Охотиться собирались до вечера, но уже к двум часам дня настреляли несметное количество дичи. Король, гордясь меткостью своих выстрелов, затрубил раньше времени в рог. Для подкрепления сил охотники расположились на полянке, Сигизмунд Август, подставляя чару, промолвил, обращаясь к Миколаю Рыжему, не отходившему от него ни на шаг:
— Наливай, не спрашивай. Давненько так не хотелось мне осушить кубок вина после охоты.
— Давно, видать, повелитель наш, вы на медведей не охотились, — рассмеялся Миколай.
— Я? На медведя? Да вы шутите, видно? Раз только, ребенком будучи, видел его вблизи, в клетке, в Неполомицах.
— Братья мои любят ходить на медведя с копьем, — сказала Барбара.
— Медведь бурый, я рыжий — мы с ним родня. Да и силой своей померяться можем, - хвастливо добавил Миколай и, схватив кубок, расплющил его своей мощной рукой.
Остоя, глядя на это, только головой кивал да приговаривал: "Еще, еще". Не выдержал, протянул ему собственный кубок, потяжелее. Но и его тотчас Миколай расплющил без труда. Черный похлопал брата по плечу и со смехом сказал:
— Рыжий Радзивилл Черному ни в чем не уступит. Он ломает кубки, я гну подковы.
Король улыбнулся Барбаре.
— Братья у вас силачи, ваша милость.
— Силачи? Не только. Они еще и государственные мужи.
— Не знал я... — промолвил король. — Как вижу, ваши непроходимые чащи приготовили нам немало сюрпризов.
Рыжий, отбросив смятый кубок, пробормотал:
— Полно! Какие там непроходимые. Королева Бона обмерила их вдоль и поперек. И собственными ногами, и ногами верных слуг своих. В наших борах нет для нее больше тайн. Никаких! А вот и гонец. Уж не от ее ли королевского величества? От ее взгляда ни одна поляна не укроется, наверное, и тут сумели нас выследить.
Но, как оказалось, приехал не посланец из Кракова, а слуга из замка; осадив коня перед костром, он доложил, что в Гераноны с большой свитой прибыл виленский воевода Глебович и велел разыскать охотников. Должно быть, привез какие-то вести из Вавеля.
— Если не королева, то ее наушник, — буркнул Радзивилл Рыжий и выжидающе глянул на Августа - что тот скажет.
Молодой король, должно быть, замерз в ноябрьские холода, да и дерн, на котором он сидел, возможно, оказался для него жестковат; поднялся он не спеша, не сразу, и попросил своего придворного, близкого друга Станислава Довойну, как можно скорее поскакать вперед извиниться перед воеводой за то, что ему ждать пришлось, и сказать, что к ужину вернется в замок.
Начались неспешные сборы в обратную дорогу, король кликнул своих любимых собак - суку Сибиллу и громадину Грифа, бросил им кости и остатки дичи. Но казался каким-то рассеянным, словно бы в мыслях уже вел разговор с посланником матери. Слуги быстро собрали вещи, и вся кавалькада еще засветло двинулась в Гераноны. Барбара то и дело оборачивалась, вглядывалась в печальное лицо своего любовника, взгляд у него был хмур, губы сурово сжаты. Он молча скакал, сосредоточенный и полный решимости. И только перед въездом в парк Барбара отважилась направить свою лошадь поближе к нему, теперь они ехали рядом, она коснулась его руки, державшей поводья.
-Но сегодня вы не уедете, господин мой? - шепнула она. - Сейчас?
Он окинул ее невидящим взглядом и сказал хриплым от ветра и от выпитых напитков голосом:
— Не знаю. А если отец прислал в Вильну мою супругу? И мне нужно будет спешно выехать к ней навстречу?
