– А ты?
– Я-то меньше всех.
– Я знаю. Тебя не обрадуешь ни цветами, ни звездопадом. Трудно приходится бедному Каре. Самое романтичное, что он мог бы тебе подарить, это анализ стабильности подводной конструкции.
Лунд не сводила с него глаз. Потом запрокинула голову и медленно легла на спину. Свитер задрался, обнажив пупок.
– Ты правда так считаешь?
Йохансон оперся на локоть и смотрел на неё сверху.
– Нет. Неправда.
– Ты думаешь, что во мне совсем нет романтики.
– Я думаю, ты просто не задумывалась над тем, как функционирует романтика.
Их взгляды снова встретились. Надолго.
Слишком надолго.
Его пальцы оказались в её волосах, медленно пробежали по прядям. Она смотрела на него снизу вверх.
– Может, ты мне покажешь это, – прошептала она.
Йохансон клонился над ней всё ниже, пока между их губами не завибрировала лишь тонкая прослойка горячего воздуха. Она обвила его шею. Глаза её были закрыты.
Поцеловать. Сейчас.
Тысячи шорохов и мыслей вспорхнули в голове Йохансона, уплотнились в вихрь и нарушили его концентрацию. Оба замерли в напряжённой позе, будто ждали знака, сигнала, разрешения: теперь можете поцеловать друг друга, теперь можете быть страстными.
Будьте же страстным , мужчина!
Что такое? – думал Йохансон. – Что здесь не так?
Он ощущал тепло тела Лунд, вдыхал её аромат, и это был чудесный, зовущий аромат.
Но ничто в нём не шелохнулось в ответ на этот зов.
– Не функционирует, – в ту же минуту сказала Лунд. На протяжении вздоха, на границе между капитуляцией и настойчивостью, Йохансон чувствовал себя так, будто упал в холодную воду. Потом короткая боль прошла. Что-то погасло. Остаток жара растворился в ясном воздухе над озером, уступив место громадному облегчению.
– Ты права, – сказал он.
Они оторвались друг от друга, медленно, с трудом, будто их тела ещё не взяли в толк то, что головам уже было ясно. Йохансон увидел в её глазах вопрос, который, возможно, читался и в его взгляде: что мы натворили? Сколько всего испортили?
– Всё в порядке? – спросил он.
Лунд не ответила. Он сел перед нею, спиной к борту. Потом заметил, что всё ещё держит в руке бутылку, и протянул ей.
– Совершенно очевидно, – сказал он, – что наша дружба слишком сильна для любви.
Он знал, что это звучит плоско и патетично, но это подействовало. Она начала хихикать, сперва нервно, потом с облегчением. Взяла бутылку, отпила глоток и громко рассмеялась. Провела ладонью по лицу, будто хотела стереть этот громкий, неуместный смех, но он пробивался сквозь её пальцы, и Йохансон в конце концов тоже рассмеялся вместе с ней.
– Ох, – вздохнула она. Они помолчали.
– Ты огорчился? – спросила она тихо.
– Нет. А ты?
– Я… нет, я не огорчилась. Нисколько. Просто это… – Она запнулась. – Это так запутано. На «Торвальдсоне» тогда, помнишь, вечер в твоей каюте. Ещё бы минута, и… всё могло бы произойти, но сегодня…
Он взял у неё из рук бутылку и выпил.
– Нет, – сказал он. – Давай будем честными, всё бы кончилось тем же.
– А в чём причина?
– Ты его любишь.
Лунд обняла руками колени.
– Каре?
– А кого же ещё?
Она уставилась прямо перед собой, а Йохансон снова приложился к горлышку, поскольку это было не его дело – копаться в чувствах Тины Лунд.
– Я думала, что могу уйти от него.
Пауза. Если она ждёт ответа, подумал он, то ей придётся ждать долго. Она сама должна это понять.
– Мы с тобой всегда были готовы к этому, – сказала она. – Никто из нас не хотел себя связывать, а ведь это идеальная предпосылка. Но мы так и не осуществили этой возможности. У меня никогда не было уверенности, что это должно произойти именно сейчас… Я никогда не была влюблена в тебя. Я не хотела быть влюблённой. Но представление, что это когда-нибудь произойдёт, волновало. Каждый живёт своей жизнью, никаких обязательств, никаких уз. Я даже была уверена, что это скоро случится, я считала, что давно пора! И вдруг появляется Каре, и я думаю: боже мой, это путы! Любовь обязывает, а это…
– Это любовь.
– Я думала, скорее, что это другое. Как грипп. Я больше не могла сосредоточиться на работе, я мысленно была где-то в другом месте, у меня почва уходила из-под ног, а это не для меня, это не я.
– И тут ты подумала, что надо наконец осуществить возможность, пока не окончательно потеряла над собой контроль.
– Нет, ты всё-таки обиделся!
