.. До сей поры он привык во всем слепо доверять матери, был ее сторонником, теперь же ему придется самому принимать решения и делать выбор. Он слышал о том, что королевская чета в дружбе с Горностаями, значит, для начала Иван или Оникей могут помочь ему советом, предостеречь от ложного шага. Только надо помнить, что Оникей, искусный дипломат, нередко вел переговоры с московским Кремлем и с крымскими татарами, был одновременно и управляющим всеми литовскими поместьями королевы Боны... Может ли такой человек судить бесстрастно и справедливо? Да и сам он, Август, способен ли увидеть в истинном свете этот край, куда более обширный, чем коронные земли?
Мысли эти были невеселые и омрачали радость, какую испытывал Август, въезжая в город, готовый к торжественной встрече своего князя. Вид замка, не совсем еще отстроенного после пожаров, разочаровал его и придворных. Убогий, заброшенный, он никак не походил на резиденцию великого князя Литовского. Август поинтересовался, где жила во время своих наездов в Литву королева, ему объяснили, что она вечно была в пути и замка после пожара еще не видела. Он вспомнил, как сам когда-то вместе с матерью наведывался в эти края, правда, чаще разъезжал по Волыни и Полесью, нежели оставался в столичном граде. Но это было так давно, еще до замужества Ядвиги, а теперь... неужели он в самом деле истинный хозяин этого замка?
Правда, прощаясь с ним на Вавеле, отец даже вскользь не намекнул о том, что полностью передает княжество Литовское в его руки, значит, по-прежнему старый король и сш-С18а ЬШшашае были облечены здесь всей полнотой власти. Однако встречавшие его дворяне были столь предупредительны и даже угодливы, что Август невольно почувствовал себя едва ли не удельным князем этого края. И тут же повелел прислать из Кракова опытных мастеров и зодчих, дабы отстроили замок. Из своих длительных бесед с Горностаями он усвоил, что следует безотлагательно укреплять пограничные крепости, а поместья угасших родов присоединить к королевским землям, передать во владение казны.
— Ее величества или великого князя? — спросил он, помня постановление сейма, принятое после окончания "петушиной войны", и еще рассказ матери о том, как год назад умер, не оставив наследников, один из потомков рода Гаштольдов.
— Казны великого князя, — отвечал речицкий староста Оникей.
— Нужно действовать с осторожностью, — добавил Иван, — » государыня давно метит на эти владения, и вдова Гаштольда полагает, что должна передать замок со всеми угодьями и лесами в ее руки.
— А как зовут вдову? — поинтересовался король, поглощенный мыслями об охоте, на которую его пригласили магнаты Кишки.
— Барбара из рода Радзивиллов, — ответил Оникей. В тот день никто из них и не догадывался, что принесет
Сигизмунду Августу и всей Речи Посполитой это имя: Барбара.
Прошло уже больше двух месяцев с того дня, как Август уехал, а Елизавета не получила от супруга ни одного письма, хотя гонцы с письмами к Боне прибывали каждую неделю. Доктор Ланг, который так же, как и Марсупин, предпочитал жить в городе, постоянно получал донесения от фройляйн Хёльцелин, и они не были утешительными: Елизавета скучала по мужу, на Вавеле ей было неуютно, приступы болезни участились. Хотя никто молодой королеве не досаждал: страшась за судьбу Изабеллы, королевская чета была неизменно внимательна к невестке, а Сигизмунд, зная, что она нуждается в помощи и участии, пекся о ней куда больше, чем о родных дочерях.
Однажды, когда Бона диктовала очередное письмо венгерской королеве, в котором спрашивала, есть ли надежда на то, что маленького Яноша Сигизмунда увенчают короной святого Стефана, в комнату вбежал взволнованный Вольский.
— Вот уж не вовремя, — вздохнула Бона, велев Сусанне положить перо.
— Знаю, ваше величество, — отвечал он, — но и новость, с которой я пришел, особая.
— Вот как? Что-нибудь стряслось с нашей австриячкой?
— Увы, государыня, мое известие пострашнее. В Малой Польше снова чума. Даже в окрестностях Кракова кое-где подбирают покойников...
— Готовьте тотчас же повозки! — воскликнула Бона, вставая. — Едем в Неполомице. Санта Мадонна! Как это я сразу не подумала... Зараза всегда идет к нам со стороны Волыни или из Литвы. Пошлите туда немедля проворного человека. Пусть разыщет молодого короля да разузнает, здоров ли? В безопасном ли месте?
— Государыня!.. Здесь гонцу не управиться. Может, послать с ним Остою? Он бы внушил королю быть поосторожнее, не разъезжать по Литве из конца в конец, и письмам его можно доверять.