Барбара, побледнев, смотрела на него широко открытыми глазами... Мысли, мучившие его сейчас, раньше никогда приходили ей в голову. Она слышала от братьев, что он живет один в виленском замке, окружен двором, пьет да гуляет вместе с принявшими его как родного литвинами.
— Если прислали... Значит, уже завтра?..
Она не докончила, потому что, пришпорив коня, король вырвался вперед. Она поняла, почему он стремительно поскакал к замку. Ему хотелось, чтобы глаза, следящие из окон за возвращением охотников, видели бы, что вот он едет впереди, предводитель и господин, ни от кого не зависит и не дает повод для сплетен. Наверное, хотел показать Радзивиллам, что хоть и сильны они как медведи, а он сильнее их могуществом власти, что посланника королевы будет принимать в замке великий князь Литовский, а не свояки Гаштольда да его вдова.
— Опомнился вдруг, вспомнил через месяц, кто он, а кто сестра наша, — ворчал Рыжий, но Черный, придвинувшись к нему поближе, прошептал:
— Посмотрим, с чем прислали того голубчика. Пока прикуси язык. Пусть все будет так, как мы до охоты порешили.
А решение они приняли очень важное: не очень-то веря в долгую любовь короля к Барбаре, уже сейчас, пока он еще не охладел к ней, отправиться с ним в Вильну и там, в отличие от сестры, занятой только любовью, сделать все, чтоб приблизиться к королю. Рыжий прикусил язык, и братья со всей свитой молча проследовали во дворец. Они стали свидетелями торжес!венной встречи — король, чувствуя себя хозяином замка, приветствовал гостя, но Барбары ему не представил. Братья, стоя в кругу придворных, слышали, как король с ноткой иронии в голосе говорил:
— А! Сам пан Глебович, виленскии воевода! Добро пожаловать! Отыскали меня в такой глухомани.
Глебович, словно бы не заметил иронии, объяснил:
— Заразе вослед я, почитай, всю Литву объездил, побывал во всех градах и весях. Было мне и поручение дадено, непременно вас, господин мой, отыскать. Двор встревожен. Вот уже целый месяц к королеве гонца не присылали.
— И в самом деле, как это я запамятовал, — небрежно заметил Август. — Эй, Лясота! Отправь завтра чуть свет кого-нибудь в Неполомице.
— С устным донесением?
— Завтра — с устным. Вели сказать, что я здоров и все больше пропадаю на охоте. А послезавтра... Послезавтра приготовлю письмо. Милости прошу к нам в гости на ужин. Тут у нас пиво недурное и мед отличный. Выпьем чуме на погибель. А также в знак благодарности за подвиг ваш, за то, что вы и в Герайонах отыскать меня сумели.
Глебович, человек неглупый и сообразительный, сразу приметил стоявшую среди дворян троицу — обоих Радзи-виллов и Барбару. Помня о круживших по городу сплетнях, он ответил:
— В королевских Геранонах, государь. Дорогу в любой из таких замков я, виленскии воевода, знаю как свои пять пальцев.
Он не сводил с Августа глаз, но на слова эти король как бы и не обратил никакого внимания, на губах у него блуждала та же чуть ироничная улыбка, и, словно бы улыбаясь своим мыслям, он произнес:
— Ну как же, в Геранонах короля и моей высокочтимой матушки. И от ее имени также прошу вас, воевода, пожаловать в эти покои.
Радзивиллы переглянулись, Барбара чуть побледнела, даже Глебович не нашелся что ответить. Довольно скоро, не проведя и часу в обществе Августа, Радзивиллов и успевших сменить свои охотничьи платья придворных, за уставленным напитками столом, он понял, что молодой король в совершенстве владеет преподанным ему матерью искусством лицедейства. Он ничем не выделял вдову Гаштольда, она занимала все еще принадлежавшее ей место, но, чтобы не досаждать воеводе, не любившего Радзивиллов, сидела не слишком близко от царственного гостя и нынешнего хозяина замка. Король, довольный тем, что посланник Боны не привез из Неполомиц дурных вестей, был в превосходном настроении, рассказывал об охоте, вспоминал о своих коллекциях монет, гемм, драгоценностей и книг, которых ему в здешних глухих местах не хватало.