– Я не обиделся. Я тебя понимаю. Я тоже никогда не был в тебя влюблён. – Он задумался. – Я тебя вожделел. Впрочем, лишь с тех пор, как ты вместе с Каре. Но я старый охотник, я думаю, меня просто злило, что добыча уходит из рук, это ранило моё тщеславие… – Он тихо рассмеялся. – Знаешь этот чудесный фильм с Шер и Николасом Кейджем? «Очарованные луной». Там кто-то спрашивает, почему мужчины хотят спать с женщинами? И ответ такой: потому что они боятся смерти. М-м. Почему я об этом вспомнил?
– Потому что страх присутствует во всём. Страх остаться одному, страх быть ненужным, но ещё хуже страх иметь выбор и ошибиться. У нас с тобой никогда не было ничего, кроме отношений, а с Каре… с Каре у меня никогда не будет ничего, кроме влечения. Я это быстро поняла. Ты хочешь кого-то, кого ты, собственно, совершенно не знаешь, ты хочешь его во что бы то ни стало. Но ты получаешь его только вместе с его жизнью впридачу. И тебе становится страшно.
– Что это окажется ошибкой?
Она кивнула.
– А ты была вообще с кем-нибудь вместе? – спросил он. – Ну, по-настоящему?
– Один раз, – ответила она. – Уже давно.
– Твой первый?
– М-м.
– И что случилось?
– То, что случилось, неоригинально. Правда. Он меня просто бросил, и мне это тяжело далось.
– А потом?
В лунном свете, подперев подбородок, с морщинкой между бровями, она была хороша. Но Йохансон не чувствовал ни следа сожаления. Ни о том, что они сделали попытку, ни о том, чем она быстро закончилась.
– Потом бросала всегда я.
– Ангел мщения.
– Ну что ты. Нет, временами парни просто действовали мне на нервы. Слишком медлительные, слишком несообразительные, слишком милые. Иногда я убегала просто, чтобы вовремя спастись, прежде чем… Ну, ты знаешь, я скора на руку.
– Ну да, не будем строить дом, а то налетит ураган и разрушит его.
Лунд скривила рот.
– Есть и другие возможности. Например, дом всё-таки строишь, но, прежде чем его кто-то разрушит, ты разрушаешь его сама.
– Каре – дом.
– Да. Каре – дом.
Где-то засвистел сверчок. Вдали отозвался другой.
– Тебе это чуть было не удалось, – сказал Йохансон. – Если бы мы сегодня переспали, у тебя было бы достаточно причин расстаться с Каре.
– Да, я бы твёрдо себе сказала, что это гораздо больше отвечает моему жизненному стилю – иметь отношения с тобой, чем отдаться влечению, которое надолго выбьет меня из колеи. Постель бы это как-то… подтвердила.
– Ты бы, так сказать, заспала себе путь к отступлению.
– Нет. – Она гневно сверкнула глазами. – Ты мне нравился, хочешь верь, хочешь нет.
– Ну ладно.
– Ты вовсе не вспомогательное средство для побега, если ты это имеешь в виду. Я тебя не просто так…
– Ну ладно, ладно! – Йохансон поднял руки. – Ты влюблена в меня.
– Да, – сказала она брюзгливо.
– Не с таким отвращением. Скажи ещё раз.
– Да. Да-а!
– Вот, уже лучше. – Он усмехнулся. – А теперь, после того, как мы тебя вывернули наизнанку и увидели, какая ты трусиха, мы, наверное, должны выпить остаток за Каре.
Она криво усмехнулась.
– Не знаю.
– Ты всё ещё не уверена?
– То да, то нет. Я… запуталась.
Йохансон перекидывал бутылку из руки в руку. Потом сказал:
– Я тоже однажды разрушил дом, Тина. Уже много лет назад. И жители были ещё внутри. Они еле выбрались оттуда. По крайней мере, один из двоих. Я и по сей день не знаю, правильно ли это было.
– И кто же был другой житель? – спросила Лунд.
– Моя жена.
Она подняла брови.
– Ты был женат?
– Да.
– Об этом ты не рассказывал.
– Мало ли чего я не рассказывал. Мне в кайф чего-нибудь не рассказать.
– А что случилось?
– Что всегда случается. – Он пожал плечами. – Развод.
– Почему?
– Да так. Без особенных причин. Никакой назревшей драмы, никаких летающих тарелок. Только чувство тесноты. И правда, страх, что это может… сделать меня зависимым. Уже надвигалось: семья, дети, пёс, роющийся в палисаднике, ответственность, а дети, собака и ответственность по частям уничтожают любовь… Тогда мне казалось очень разумным расстаться.
– А сейчас?
– Сейчас я иногда думаю, что это, может быть, была единственная ошибка в моей жизни. – Он задумчиво смотрел на воду. Потом снова поднял бутылку. – В этом смысле: «То, что хочешь сделать, делай скорее!»
– Я не знаю, что делать, – прошептала она.
– Не поддавайся страху. Ты правда скорая на руку. Так будь быстрее своего страха. – Он посмотрел на неё. – Я тогда не смог этого. Всё, что решаешь без страха, решаешь правильно.
Лунд улыбнулась. Потом наклонилась вперёд и взяла бутылку.
