— Может, попросить заступничества у сестры вашего мужа — королевы Изабеллы? Они с братом дружны, и, наверное, она...
— Нет! Нет!
— Тогда напишем обо всем в Вену? — настаивала камеристка.
— Нет! Никаких писем, никаких просьб о помощи... А далеко ли Рудникская пуща? — вдруг спросила Елизавета.
— Далеко. Госпожа, вам придется вооружиться терпением.
— Ах, я и так очень терпелива... Даже слишком, - вздохнула королева.— Жду, когда он вернется. Все жду и жду...
Но хотя Август и вернулся домой на Рождество, шумное и даже слишком веселое, Елизавета оставалась грустной — король перед полуночью ни разу не зашел в ее покои. У него, как уверял пан Довойна, было множество важных дел: он объезжал дозором все замки, много часов проводил в библиотеке, просматривал манускрипты и книги, которые ему доставал Черный. И только ранней весной, когда она, поникнув, сидела у окна, послышались вдруг знакомые шаги. Елизавета с трудом поднялась. Он это или опять кто-то из придворных? Но это был король, и она, сделав несколько шагов навстречу ему, сказала:
— Вы здесь? Как я рада!
— Я уезжаю в Краков, пришел проститься, — сказал он, склонив голову.
— Стало быть, Кетхен говорила правду? Послы моего батюшки привезли приданое?
— Часть только, серебро и золото. Но принять и посчитать надобно.
— А мне? — спросила она, затаив дыхание. - А мне можно поехать с вами?
— Я лекарей спрашивал. Говорят, что когда-то великий Гиппократ целую книгу написал о болезни, такой, как у вас. Но лечить от нее не научил. И по сей день одно только известно: малейшая усталость или волнение повредить могут. Я вам не советую ехать.
Она сказала с нескрываемой грустью:
— Я хочу понять, но так болит сердце...
— Постараюсь не задерживаться там ни на минуту, встречусь с послами и вернусь.
— Обещаете?
— Да. Будьте здоровы.
— И вы, господин мой. И еще я хотела... Я бы так хотела сказать... О, теш Сои! Кетхен! Кетхен!
Она обернулась, сделала несколько шагов к подбежавшей камеристке и упала прямо в протянутые к ней руки. Тело ее стало неподвижным. Август подошел к окну, постоял немного. Но приступ не проходил. Король вышел, не сказав ни слова.
На Вавеле внешне будто бы все оставалось без изменений. Старый король частенько прихварывал и почти не покидал своих комнат. Все нити правления были в руках Боны. Она ткала свою сеть, в которую намеревалась поймать многих противников, но с ними и своего сына. Встретила она его очень сердечно, но тут же стала расспрашивать об истинной причине приезда.
— Чего ты, собственно говоря, хочешь? Часть приданого ты получил. Чего тебе еще? Наверное, не затем приехал в Краков, чтобы узнать, почему пуста серебряная колыбель? Об этом чирикают все воробьи и в Литве, и в Короне.
— Это правда. Елизавета тает с каждым днем, — согласился он.
— Зато глаза Барбары Радзивилл разгораются все ярче,— заметила Бона с издевкой.
— Вы уже знаете?
— О боже! Кто этого не знает? Ты поселился в Нижнем замке вместе с Елизаветой. Да? Но времени у тебя не было ни для нее, ни для меня, за последний год ты двести дней провел на охоте. Я считала и знаю... Все знаю. В лесу, в глубине Рудникской пущи, стоит охотничий замок. По вечерам к нему подъезжает карета, и из нее выходит женщина, лицо которой закрыто вуалью... Эти ночные визиты должны были остаться королевской тайной, но в Литве все говорят, что женщина эта — вдова трокского воеводы.
— Елизавета ни о чем не подозревает. Важно только это. Если думать также и о здоровье его величества.
— А обо мне думать не нужно?
— А вас, матушка, я прошу отдать мне то, что по праву принадлежит моей супруге.
Бона сделала вид, что не понимает.
— У нее свой двор, она великая княгиня Литовская. Какое мне до нее дело, и о чем ты можешь еще просить?
— Все же есть о чем, — сказал он. — Поделиться с ней владеньями, что достались вам, польской королеве.
На этот раз она и впрямь была удивлена.
— То есть как это? Я должна отдать то, что получила от короля? И с чего вдруг? Почему я должна чего-то лишаться, ежели она еще не получила всего приданого?
— Послы римского короля обещали, что скоро привезут все сполна. Но в Литве напоминают мне, что в Польше, чего до сей поры не бывало, оказались сразу две королевы. У каждой из них должны быть свои земли.
Бона смотрела на него как на сумасшедшего.
— Санта Мадонна! Без меня этих владений бы не было. И то, что они теперь в хорошем состоянии, — моя заслуга, это все знают.
— Тем лучше, — буркнул он.
— Ах, так? Хочешь получить средства, чтобы удовлетворить свою новую страсть? — воскликнула она. — Сорить деньгами, покупать еретические книги, всевозможные листки и редкие рукописи? Да еще делать подарки Радзивиллам? Хватит на все — на кольца и жемчуга для вдовушки. Не спорь.