— Нет ничего проще, надо только вернуться в Вильну, — воскликнул воевода, выслушав его жалобы. — В городе чумы больше нет, а морозы грянут —и вовсе ее прогонят. Я готов задержаться в Геранонах, пока всех ценностей не вывезем.
Король заколебался лишь на мгновенье, а потом поднял бокал и сказал:
— Продолжайте ваш объезд. Мы не будем вам в этом препятствовать. А я отдохну здесь еще несколько дней, затем мы всем двором двинемся в Вильну, повезем с собою все, что по праву принадлежит казне. А сейчас... как говорил поэт — Мипс е1 ЫЪепсшт! Ваше здоровье, дорогой воевода!
В ту же ночь оба Радзивилла вошли в опочивальню своей сестры. Ложе ее было пусто, в раскрытые настежь двери на террасу врывался ветер.
— Тут ее нет. Улетела птичка! — заметил Рыжий.
— Подождать надо, — отвечал Миколай Черный.
— Сколько можно ждать? — возмутился Рыжий. — Сестра Радзивиллов, вдова трокского воеводы, а на уме одни амуры, распутна и ненасытна.
— Подожди, брат! Амуры-то непростые, больше нг любовь похожи. Быть может, что еще и получится.
— С чего вдруг! Птенчик хоть и знатен, да женат.
— Говорю тебе, подождать надобно! Не завтра, так послезавтра дождемся мы своего дня... Сожмешь кулак, а он там. Поймаем его, как муху.
— Или как бабочку, что сама на огонек летит. Сжать кулак? Неплохая мысль. А может вот еще что...
— Тсс... — прошептал Черный. — Только не здесь!
— Тогда пошли отсюда. В моей комнате, да за рюмкой, разговор вольней пойдет.
Они вышли, а порывы ветра долго еще раскачивали занавеску на открытых дверях террасы.
Едва стало светать, Барбара, уже одетая, подошла к королевскому ложу. Он попытался привлечь ее к себе, но она, отрывая его руки, сказала:
— Нет! Нет! Мне нужно идти!
— Еще минутку... Последний поцелуй.
— Мне страшно. С тех пор как приехал воевода, мне кажется, за каждым углом, в каждой нише кто-то прячется, следит. Братья тоже не спускают с меня глаз.
Август придвинулся еще ближе.
— Знаю. Его слуги ищут пищи для доноса, который пойдет отсюда в Неполомице, а может, прямо на Вавель. Но братья предпочитают делать вид, что ни о чем не ведают и что вы кроткая голубка.
— Поэтому лучше мне уйти.
— Нет. Я не выношу, когда мне перечат. Даже вы...
— Светлейший господин мой... — шепнула она, возвращая ему поцелуй.
— В любви, наверное, столько же оттенков, сколько у вьющихся роз. Помните. Они белые, розовые, темно-красные. Верьте мне. Моя любовь под стать вашей. Пурпурно-алая.
Барбара покорно припала к его груди.
Бона на Вавеле сразу и не поверила, что гонец вернулся только с устным донесением. Велела Паппакоде, а потом более сообразительной Марине расспросить его поподробней. Но гонец выехал из Геранонов всего лишь за день до отъезда Августа, поэтому мог добавить только, что, перед тем как отправиться в Вильну, Радзивиллы устраивали для короля охоту на медведя в Рудникской пуще.
— Охотиться с литовцами? Забыл обо мне... Еще в сентябре гонцов посылал чуть ли не через день. Санта Мадонна! В первый раз поехал один — и сразу забыл обо всем. Ведь велела ему писать... А он, он... Что там могло случиться?
