"
— Ну так что ж? — рассмеялся епископ. — Выходит, ты, шут, его в свою компанию записал?
— Э! Что мне Гурка! — прыснул Станьчик. — Он в шутовстве своем только выучку проходить начинает, как Черный — во лжи. У нас на Вавеле всего один человек правду без устали гласит — шут старого короля. Я верен лишь самому себе и... истине! Но вашей милости всегда умным советом служить готов...
— Довольно! Позабавились, и хватит, — прервал его Зебжидовский.
— Уже? А я хотел было вас просветить, кто в сговоре с послом австрийским Лангом. Однако же назову его имя лишь тогда, когда вы, господа, сами меня об этом попросите. Только тогда — не ранее!
Он выбежал из комнаты, а Радзивилл, в крайнем недоумении, спросил:
— Кого же доктор Ланг мог уже склонить на свою сторону?
— Э!.. Все равно у нас на Вавеле он будет значить не более, нежели Марсупин при Елизавете, —буркнул Зебжидовский.
— А кто тогда служил двум господам? Алифио? — допытывался кравчий.
— Нет. Может... может, Паппакода? — задумался епископ.
— Вижу, угодил я в змеиное гнездо! — шикнул Радзивилл.
Однако же епископ возразил ему:
— Ну зачем так?! На Вавеле нет змей, одна лишь пещера, где когда-то обитал дракон. Дракон из древней, славной польской легенды.
На свадебные торжества и коронацию в Краков прибыла Изабелла со своим четырнадцатилетним сыном Яношем Сигизмундом, все еще считавшимся наследником венгерского престола, но на самом-то деле они вместе с матерью лишь предпринимали попытки удержаться хотя бы в Семиградье.
Въезд Катерины в королевский замок прошел в соответствии с принятым ритуалом, давно известным Боне до мельчайших подробностей. Сигизмунд Август встречал свою невесту перед въездом в город, а потом в сопровождении пышной королевской свиты, каштелянов и воевод процессия направилась в королевский замок на Вавеле.
Когда Бона воочию увидела свою третью невестку, она невольно вспомнила Барбару. Невысокая, плотная Катерина с трудом передвигалась под тяжестью роскошного платья, расшитого золотом и усыпанного драгоценными каменьями. Судя по всему, Фердинанд Габсбург хотел показать краковскому двору, что на сей раз он не поскупился на приданое. Сигизмунд Август беспечно развлекал беседой свою будущую супругу, но Бона, не сводившая с него глаз, понимала, как трудно ему, как он страдает, ведь даже у нее сейчас стояла перед глазами покойная красавица Барбара.
Позже, уже готовясь к коронационным торжествам, Бона позвала в свои покои Изабеллу и, желая порадовать дочь, сама выбрала для нее из своего ларца самые красивые драгоценности: ей хотелось, чтобы Катерина позавидовала венгерской королеве, которую Габсбурги все время старались принизить.
— Как я рада, что на свадебные торжества съехалось столько знатных гостей, — говорила она дочери, — родичи Фердинанда, ты, душа моя, я, наследные принцы австрийский и венгерский, а князей и не счесть. Подай-ка мне бриллиантовое ожерелье, — велела она Марине, — и перстни к нему. Мы такую свадьбу сыграем, какой Кракову и не снилось... Если же австриячка родит Августу сына... Она мне чужая, совсем чужая, и добрых чувств к ней не питаю... но если она даст Ягеллонам наследника, то получит из моей казны щедрые дары!
— Катерина? - переспросила Изабелла.
— Да. Из Варшавы я привезла с собой серебряную колыбель. И на крестины королевича из самой дальней дали, с самого края полесской пущи, где бы я ни была, обязательно наведаюсь в Краков. Когда-то моя мать, Изабелла Арагонская, обещала приехать из Бари. Но не сдержала слова. Я сдержу, непременно! Изабелла!
— Я слушаю вас.
— Ты ведь разговаривала с Катериной? Скажи мне, будет ли наконец в Вавельском замке настоящий королевский двор? Балы? Охота? Турниры? Как когда-то в мои юные годы?
-Право, не знаю. Со мной она говорила только об одном: о добродетели, о покорности и о том, что Краков очень красивый город и что, будь она на моем месте, никуда бы отсюда не уезжала.
— Ты — королева Венгрии! — сурово заметила Бона.
— Об этом она предпочитает не вспоминать.
— Любопытно... Это говорит о многом. Марина! Позови ко мне Паппакоду.
А уже через час Паппакода докладывал доктору Лангу, вроде бы случайно встретив его на галерее, о том, что происходило во дворце.
— Старая королева была спокойна, кажется, смирилась с мыслью, что сын третий раз вступает в брак, —едва слышно шептал он. — Но когда я вошел, она стала срьшать с себя и швырять на пол драгоценности!.. Я их еле-еле собрал, ползал по ковру на коленях. Санта Мадонна! Как могла принцесса быть столь неосторожной?
— Она должна выполнить поручение императора...
— Но зачем так торопиться, сразу раскрывать карты. Ведь Изабелла после свадьбы незамедлительно выедет в Венгрию вместе с сыном.