Мне передали, знаю... А недавно... О боже! Решил на свой счет построить дворец для Рыжего и дал ему двести злотых, а Черному — четыреста. И что это за вельможные господа, что иначе и жить не умеют, только Твоей великокняжеской милостью!
— При чем тут Радзивиллы? Мы говорим о поместьях, которые пожалованы польским королевам, — возразил он, стараясь оставаться спокойным.
— Я и слышать об этом не желаю! И запомни! Ничего, ничегошеньки не дам! — кричала она, бросая на пол все, что попадалось под руку.
Август вышел от матери, понимая, что проиграл и теперь придется беспокоить больного короля. Но он недооценил своей матушки. Весь вечер Бона бушевала, а рано утром велела кликнуть в свою опочивальню Паппакоду и долго рассматривала принесенные им бумаги, жалованные грамоты, счета. Потом вместе с ним разглядывала карту, которую привезла из Италии. На этот раз ее раздосадовала неточность этого, когда-то восхищавшего ее, изображения, она послала за секретарем из королевской канцелярии и долго расспрашивала его про большие и маленькие города Мазовии. Наконец, узнав, что король, дремавший после обеда, проснулся, заглянула в его покой.
Сигизмунд Старый, откинувшись на подушки, полусидел в своем ложе и слушал увеселительный рассказ Стань-чика. Бона велела шуту выйти и тут же приступила к делу.
— Слышала я, утром у вас был Август?
— Заходил поздороваться, — уклончиво отвечал король.
— И ко мне тоже, но сказал при этом, чего он требует для Елизаветы. Вы уже знаете? Или же...
— Знаю, — прервал ее на полуслове король.
— Август все твердит, что его литовские вельможи одолели. Это, мол, их требования. Хорошо. А вы? Что вы ему сказали?
Король помедлил немного, а потом промолвил весьма решительно:
— И впрямь, такого, как сейчас, никогда у нас не бывало. Мы должны подумать, как быть, — не могут же одни и те же земли достаться двум королевам сразу.
— Ах, так? — Бона покраснела, потом лицо ее стало бледным. — Я должна уступить?
— По вашей воле два короля поделились одной-единственной Речью Посполитой, стало быть, и королевы должны поделить то, что я дал одной из них.
Он попрекал ее тем, что она возвела на престол десятилетнего Августа, а она его — что тайно похоронил Ольбрахта. Казалось, королю удалось убедить жену.
— Ну что же, — наконец сказала Бона, — коли вы так любите Елизавету, что готовы пожаловать ей и земли, о которых мечтает Август, я ставлю условие: за поместья, которые я уступлю, вы отдадите мне Варшаву, Черск, Плоцк, Груец, Гарволин, Пясечно, Вышеград и Цеханов.
— Помилуйте! Да ведь это почти вся Мазовия! — воскликнул он огорченно.
— Нет, не вся. Тридцать пять городов, двести пятьдесят три деревни и двести тридцать мельниц.
— Столько городов? Я должен подумать, взвесить... Вы требуете слишком многого...
— Не я, а ваша любимая невестка хочет получить все сполна, дай...
— Довольно! -прервал ее Сигизмунд. - Чтоб я не слышал о ней ни одного дурного слова!
— Ну разумеется. Ни единого... — И добавила через минуту: —Я уже говорила с канцлером. Он обещал подготовить все бумаги о передаче земель в Мазовии и представить их вашему величеству.
Обессиленный король уронил голову на подушки. Он чувствовал себя больным, неспособным вести споры, отражать атаки. Но в ту же минуту слуга доложил о приходе сына Сигизмунда Августа. Увидев у отцовского ложа королеву, он несколько смутился, но все же объяснил, что явился к отцу за ответом.
— Хорошо, что ты здесь, — чуть заметно улыбнулся старый король. —Мы как раз говорили о приданом для твоей супруги. С общего согласия отдаем ей часть земель, те, что поближе к Вильне.
— Весьма рад этому, — склонил голову в поклоне Август.
— Останься, не уходи. Мы говорили о приданом Елизаветы. О землях, которые отдаем ей во владение, но ни слова не сказали о ней самой. Как поживает моя милая доченька? Был ли от нее гонец?
— Нет, — тотчас же ответил молодой король. — Я ведь здесь совсем недавно...
— Жаль, — прошептал Сигизмунд, — я хотел бы знать, здорова ли она, рада ли прибывшим из Вены дарам? — И, обращаясь к Боне, добавил с иронией в голосе: — Ваши слуги ни о чем вам не донесли? Ничего не ведают?
Бона подумала, что, получив сегодня у супруга так много, не стоит сердить его ложью.
— Нет, - отвечала она. - Когда молодой король здесь, Глебович гонцов не шлет.
— Нужно сегодня же отправить кого-то в Вильну. Еще до отъезда Августа. Я хотел бы узнать о здоровье невестки.
— Отсутствие вестей обычно добрая весть,—миролюбиво улыбнулась Бона. — И все же я пошлю человека.