— Остоя молчит... Нужно послать гонца к Глебовичу. Глебович скажет правду, — советовала Марина.
— А Елизавета? Получала ли она от Августа письма?
— Она? Да он никогда не писал ей.
— О боже! Еще месяц назад я радовалась: "Я значу больше, чем она..." А нынче? Задержи гонца! Пусть отвезет письмо виленскому воеводе. Я должна знать, где мой сын, что делает, почему не пишет. Пусть хотя бы объяснится, попросит прощенья... Только бы не молчал, этого я не вынесу. Не вынесу и своеволия!
Гонец не лгал, как оказалось: не король, а Глебович на другой же день покинул замок, захватив с собой часть сокровищ Гаштольда; король же еще несколько дней провел в Геранонах, не желая, чтобы прощание с Барбарой происходило на глазах у всевидящего воеводы. Но и Барбара, то ли оскорбленная тем, что ей при подосланном королевой вельможе указали на место, то ли желая угодить братьям, мечтавшим приручить молодого монарха, тотчас же, вслед за Глебовичем, уехала, якобы для того, чтобы попрощаться с соседями. Это была их первая разлука после проведенного вместе месяца, быть может, и короткая, но достаточно долгая для того, чтобы Август затосковал по ее голосу, улыбке, по ее легким воздушным одеждам. Сердитый и недовольный, как всегда, когда ему противоречили, Август зашел в комнату Барбары и долго сидел возле дверей, через которые она пробиралась по ночам в королевскую опочивальню. Выглянув на террасу, вернулся, долго глядел на стоявшие возле ее ложа атласные туфельки. Сколько раз он видел их на ее стройных ножках! Нагнулся и невольно взял их в руки. И, рассердившись, так сильно сжал в руках, что сломал каблучок, подобно тому как Радзивилл Рыжий ломал оловянные кубки. Потом, разозлившись на себя, на нее, на весь мир, бросил туфельки на ковер и поспешно вышел. Чтобы избавиться от леденящего сердце холода, ему сейчас же, непременно захотелось выпить стакан настойки или подогретого вина! Он вышел в столовые покои, а там, словно бы угадав его мысли, расхаживал Радзивилл Черный. Рукой показал на стол, заставленный всевозможными литовскими яствами — здесь были и окорока, и ветчина, свиные и заячьи паштеты, всевозможные мясные блюда. Радзивилл просил короля отведать знаменитые паштеты из кухни Гаштольда, угощал винами и наливками.
Слуг в комнате не было, и Радзивилл сам прислуживал своему великому князю. Они осушали кубок за кубком, наконец Август, не выдержав, прервал рассказ об охоте вопросом, который давно не давал ему покоя:
— Сестра ваша больно долго не возвращается. Часто она выезжает из дому?
— Вместе с братом поехала проведать соседей. Давних друзей Гаштольда, - объяснил Черный.
— Стало быть, у соседей...
— Прощается с их женами перед отъездом.
— А когда отъезд?
— Сразу же после того, как вы, государь, покинете замок.
— Куда же она намерена поехать?
— В Вильну, в родовое поместье, к матушке, — отвечал
Радзивилл и, подняв кубок, добавил:—Пью за ваше здоровье, государь.
— За мое? — рассеянно повторил король, словно бы возвращаясь издалека.
— Чтобы исполнились все ваши желания!..
— Ах, если бы! — вздохнул Август и залпом осушил кубок.
Тут Радзивилл немного придвинулся и задал неожиданный вопрос:
— Государь, я рад, что мы наконец-то одни, ибо давно спросить хотел, по вкусу ли вам западные новшества? — И, видя, что Август молчит, добавил: —По душе ли вам иноверцы?
— По душе ли они мне? Право, я не имел, как вы, случая, встретиться с еретиками. Хотя слышал, что их у нас все больше, — отвечал король рассеянно, словно был за тысячу верст от собеседника.
Но Радзивилл не оставлял его в покое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75