— Ее место в Кракове, возле брата. Или в Варшаве с безумно любящей ее матерью.
— А где же место венгерского королевича? — полюбопытствовал Паппакода.
— С чего вы взяли, что он вернется когда-нибудь в Венгрию? Его воспитают в Вене. Там и решат его судьбу.
— Королева Бона до нынешнего дня даже не подозревала об этом. А сегодня повелела выведать, какие Вена плетет интриги против Изабеллы. Будьте осторожны. У здешних стен есть уши, да и Радзивилл Черный все насквозь видит.
— Ах, этот. Недолго ему осталось все видеть, — не скры- , вая раздражения, прошептал Ланг.
— Вы о Черном? — удивился итальянец.
— Он слишком много знает и многого жаждет, — прошипел посол Фердинанда.
— Ему, видно, кое-что обещано, потому он столь важно держится.
Доктор Ланг внимательно посмотрел на собеседника.
— Кажется, синьор Паппакода тоже слишком много знает?
— Я? Нет, я ничего не знаю. Догадываюсь только!
— Догадываться необязательно, — не преминул заметить Ланг.
— Я свое сделал, предупредил, — защищался Паппакода.
— И я тоже. Весьма сожалею, меня ждут...
И, повернувшись, доктор Ланг удалился. Казначей королевы Боны с ненавистью смотрел ему вслед...
После торжественного богослужения и коронации вся королевская свита направилась в замок. Бона, рядом с которой все время находился герцог Альбрехт Прусский, не смогла сдержать едкого замечания:
— Великий колокол... опять зазвучал —в честь пребывания на Вавеле Габсбургов и Гогенцоллернов.
— Ближайших родственников вашего величества, — добавил бывший великий магистр, ленник Польши, герцог Альбрехт. — Ваша первая невестка и теперешняя — дочери римского короля.
— Весьма признательна, что напомнили об этом, - с трудом сдерживая гнев, отвечала Бона.
Во время свадебного пира она пребывала в сильном волнении, буквально не сводя глаз с молодой пары. Катерина держалась непринужденно, улыбалась, то и дело обращаясь к своему супругу. О чем они могли говорить? Как закончится этот шумный вечер с бесконечными виватами в честь королевской четы? Она помнила, что случилось в первую брачную ночь после свадьбы Августа с Елизаветой. Катерина постарше своей сестры, посмелее... да, пожалуй, и поопыт-нее...
Бона наклонилась к сидевшей у ее ног карлице Досе и, взяв из вазы цукаты, прошептала:
— Проберись к ним в спальню и спрячься, затаись, чтобы никто не видел. Сможешь?
— О да.
— Тогда держи. — И тут же обернулась к своему соседу, герцогу Альбрехту. — Как эти крошки любят то, чего никогда не видели в глаза. Южные засахаренные фрукты... в Кракове такая редкость, а мои карлицы их обожают.
Ответа Бона не слушала, Доси возле ее ноги, слава богу, уже не было, и тут она увидела, что королевская чета наконец встала. Август... Она ненавидела Габсбургов, не выносила Катерину, но безумно хотела, чтобы в эту брачную ночь в объятьях своей новой жены ее сын хоть на минуту забыл Барбару...
Молодые вошли в королевскую опочивальню, в ту, которая была когда-то спальней старой королевы. И остановились, повернувшись друг к другу, — так когда-то в первую брачную ночь Август стоял напротив Елизаветы. Катерина сама сняла корону и встряхнула головой, однако распущенные, согласно обычаю, волосы не накрыли плотным покровом ее плечи, они были короткие и не такие густые, как у ее сестры. Однако король невольно, как и в ту ночь, чуть коснулся рыжеватых завитков, настороженно присматриваясь, как ответит на его ласку супруга. Она кокетливо усмехнулась, а когда он протянул ей кубок и они отпили из него, она, нарушив ритуал, первая подошла еще ближе и положила руки ему на плечи. Это было так неожиданно, так смело, что король отпрянул и спросил:
— Вы не боитесь меня?
— Нет, — с усмешкой отвечала Катерина.
— Совсем не боитесь?
— Нет...
— Ваша сестра... — начал он, но она не дала ему договорить.
— Я не похожа на нее. Ни в чем.
— Она была пуглива, — закончил Август.
— А я нет!
— Вы позволите?.. - в голосе Августа были и робость, и надежда.
Она пылко, чего он никак не мог ожидать, ответила:
— Я так ждала этого дня.
— Катерина, звезды к нам благосклонны. Ты веришь, что будешь счастлива?
— О, да! Разумеется! —воскликнула она, обняв его еще крепче и совсем не обращая внимания на то, что король не спросил ее, будет ли он тоже счастлив.
Но бывшая принцесса Мантуанская и впрямь ни в чем не походила на свою сестру, кроткую и пугливую Елизавету...
