы взорвать электроды. Но животные погибли. А мы поплыли дальше.
Грейвольф кусал нижнюю губу. Потом посмотрел на Эневека:
– Это и есть те дельфины, которых потом прибило к французскому берегу.
– И ты…
– Я сказал им, что всё. Они пытались меня переубедить. Бесполезно. Конечно, они не хотели, чтобы в документах значилось, что лучший тренер ушёл от них по непонятным причинам: ещё нагрянут газетчики, телевидение – ну, ты знаешь. В конце концов, мы сошлись на том, что они дадут мне кучу денег, а я за это уволюсь по болезни. Я ведь, собственно, военный водолаз. А со слабой сердечной мышцей какой ты, на фиг, военный водолаз. И никто не будет задавать глупых вопросов.
Эневек смотрел на бухту.
– Я не учёный, как ты, – тихо сказал Грейвольф. – Я понимаю дельфинов и знаю, как с ними обращаться, но я не разбираюсь в нейрологии и всей этой мути. И терпеть не могу, когда кто-нибудь проявляет слишком откровенный интерес к китам или дельфинам, даже если он всего лишь их фотографирует. Я не могу этого вынести, ничего не поделаешь.
– А Шумейкер по-прежнему думает, что ты готовишь нам какую-нибудь пакость.
Грейвольф отрицательно покачал головой:
– Некоторое время мне казалось, что наблюдение за китами – хорошее дело, но ты сам видишь, это мне не помогло. Я сам вышвырнул себя на улицу. Просто я сделал это вашими руками.
Эневек упёрся подбородком в ладони. Здесь было так красиво. Неправдоподобно, до боли хороша эта бухта среди гор.
– Джек, – сказал он. – Тебе надо пересмотреть свои взгляды. Твои киты не сводят с нами счёты. Они не мстят. Ими управляют. Кто-то проводит с ними свою программу МК0. Это ещё хуже, чем всё, что вы с ними делали тогда, на флоте.
Грейвольф не ответил. Они поднялись с мостков и молча вернулись в Тофино. У «Китовой станции Дэви» Грейвольф остановился:
– Незадолго до моего увольнения из армии я слышал, что эксперименты с атомными китами сильно продвинулись вперёд. И в связи с этим упоминалось одно имя. Речь шла о каком-то нейрокомпьютере. Они говорили: чтобы полностью подчинить себе животных, изучай Курцвайля. Профессор, доктор Курцвайль. Говорю тебе это просто так. Вдруг пригодится.
Эневек подумал.
– Пригодится, – сказал он. – Очень может быть.


* * *

«Шато Уистлер», Канада

Вечером Уивер постучала в дверь Йохансона. И тут же, по своему обыкновению, нажала на ручку, чтобы войти. Но дверь была заперта.
Она спустилась в фойе и нашла его в баре – с Борманом и Стэнли Фростом. Они склонились над диаграммами и жарко спорили.
– Привет. – Уивер подошла к ним. – Дела продвигаются?
– Забуксовали, – сказал Борман. – В нашем уравнении ещё несколько неизвестных.
– Мы их найдём, – прорычал Фрост. – Бог не играет в кости.
– Это сказал Эйнштейн, – заметил Йохансон. – И был неправ.
Она тронула Йохансона за плечо:
– Извини, что отвлекаю, но не могли бы мы перемолвиться словечком?
– Прямо сейчас? Мы как раз проходим сценарий Стэна. Волосы дыбом встают. Почему бы тебе не присоединиться?
– Ну хоть минутку ты можешь мне уделить? – Она виновато улыбнулась остальным: – После этого я к вам примкну, вытерплю все ваши домыслы и помучаю вас умными комментариями.
– Прекрасная перспектива, – осклабился Фрост.
– Что-то важное? – спросил Йохансон, отходя от стола.
– Не то слово!
Они вышли наружу. Солнце клонилось к закату, окрасив заревом «Шато» и заснеженные горы. Уивер вдруг сообразила, что другие могут подумать, будто у них с Йохансоном любовные секреты. А ей важно было сказать ему о своих выводах ещё до того, как он выступит со своей теорией перед штабом.
– Что было в Нанаймо? – спросила она.
– Жуть.
– Значит, на Лонг-Айленд напали крабы-убийцы.
– Крабы с водорослями-убийцами, – поправил Йохансон. – Как в Европе, только ещё ядовитее. Но ты хотела что-то рассказать мне .
– Я целый день провела со спутниковыми данными. Потом сравнила показания радара с мультиспектральными снимками. Мне бы пригодились и данные дрейфователей Бауэра, но они больше не посылают данных. Но и так достаточно. Ты знаешь, что уровень моря по краям больших океанических водоворотов приподнят?
– Слышал.
– Одна такая область – Гольфстрим. Бауэр подозревал, что в этом регионе что-то не так. Он больше не находил североатлантические шлоты, в которые падает вода, и из этого вывел, что есть какие-то помехи в состоянии больших течений, но не был уверен в этом.
– И что?
Она остановилась и посмотрела на него.
– Я всё пересчитала на пять рядов. Краевой подъём Гольфстрима исчез.
Йохансон напряг лоб:
– Ты хочешь сказать…
– Водоворот больше не крутится, как раньше, и если ты посмотришь на спектральные снимки, то увидишь, что в той же мере уходит тепло. Сомнений нет, Сигур. Мы стоим на пороге нового оледенения. Гольфстрим больше не течёт. Что-то его остановило.


* * *

Совет безопасности

– Это чудовищное свинство! И кто-нибудь за это заплатит.
Президент жаждал крови.
Он только что прибыл на базу ВВС в Оффуте и первым делом созвал защищенную от прослушивания видеоконференцию с Советом национальной безопасности. Вашингтон, Оффут и «Шато Уистлер» были подключены одновременно. В подземном помещении Белого дома сидели вице-президент, министр обороны и его заместитель, госсекретарь, советник президента по национальной безопасности, директор ФБР и председатель Комитета начальников штабов. Из Центра по борьбе с терроризмом штаб-квартиры ЦРУ на Потомаке на связь вышли директор Центра, замдиректора по операциям, директор Центральной разведки, а также руководитель отдела спецзаданий. Главком Центрального командования, генерал Джудит Ли и замдиректора ЦРУ Джек Вандербильт завершали круг. Они сидели во временном Военном зале «Шато» перед несколькими экранами, на которых видели остальных участников совещания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117