— Вепе. Пусть едет, пусть попросит Августа чаще писать нам. Гонец должен бывать у нас через день. Нет, каждый день. Остоя пусть останется при короле, лучше, чтобы они были вместе. Ах да, Анна!.. Велите уведомить жену Остои, что если захочет, то найдет убежище у нас, в Неполомицкой пуще, а мужа ее я посылаю с важной миссией, быть может, надолго. Куда — пока не говорите.
— Когда прикажете ему выехать?
— Еще сегодня, засветло. Нет, пусть едет сейчас. Дайте ему надежных людей.
В тот же день, пополудни, в Неполомице двинулся торжественный кортеж, сопровождавший короля с королевой, в путь отправился и Остоя, захватив с собой для верности трех вооруженных слуг. Приказания Боны исполнялись всегда точно и с большой поспешностью.
Тем временем молодой король не спеша осматривал расположенные неподалеку от Вильны замки и крепости и обратил внимание, что ни в Троках, ни в Лиде нет исправного, обученного гарнизона. Но многочисленные приглашения невольно отвлекали его, всем делам он предпочитал застолья во дворцах и замках местных вельмож, а военным смотрам — балы и светские забавы. Сидя за богатым пиршественным столом, он внимательно слушал, о чем идет беседа, за чье здоровье чаще всего поднимают кубки. Когда ужин подходил к концу, рыцари в своем тесном кругу нередко заводили разговор и о прекрасных литвинках, Август сразу уловил, что нравы и обычаи в Литве куда менее суровы, нежели в Короне. Вот взять, к примеру, Улану Мстиславскую, которая еще совсем недавно совершала набеги на соседей, аки лютый зверь бросалась на неприятелей. Или Анну из рода Рад-зивиллов, ставшую впоследствии княгиней Мазовецкой, чинившую суд и расправу над своевольным рыцарством, дерзкую и надменную, безудержным распутством подававшую дурной пример своим сыновьям, последним князьям варшавского замка. Да хотя бы и сейчас, разве не идет молва о свободных нравах супруги каштеляна Ежи Радзивилла, обеих его дочерей — Анны и Барбары? Барбара, вдова Гаштольда, живет безвыездно в Герайонах, словно грехи замаливает, а поместье после смерти последнего потомка Гаштольдов отошло теперь к Боне. Барбара, должно быть, хочет вывезти из замка все, что сумеет, потому и не спешит покидать родовое гнездо мужа. Ваше королевское величество ничего не слышали о Барбаре? Кто же не знает, что она хороша собой на удивленье, жизни радоваться умеет и в любви искусна? Говорят, что горда и надменна, но весьма неумеренна в наслажденьях. И хоть в жилах ее не южная кровь, ни одна из италийских дев жаром своим с ней не сравнится...
Слова удивления и затаенного желания Август слышал столь часто, что в конце концов повелел разведать, далеко ли находятся Гераноны. А поскольку оказалось, что они поблизости от тех мест, где король как раз охотился, он велел дать знать, что после охоты заедет в тот замок на краткий отдых. Август полагал поначалу, что долго там не задержится, но провел три дня, а потом еще неделю и в конце концов пробыл там целый месяц, сам себя не узнавая, больше на влюбленного студента, чем на короля, великого князя Литовского, похожий.
Замок в Геранонах был большой, с огромным садом, где было много самшитовых деревьев, бирючины, осенних цветов. И встретил он в этом прекрасном саду не величественную матрону, вдову воеводы, а молодую, необыкновенной красоты женщину, искрящуюся радостью. Барбара встретила его приветливо, он не заметил в ней угодливости, на комплименты отвечала учтиво и свободно. У нее был чувственный рот и такие жаркие глаза, что когда он долго глядел в них, то невольно начинал щуриться. Она казалась ему самой прекрасной из всех женщин, каких он уже знал или мечтал узнать. Но и она сама, хотя, как говорили, была умелой искусительницей, не в силах была скрыть своего румянца, когда они оставались наедине и он шептал ей слова восторга и восхищения. Эти первые дни изумления друг другом и внезапно родившейся страсти, которая не давала им спать по ночам, потому что и в снах своих они всегда были вместе, решили их судьбу. В один из памятных октябрьских дней Август, идя с Барбарой по парку к прудам, не сдержавшись, сказал:
— Собираясь сюда, я и думать не думал, что мне выпадет счастье увидеть хозяйку этого замка, женщину, прекрасную, как Елена Троянская.
Она печально окинула взором еще не поникшую зелень дубов, лип и пихт и сказала с грустью:
— Я была здесь хозяйкой. Теперь Гераноны — собственность королевы. Только из-за чумы — слышала я, она снова свирепствует в Литве — отложила свой отъезд. Говорят, здесь опасность не столь велика.
— Для меня — великая, — вздохнул король.
— Отчего так, государь? — спросила она словно бы с удивлением.
Август остановился и, глядя ей прямо в глаза, спросил:
— Неужто вы не знаете?
— Хотела бы возразить, но не могу, — отвечала она, немного помолчав.
— Почему же?
— Потому что знаю.