В это время распахнулись двери, и в королевскую опочивальню вошел великий коронный канцлер Мацеёвский в сопровождении маршала двора Вольского.
— Кажется, я никого не звал? — нахмурился король.
— Ваше величество! Мы пришли к вам с важной и печальной вестью, — отвечал канцлер.
Бона встрепенулась.
— О боже! Изабелла?
— Нет, вести из Вильны, — возразил Мацеёвский. — Молодая королева...
— Королева Елизавета... - добавил Вольский.
— Заболела?
— Такое трудно вымолвить...
— Помолимся за ее душу, — прошептал канцлер, — внезапно умерла.
Король приподнялся, сел.
— Повторите.
— Умерла дня пятнадцатого июня после припадка падучей, который длился десять часов.
— Боже мой! Елизавета... — король поглядел на сына. — Но ведь ты говорил нам, будто оставил ее в добром здравии. Поклоны от нее передал.
— Так было три недели назад. Не пойму, что могло случиться?
— Не знаешь? — удивилась Бона.
— Тем хуже! Поезжай немедленно и тотчас дай нам знать! — приказал король. — Немецкие послы еще здесь, будут допытываться, как и что...
— Я и сам поражен. Разумеется, она была больна, но я и не думал... — оправдывался Август.
— В это трудно поверить... Внезапная смерть? После десяти часов страданий?
Воцарившееся молчание прервала Бона.
— Тяжкое испытание ниспослал нам господь. Но, помнится мне, пятнадцатое июня — день святого Витта, покровителя тяжелой болезни. Быть может, он хотел уберечь бедняжку от лишних мучений и, сжалившись над ней, решил забрать к себе?
В первый раз о болезни Елизаветы говорилось во всеуслышанье, и оба сановника опустили глаза. Август закусил губу, только старый король сказал с глубоким волнением:
— Елизавета, доченька... Не за упокой души ее молиться
будем, а к ней самой вознесутся наши молитвы. Неужто и впрямь она так больна была? Этого я не знал... Я хотел бы... Хотел бы остаться с Августом наедине, с глазу на глаз.
Поклонившись обоим государям, все вышли. Выходя из королевских покоев, Бона заметила, что, увидев ее, разбегались громко обсуждавшие происшествие дворяне. Минуя их, она услышала слова:
— Яд. Отравили... Отравили...
Бона ускорила шаги и, войдя в свою опочивальню, повернула в дверях ключ. Хлопнула в ладони, вошла Марина.
— Ну как, слышала?
— Да, слышала известие о внезапной смерти. И... о том, что Елизавета была отравлена, — сказала камеристка.
— Отравлена? Чем же? Ведь Катрин кормила ее, как малое дитя. Никого не подпускала.
— Можно отравить лекарствами... Травами.
— Довольно! Нужно спорить, смеяться над глупыми домыслами. Я неплохо знаю Марсупина и Ланга. Они рады будут разнести эту сплетню по всей Европе. Заодно припомнят и странную смерть мазовецких князей.
— Счастье еще, что Ланга не было в Вильне, — согласилась с ней Марина.
— Да... Никаких улик у него и не будет! Все одни сплетни, кривотолки... — Бона задумалась и добавила: — День святого Витта... Странно... умерла именно в этот день.
— Мы знали, что она недолговечна...
— Мы, но не король и не мои враги. Чтоб им провалиться в тартарары! Но все это не важно, важно другое. О Подумать только, Август наконец свободен! И все проигранные битвы — ничто в сравнении с главным сражением, которое мне придется вести во имя нового союза. На этот раз он женится на французской принцессе.
Марина взглянула на нее с удивлением.
— Государыня, вы не оставили этого намеренья?
— Разумеется, нет! Это отличная девушка. Здоровая. Она подарит нам долгожданного наследника трона и короны.
— И вас, ваше величество, не разочаровали последние два года? Столь тяжкие?
Теперь в свою очередь удивилась королева.
— Разочаровали? Меня? В счет идет только решающая битва. Только она. А я пока что полна сил и так легко не покину поля боя. Пока нет!
Сигизмунд Август выехал из Кракова на следующий день, успев сообщить послам из Вены, что и в апреле, и в мае у жены его были тяжелые приступы падучей. Когда они расставались, она все еще была очень слаба, но лекарь не пред-
полагал, что развязка наступит так скоро. Он считал, что Елизавета протянет еще года два. Август не сказал послам только одного: услышав в мае из уст придворного медика эти слова, он подумывал над тем, не потребовать ли ему развода с безнадежно больной и бесплодной супругой? Тогда он был бы свободен, мог жениться на другой и отец его успел бы порадоваться долгожданному внуку. Барбара? Она все равно останется с ним. Их связывали очень прочные узы, и новый, заключенный во имя интересов династии брак не мог бы помешать их любви, нежной и глубокой.
За гробом молодой королевы шел весь город. Ее видели редко, но многие поговаривали о том, что юная и хрупкая племянница императора терпеливо переносит тяжелую неизвестную в Литве болезнь, а также неверность супруга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75