К удивлению Йохансона, они остались на озере до конца выходных. После их неудавшегося романа он думал, что на следующее же утро они вернутся в Тронхейм, но уезжать им не захотелось. Что-то в их отношениях просветлело. Не нужно стало поддерживать их вечный флирт. Они гуляли, болтали и смеялись, выкинув из головы весь мир со всеми его университетами, буровыми вышками и червями, и Йохансон готовил лучшие в своей жизни спагетти.
В воскресенье вечером они вернулись, и Йохансон высадил Лунд у её дома. Войдя наконец в свою квартиру в Киркегате, он впервые за много лет ощутил разницу между уединением и одиночеством. Но это чувство он оставил в прихожей. Дальше порога не допускались ни грусть, ни сомнения в себе.
Он внёс чемодан в спальню. Там тоже, как и в гостиной, был телевизор. Йохансон включил его и перещёлкивал каналы, пока не наткнулся на запись концерта из лондонского «Ройял Альберт Холла». Кири Те Канава пела арии из «Травиаты». Йохансон разбирал вещи, тихонько подпевая и раздумывая, чего бы выпить на ночь.
Через некоторое время музыка прекратилась.
Складывая непослушную рубашку, он не сразу отметил начало новостей.
– …как стало известно из Чили. Нет никаких подтверждений, что исчезновение норвежской семьи как-то связано с похожими событиями, произошедшими в это же время на побережье Перу и Аргентины. Там тоже несколько рыбацких лодок либо бесследно исчезли, либо были впоследствии обнаружены в море пустыми. Норвежская семья из пяти человек выехала на траулере в хорошую погоду и при спокойном море.
Сложить рукав вправо, подогнуть. Что это там сказали по телевизору?
– В Коста-Рике тем временем отмечено небывалое нашествие медуз. Тысячи так называемых «португальских галер» появились у самого побережья. Как стало известно, уже четырнадцать человек погибли от соприкосновения с этими чрезвычайно ядовитыми существами, множество людей получили ожоги, среди них двое англичан и один немец. Неизвестно число пропавших без вести. Министерство туризма Коста-Рики проводит кризисное совещание, но опровергает сведения, что пляжи закрыты для туристов. В настоящее время непосредственной опасности для купания нет, заявил представитель министерства.
Йохансон замер, держа в руках сложенную рубашку.
– Вот мерзавцы, – пробормотал он. – Четырнадцать погибших. Давно пора закрыть все пляжи.
– Вызывают беспокойство и большие стаи медуз у австралийского побережья. Особенную угрозу представляют «морские осы», также отличающиеся повышенной ядовитостью… Ряд несчастных случаев на море со смертельным исходом произошёл также на Западе Канады. Точные причины гибели туристических кораблей пока неизвестны. Возможно, суда столкнулись в результате отказа навигационного оборудования.
Йохансон повернулся. Дикторша как раз отложила свои листки и с пустой улыбкой смотрела в объектив камеры.
– А теперь в нашем обзоре – другие новости дня.
«Португальские галеры», подумал Йохансон.
Он вспомнил женщину в Бали – как она кричала на песке, корчась в судорогах. А ведь она даже не коснулась «галеры». Просто, прогуливаясь по пляжу, выудила её палкой из мелководья – полюбоваться необычайной красотой эфирного паруса. Женщина всего лишь перевернула медузу палкой, вываляв её в песке, как в панировке. А потом допустила ту роковую ошибку…
«Португальские галеры» относятся к виду, до сих пор представляющему для науки загадку. Строго говоря, «галера» не является классической медузой, это плавучая колония одноклеточных, сотен и тысяч полипов с разными функциями. Её голубой или пурпурный переливчатый парус, торчащий из воды оттого, что он наполнен газом, позволяет колонии двигаться по ветру подобно яхте. А что под парусом, того не видно.
Но очень ощутимо, если дотронуться. «Галеры» волочат за собой шлейф из щупальцев, достигающих в длину пятнадцати метров и усеянных сотнями тысяч крошечных обжигающих клеток. Строение и функция этих клеток представляют собой мастерское достижение эволюции – высокоэффективный арсенал оружия. Каждая клетка содержит внутри капсулу со свёрнутым шлангом, который завершается гарпунным остриём, втянутым до поры до времени внутрь. Легчайшее прикосновение приводит в действие процесс умопомрачительной точности. Шланг распрямляется и мощно выбрасывается наружу. Тысячи гарпунов пробивают кожу жертвы, словно шприцы, и впрыскивают такую смесь белков и протеинов, которая разом поражает нервные клетки и кровяные тельца. Следствие – немедленное сокращение мускулатуры. Боль – как от раскалённого металла, шок, остановка дыхания, паралич сердца. Если повезёт находиться в этот момент у берега, чтобы сразу вытащили, то останется надежда выжить. Пловцы и ныряльщики, попавшие в сеть такой медузы вдали от берега, шансов не имеют.
Та женщина в Бали всего лишь задела кончиком палки палец своей ноги. На палке оставался обжигающий яд. Даже такого количества было достаточно, чтобы она уже никогда не забыла об этой встрече.
И всё же «португальская галера» была безобидной тварью по сравнению с «кубической медузой» Chironex fleckerei – австралийской «морской осой».
В части ядовитых смесей природа достигла в своей эволюционной истории впечатляющих высот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117