Прошло три месяца со времени свадьбы, весь двор только и говорил о том, что король весьма нежен со своей новой супругой и всячески избегает столь частых ранее бесед с Радзивиллом Черным. А тот был в полном недоумении. Как-никак, но ведь именно его король посылал в Вену, и никому другому, а именно ему Август обязан своим счастьем с Катериной Габсбург. Не объяснившись, обиженный канцлер решил уехать домой в Литву, сообщив о своем намерении только одному из своих приближенных. Этого было вполне достаточно, чтобы в скором времени в одном из покоев дворца перед ним предстал Станьчик.
— Вы уже попрощались с молодыми? Значит, опять в Литву? Надолго? — как всегда бесцеремонно расспрашивал он.
— Какое тебе дело! — взорвался Радзивилл.
— Собственно говоря, никакого. Я даже готов повсюду гонцов разослать, все легче было бы, а то от сплетен деваться некуда, даже в комнаты не войдешь, — придворные гудят как пчелы.
— И что же ты слышал?
— Доктор Ланг дурно отзьюается о вашей княжеской милости. А королева... и того хуже, даже повторять неловко.
— Королева Бона? — насупил брови Радзивилл.
— Если я говорю о Ланге, значит, не Бона, а супруга короля — Катерина. Думать надо, ваша милость. Без этого никак нельзя! Без этого и... Литвы лишиться можно.
— Дурак! — рассердился князь. — Литва как была, так и будет наша.
— А если Габсбурги фортель выкинут? За вашей спиной сговорятся с Грозным? Разве это не опасно? Вы, князь, уезжаете, я остаюсь. Тоже небезопасно. А что, если Ланг и со мной сговорится? Колпак на мне уже есть. Шутовской, правда, однако на великокняжеский поменять его не составит труда.
— Ах, чтоб тебя! Ступай прочь, а то не поручусь... — замахнулся Радзивилл.
— Я тоже! Разве можно поручиться... скажем, за Фердинанда, если он что-то обещал. Нюху меня отменный, я чую, что какие-то обещания он давал. Но только не взял ли их обратно? Есть ли они? Возьмем, к примеру, меня. Вот я есть... и меня уже нет. Нет меня! — Смеясь, шут направился к двери.
Сжав кулаки, канцлер с недоумением глядел ему вслед, а оглянувшись, понял, что Станьчика спугнули Ян Радзивилл и Фрич Моджевскии, спешившие на аудиенцию к королю. Ян приостановился и обратился к брату:
— Миколай...
— Знать тебя не желаю! Предатель!
— Мы идем к королю. Советую тебе — опомнись. Идем с нами.
— А вы-то зачем? Хотите, чтоб он и вас посадил на привязь?
— Хочу напомнить, что на земле существует не только Корона, но и Литва и что...
— Мне это, право, все равно!—оборвал его Черный.— И Рыжему тоже. А Ходкевич предпочитает умереть, нежели дожить до унии.
— Значит, нас ничто примирить не может?
— Ничто, только вероломство и предательство. Только они, они одни.
— Предательство? Помилуй, чье же? — не скрывая удивления, спросил Ян Радзивилл.
— На сей раз не твое! Твой ум еще не готов для таких игр. Он повернулся и ушел, а кравчий промолвил с изумлением:
— Никогда еще не видел его таким. Безумец! Обескураженные этой встречей, они направились в королевские покои.
— Бог с ним. Лишь бы король не гневался, — сказал Мод-жевский.
Но, хотя Август и не гневался, уговорить его не удалось.
— Только не сейчас, потом, — улыбаясь, повторял он. — Придет время, я объединю два государства, Литва станет частью могущественной монархии. Только не сейчас!
— А чего тянуть, ваше величество, коли все равно решение принято? — не унимался Фрич Моджевский.
— Я ведь сказал, — уже резче ответил король, — мне надо окрепнуть, утихомирить матушку, укротить или убедить противников. Есть и еще один довод: короля на литовский трон не выбирают, великокняжеский престол переходит по наследству. Мне легче будет объединить Литву с Польшей, когда в Вильне на престоле окажется мой сын, наследник и повелитель Великого княжества Литовского.
— Да, но бог еще пока не ниспослал вам сына... — начал было кравчий.
— О нет! — не дал ему закончить король. — На сей раз не астролог, а придворный медик поклялся, что королева в тягости. Наконец-то! У меня будет сын, наследник.
— Слава богу! Что и говорить, благая весть! — с искренней радостью воскликнул Фрич.
— Только ждать придется долго... Когда еще королевич станет великим князем Литовским, — вздохнул кравчий. — Доживу ли я до этого часа, с каждым днем силы мои уходят.
— А я на сей раз последую примеру моей матушки, нашей вдовствующей королевы, — почти весело воскликнул король. — Помнишь, Фрич? Я стал наследником Литовского престола еще совсем ребенком.
— Помню, помню. Но ведь ждать придется несколько лет, а тем временем Ходкевич и оба брата...
— Рыжий поступит так, как скажет Черный, — уверил Август. — А с Черным я поговорю, велю, чтобы не сеял среди литвинов смуту, не подстрекал больше литовских магнатов и бояр.
— Такова ваша воля, государь? — спросил Ян Радзивилл.
— Мне кажется, что обещание, данное сперва Ласкому, а потом шляхте и мне, пока еще в силе? Реформы Речи Посполитой, уния — все это обещано давным-давно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75