Она сказала лишь эти несколько слов, но куда больше сказали ее чуть приоткрытые губы, просветленный взгляд и лицо, потянувшееся —о, как охотно — к его губам, к упоительно жарким поцелуям. Они долго стояли в тенистой аллее, не в силах оторваться друг от друга, вспомнили первую минуту их встречи, которая так много значила для обоих.
— Когда я впервые увидел вас на пороге дома, — сказал Август, — я сразу понял, что приехал в Литву лишь для того, чтобы увидеть именно эту прекрасную женщину. Барбару Радзивилл...
Она, склонив голову, отвечала:
— А я, как и надлежало верной подданной вашей, униженно и смиренно встречая столь высокого гостя, подумала...
— Что же вы подумали? Я весь внимание...
— Что, видно, для того меня в шестнадцать лет выдали за Гаштольда, чтобы я могла потом, в Геранонах, встретиться с вами.
Они умолкли и снова замерли в объятьях. И все не могли друг на друга наглядеться. Словно и не король был перед ней, а молодой мужчина, смуглолицый, с орлиным носом, изящный в каждом своем движении. Он восхищался белизной ее кожи, безупречным овалом лица, тонкой талией.
— Черное вам к лицу, — первым прервал он молчание. — Но это одежды вдовьи.
-Да.
— Вы обещали их снять. Еще вчера...
— Сегодня вечером...
— Сегодня вечером?.. — повторил он.
Она подошла ближе, обвила его шею руками. Целовала его лицо, касаясь лба, щек, губ, пока не вымолвила наконец долгожданных слов:
— Исполню обещание.
Если король, бывший любовником страстной дочери Италии Дианы ди Кордона и многих знатных краковянок — кое-какие имена уже ушли из его памяти, — муж, прославленный не только своей красотой, но и южным огнем в крови, темпераментом и особой изысканностью чувств, если он
полагал, что сможе! преподать хозяйке Герайонов урок в искусстве любви, то этой ночью он понял, что ошибся. Он должен был признать, что тело ее, созданное для любви, воистину ую1а сГатоге, прославленная многими музыкантами и поэтами...
Весь октябрь они не могли оторваться друг от друга, насытиться любовью, счастьем. Август не расспрашивал ее о прошлом, быть может, слишком хорошо зная его из рассказов литовских вельмож и тех, кто хвастался, что когда-то был к ней допущен. Быть может, он еще и не любил, а лишь желал ее, а быть может, и в любви превыше всего ценил радость слияния, того блаженства, когда из груди вырывается стон или крик? Она никогда не говорила ни об умершем муже, ни почему она так сведуща в любви. Оба были уверены в одном: им предназначено было встретиться, насладиться, насытиться друг другом...
В начале ноября оба брата Барбары, родной — Миколай Рыжий Радзивилл и двоюродный — Миколай Черный Радзивилл, неожиданно приехали в замок. Приехали с надеждой на наживу: кто знает, заберет ли Август с помощью Боны наследство полностью — все серебро, все ценности, платежные расписки, лошадей, а может, они сумеют что-то выторговать для сестры, перед тем как она покинет замок. Но, приехав, они не увидели ни траура, ни черных флагов на башнях, ни безутешной в своем горе вдовы. Барбара вышла к ним навстречу в светлых, почти прозрачных одеждах, вся светясь от восторга и ликования, под глазами у нее были синие круги. Они увидели не обиженную вдову, а счастливую любовницу.
Братья, взглянув на сестру и короля, сразу поняли, что приехали вовремя. Теперь король их Барбару не обидит, из мужниных сокровищ что захочет, то себе и оставит. Как бы только не упустить залетную птаху, которую их красавица сестра схватила на лету. Тогда и ко двору путь будет открыт. Братья принялись убеждать, что для чумы людской Вавилон — раздолье, а вот пустынные места да леса она обходит стороной. А поскольку вокруг Геранонов сплошные леса, ничего не стоит на несколько часов оторваться от мягких подушек, вскочить на коня — и на охоту в лес. В бору зверья и птицы полно, и до отъезда в Вильну король успеет славно поохотиться.
Король был в нетерпении от предстоящей охоты, словно бы он уже вдыхал запах хвои и смолы, выступившей на могучих деревьях. Барбара захлопала в ладоши — верховые скакуны у Гаштольда были преотличные, ей так хотелось еще раз промчаться верхом по лесным просекам, полянам, вдоль оврагов.
Было решено выехать на охоту через три дня, на заре. Кроме слуг, король не взял с собой почти никого, сделав исключение для любимца своего Довойны, дворянина Лясоты и еще давнего друга Остои, лишь недавно отыскавшего короля и тоже пожелавшего взглянуть на окрестные леса.
Отправляясь на охоту, все надели на себя подбитые мехом плащи из серого сукна, король — это единственное, что отличало его от остальных охотников, — перебросил через плечо охотничий рог с золотыми украшениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75